– Ты имеешь в виду, что умершие влюбленные иногда возвращаются, чтобы снова встретиться в нашем мире? – уточнила она, недоверчиво качая головой, и Билл кивнул.

– Не знаю, откуда я это взял, но мне всегда казалось, что иначе просто не может быть, – сказал он. – Истинная любовь бессмертна. И если с нами что-нибудь случится, я не сомневаюсь, что наши души снова отыщут друг друга. Не может быть, чтобы со смертью тела наша любовь просто исчезла, растаяла. Мы с тобой с самого начала были созданы друг для друга, а значит, мы будем вместе и в этой, и в другой жизни. Я понял это еще тогда, когда увидел тебя в первый раз. То, что соединило нас, слишком сильно, чтобы умереть вместе с нами – Бог не допустит этого, потому что Он Сам – любовь. А раз так, то можно не сомневаться: мы снова отыщем и полюбим друг друга, пусть даже мы не будем знать, что когда-то уже жили. Наша история будет длиться и длиться и не закончится, пока этот мир вертится.

Его слова, а главное – убежденность, с которой он их произнес, даже немного напугали Дженни. Она никогда не верила в реинкарнацию, в переселение душ и прочую мистику. Дженни верила в сегодняшнюю жизнь, в сегодняшнее счастье и не сомневалась, что после смерти их души вновь соединятся уже в раю. Вернуться на землю, воскреснуть в чужом теле, снова полюбить друг друга, даже не зная прошлого, – все это казалось ей почти бредом. Билл, однако, выглядел совершенно уверенным в своих словах, поэтому, когда они шагали прочь от могил, Дженни спросила себя: встретились ли эти двое и их ребенок? когда? где? как это произошло? Она не знала ответа на эти вопросы; по-видимому, не знал их и Билл, так что (хотя, строго говоря, это было не совсем логично) его теория показалась Дженни не слишком правдоподобной.

– Ладно, – проговорила она задумчиво, – может быть, ты и прав, но… Давай лучше постараемся жить подольше, чтобы нам не пришлось искать друг друга неизвестно когда, неизвестно где… В конце концов, в следующий раз я могу тебя и не узнать, – поддразнила его Дженни. – С моей точки зрения, «сейчас» всегда лучше, чем «потом».

– Я тоже так считаю, – спокойно ответил Билл, когда они вышли со старого кладбища и он аккуратно прикрыл за собой проржавевшие ворота. В Новой Англии [15]было много таких погостов, живописных и печальных, полных старых могил и трагических историй. – Ты меня просто не совсем поняла. Я имел в виду, что, если уж нам суждено быть вместе, это не на время – не на те несколько десятков лет, что мы живем на земле. Это навсегда, понимаешь?

– Кажется, понимаю, – серьезно ответила Дженни. Ей очень хотелось, чтобы сказанное им было правдой, но она все еще сомневалась. Билл, напротив, был совершенно уверен в своих словах, и его уверенность помимо ее воли передавалась ей.

– Я вовсе не думаю, что это не так, – добавила Дженни. – Просто я очень благодарна судьбе за то, что мы вместе сейчас, – подчеркнула она последнее слово. – Ведь если подумать, это очень, очень много. Куда больше, чем мы заслуживаем.

Ей действительно хватало того, что у нее было, и она не стремилась к чему-то еще. Прожить жизнь с Биллом, всегда быть с ним рядом и никогда не расставаться – вот и все, чего она хотела. А теперь, когда у них будет ребенок, ее жизнь и вовсе стала полнее, чем когда-либо.

На шоссе Билл и Дженни остановили такси и отправились в ближайший поселок, чтобы перекусить. Разговаривали они мало – после того, что сказал ей Билл, Дженни была задумчива и молчалива. Она не знала, прав он или нет, но, по крайней мере, поразмыслить над его теорией стоило.

– Однажды я рассказал о своих взглядах моему брату, – с улыбкой сказал Билл, когда они уже сидели за столом. – Он решил, что я сошел с ума. Впрочем, мои родные и без того считают, что я спятил. Они хотели бы видеть меня совершенно другим, но я, наверное, никогда не соответствовал стандартам, которые люди, подобные моим родственникам, предъявляют к окружающим. Неудивительно, что они так разочарованы.

Билл говорил правду. Из всех близких ему людей только Дженни принимала его таким, каким он был на самом деле, не пытаясь переделывать или перевоспитывать в соответствии со своими представлениями о том, каким должен быть идеальный муж и респектабельный член общества. Именно поэтому он был так счастлив с нею. Дженни и ребенок, который у них родится, – это была его новая семья, и ничего больше Билл не желал.

И точно так же считала Дженни. Именно о таком муже, как Билл, она всегда мечтала. Он никогда ее не подводил, и она знала – Билл не предаст ее, что бы ни случилось. Особенно ей нравилось, когда он говорил, что будет любить ее до конца времен. Кому-то эти слова могли бы показаться просто красивой фразой, но сама Дженни так не думала. А как можно желать или требовать большего, если кто-то действительно будет любить тебя вечно?

На следующий день после прогулки на яхте Билл и Дженни взяли со стоянки свою машину и отправились в обратный путь. Время у них еще оставалось, поэтому они ехали самой длинной дорогой через – Мэн и Вермонт – и даже побывали в Нью-Гемпшире в гостях у старого приятеля Билла, товарища по колледжу. Узнав о том, что Билл теперь священник, его однокашник пришел в восторг и сказал, что обращение к вере – это, наверное, единственный правильный шаг, который только может совершить человек в нынешнем безумном, разваливающемся мире. Сам приятель Билла был глубоко верующим человеком, к тому же он жил вместе со своей женой и тремя детьми, и они все прекрасно провели время вместе.

В Нью-Йорк Билл и Дженни вернулись отдохнувшими и свежими, но полученного за время отпуска заряда бодрости хватило ненадолго. До начала осенней Недели моды оставался месяц, и для Дженни наступила самая горячая пора. Очень скоро она снова начала работать по восемнадцать часов в сутки, а о своем обещании быть осторожной и беречь себя вспоминала лишь изредка, когда поздним вечером едва доползала до постели. Клиенты, каждый из которых подготовил для показа новую коллекцию, буквально разрывали ее на части, к тому же сказывались неизбежный хаос и неразбериха. Менялись места проведения запланированных мероприятий, пропадали на почте заказанные образцы тканей, пошивочные портили раскроенный по дизайнерским лекалам дорогой материал, примерки срывались, манекенщицы болели, являлись на репетиции пьяными или опаздывали на самолеты, которые должны были доставить их в Нью-Йорк из других городов и стран, серийные образцы оказывались совершенно не похожи на замысел модельера… и все эти проблемы решала Дженни. Она прилагала героические усилия, чтобы угодить каждому из своих клиентов, которые с каждым днем становились истеричнее, и в большинстве случаев ей это удавалось, однако ей приходилось дорого за это платить. К тому моменту, когда началась Неделя моды с ее следующими один за другим показами, всеобщей нервотрепкой и пристальным вниманием прессы, Дженни, несмотря на беременность, потеряла семь фунтов и выглядела изможденной, как узница нацистского концлагеря. Она несколько раз обещала и себе, и Биллу, что, как только главное событие в мире моды будет позади, она сразу возьмет целую неделю отдыха и начнет хорошо питаться, но до этого было еще очень далеко. Пока же ей приходилось носиться по городу, чтобы успеть на все показы, переживать вместе с клиентами, успокаивать нервных манекенщиц и так далее и так далее. И конца этому не было видно.

Трое ее самых важных клиентов показывали свои коллекции в самом начале Недели моды. Двое из них произвели настоящий фурор и удостоились восторженных статей в прессе. Третий клиент, с которым Дженни работала впервые, в самую последнюю минуту внес в свои модели слишком много изменений, и газеты назвали его работу эклектичной, слабой и сырой, с чем Дженни была полностью согласна. Она с самого начала предвидела подобный исход, но ей так и не удалось уговорить клиента придерживаться первоначального замысла, который был достаточно целостным и отличался ярко выраженной приверженностью к южноазиатским мотивам.

Кроме мэтров, свои коллекции демонстрировали и молодые, одаренные модельеры. Не все они были ее клиентами, но их работы Дженни в основном нравились. Ее всегда привлекали творческий поиск, дерзость и новаторство молодых, однако работать она предпочитала с состоявшимися мастерами, соглашаясь на сотрудничество только с теми из новичков, кто мог позволить себе потратить значительные суммы, чтобы поскорее заявить о себе. Впрочем, как она знала из опыта, решающее значение все-таки имели не деньги, а талант: несколько молодых модельеров, в которых Дженни когда-то заприметила значительный потенциал, сумели пробиться на вершину с помощью одних лишь способностей и сейчас уже считались достаточно известными кутюрье. Вслед за ними в индустрию моды устремлялись другие, пока безвестные художники, последователи и подражатели, что порождало здоровую конкуренцию и способствовало не только быстрому прогрессу в отрасли, но и делало куда более разнообразной общую палитру, что Дженни тоже считала положительным фактором.

Все вместе, однако, означало, что и ей нельзя застаиваться – нужно успевать поворачиваться, чтобы не оказаться за бортом, и Дженни старалась изо всех сил. Поворачиваться приходилось и чисто физически: чтобы попасть на показы всех своих клиентов, Дженни летала по всему Нью-Йорку как метеор и совершенно загнала Азайю и Нельсона. Показ следовал за показом, времени катастрофически не хватало, но пока все шло без сучка, без задоринки, и даже Билл, который несмотря на занятость, сумел побывать почти на всех шоу, откровенно восхищался ее работой и организаторскими способностями. За пять лет брака с Дженни он научился разбираться в современной моде как настоящий профессионал, и поэтому его похвала была ей особенно приятна.

К концу Недели моды Дженни была уже на третьем месяце беременности, но никто из коллег ни о чем не подозревал, а она не спешила объявить о своем положении. Даже Азайе Дженни ничего не сказала. Правда, и на беременную она походила мало – Дженни исхудала почти до прозрачности, кожа побледнела, щеки ввалились. Никаких неприятных симптомов, часто появляющихся в первые месяцы беременности, она тоже не испытывала, если не считать легких головокружений и упадка сил, вполне, впрочем, объяснимых тем, что в последние месяцы она работала особенно много и почти не отдыхала. Мать, с которой Дженни поделилась своей радостью, тоже уговаривала ее поберечь себя и не переутомляться, и она обещала – как только закончатся показы.