На секунду Эдиту-Энн кольнула совесть, а что, если Гинни вовсе не наслаждается любовью с Рафом Латуром? Но через секунду Ланс властно овладел ею, заставив забыть об этом и обо всем на свете.

Гинни сидела на качелях, подвешенных на крыльце, и чувствовала себя глубоко несчастной. Ее одежда была вся в грязи, волосы спутаны, кожа вся в царапинах.

Ей было ясно, что у нее нет ни малейшей надежды на спасение. Она шла и шла по берегу протоки – и куда она пришла? На то же самое место. Значит, она находится на каком-то паршивом островке, с которого невозможно сбежать. Для этого нужна лодка. В воде она уже накупалась вдоволь! Гинни содрогнулась, вспомнив про пиявку, которую ей пришлось отодрать от ноги.

Она постаралась смыть грязь с лица и рук, но амазонка, наверно, не высохнет никогда. Мокрая шерсть так и будет липнуть к ее телу – ей же больше нечего надеть. Она сняла ботинки, потому что высыхающая кожа больно сжимала ее ступни, и сбросила мокрые чулки. Зато теперь комары могли беспрепятственно впиваться в ее голые ноги.

А этим мальчишкам наплевать! Гинни сердито посмотрела на закрытую дверь. Занимаются себе своими делами и только ухмыляются, проходя мимо нее в дом или из дома. Небось, отлично понимают, как она проголодалась и как дразнят ее запахи готовящейся пищи. Но, даже когда она превозмогла самолюбие и зашла в дом, готовая разговаривать с ними по-хорошему, если за это ей дадут хотя бы кусок хлеба, они и не подумали предложить ей поесть.

Вместо этого они изобразили на лицах полное безразличие. Но это ее не остановило бы, если бы она не обратила внимание на то, что лежало у них на тарелках. Гинни совершила ошибку, спросив, что это за клейкая масса. Тут все пятеро закрыли тарелки руками, а Джуд холодно сказал ей, что они не собираются делиться с ней едой. Если мисс Воображала проголодалась, пусть сама готовит себе обед.

– И вообще, чего вы там сидите? – спросил Джуд. – Вы же вроде собирались убежать.

И они рассмеялись. Гинни ничего не оставалось, как сказать им, что она решила остаться хотя бы для того, чтобы отравить им жизнь. С самодовольной улыбкой она заявила, что идет к себе в комнату.

Тут они замолчали. Но, выйдя в коридорчик, Гинни поняла, что понятия не имеет, где ей можно лечь спать. Может быть, предполагается, покраснев, подумала она, что как жена Рафа она будет спать с ним в одной постели? Она нащупала в узком темном коридорчике три двери. Первая дверь справа открывалась в кладовку, в которой все еще зияла дыра в потолке. Что это они тут вытворяли? – мельком подумала Гинни, но тут же сказала себе, что это ее не касается, чем меньше она будет знать об этих обормотах, тем лучше.

Она открыла следующую дверь. Здесь была довольно большая комната, в которой стояло несколько коек. Глядя на них и на царивший в комнате беспорядок, Гинни решила, что здесь, по-видимому, спят эти дьяволята. Она собралась уже закрыть дверь, когда перед нею вдруг возник Джуд.

– Чего это вы шарите у нас в комнате? – воинственно спросил он.

– Я не шарю, я пытаюсь найти свою комнату.

– Врете вы все, – глумливо сказал он, потом показал на третью дверь. – Вон та.

Открыв дверь, Гинни увидела маленькую комнату, в которой стояли только шкаф и узкая кровать. На кровати лежал набитый соломой матрас, а поверх него – изношенное до дыр одеяло. Но, во всяком случае, кровать была предназначена одному человеку. Может, на ней будет и не очень удобно, но по крайней мере спать она будет одна.

Но сейчас, сидя на крыльце, Гинни думала, что ей, наверно, будет страшно там одной.

«Я не привыкла, чтобы меня игнорировали», – думала она, раскачиваясь на качелях. Сколько она слышала от мужчин комплиментов, а Раф Латур назвал ее мокрой крысой. Его ухмылка, его обидные слова доказывали, что он не считает ее привлекательной женщиной. Она ему нужна только для того, чтобы сторожить этих разбойников, которых он называет детьми.

«Ему надо было похитить Эдиту-Энн, – сердито подумала Гинни. – Та научилась готовить и убирать дом, она и здесь быстро привела бы все в порядок».

Почему-то эта мысль вызвала у нее укол ревности, но Гинни приписала его многолетнему соперничеству с кузиной. Чему тут завидовать? Эдиту-Энн заставляют работать – не прислугу.

Но теперь-то ее положение улучшится! Кузина сполна воспользуется отсутствием Гинни, чтобы настроить против нее папу, а может быть, и Ланса.

«Это мой Ланцелот», – подумала Гинни, и ей стало жалко себя еще более. Ланс стал для нее воплощением всего того, что она утратила, всего, что у нее отняли.

Закрыв глаза, Гинни дала простор воображению, вот на острове появляется Ланс, обнимает ее сильной рукой за плечи и уводит из этого унылого болота.

Но воображение сыграло с ней скверную шутку, когда Ланс наклонился, чтобы ее поцеловать, она увидела перед собой смуглое лицо с правильными чертами и прошептала: «Раф!»

И тут же в ужасе открыла глаза.

Сначала она увидела вытащенную на берег пирогу, потом человека, который, стоя к ней спиной, что-то из нее доставал. « Раф!» – опять прошептала она. Но когда человек выпрямился, у нее упало сердце, не он.

По дорожке к ней шел с чугунком в руках человек почти одного с ней роста, хотя по годам намного ее старше. У него была густая седая борода, но волос на голове совсем мало. Он как-то неуклюже горбился, но было непонятно, годы ли его сгорбили или он сгибался под тяжестью чугунка. У него было загорелое лицо – видимо, он много времени проводил на открытом воздухе. Когда он подошёл ближе, Гинни заметила, что в глазах его поблескивает насмешливый огонек.

– Я тут приготовил гамбо, – сказал он, растягивая слова, как все южане. Вдобавок в его речи чувствовался французский акцент. – Проголодались, небось?

Даже если бы Гинни все утро не бродила по болоту и не осталась бы без обеда, у нее все равно потекли бы слюнки от божественного запаха, который шел из чугунка. Перец, лук, пряности и – Боже, неужели креветки? – напомнили ей о потрясающем гамбо Лавинии. Если бы Гинни и в самом деле была крысой, как обозвал ее Раф, она пошла бы за этим человеком, как крысы шли за флейтистом из Гамельна, готовая умереть за ложку его гамбо.

Кроме того, бедняга нес чугунок обеими руками, так что было естественно встать и открыть ему дверь.

Дети опять возились около плиты, или планируя очередной поджог или готовя очередное несъедобное варево. Они поглядели на Гинни со своей обычной враждебностью, но выражение их лиц сразу изменилось, когда они увидели, кто с ней пришел.

– Гемпи! – закричал младший и бросился к старику, явно собираясь обнять его за ноги. Чувствуя опасность, Гинни поспешно взяла чугунок из рук Гемпи.

Он оказался тяжелее, чем она думала, а вблизи из него еще вкуснее пахло. Дети окружили своего гостя, а Гинни отнесла чугунок на стол и собралась заглянуть в него – а может, и попробовать похлебку, – пока остальные не обращают на нее внимания.

Но только она взялась за крышку, как Гемпи хлопнул в ладоши. Гинни поспешно отдернула руку и покраснела.

– А ну, живо, – говорил старик детям, и Гинни поняла, что он хлопнул не ей. – Чем быстрее накроете на стол, тем быстрее сядем есть.

Дети мгновенно повиновались, и Гинни даже подумала, что старик, наверное, им родственник – может быть, дед. Впрочем, скорее всего они были так же голодны, как и она. Гинни с удовольствием сама накрыла бы на стол, если бы знала, как это делается, и если бы была уверена, что дети позволят ей дотронуться до своих тарелок.

А вдруг ее не пригласят к столу? В желудке Гинни все заныло, и она приготовилась к худшему. Но Гемпи пододвинул к ней стул, а когда она на него села, сам сел напротив нее. Дети наблюдали это с явным неудовольствием, но ограничились сердитыми взглядами и ничего не сказали. Сами они тоже расселись вокруг стола.

Джуд потянул руки к чугунку, и тут Гинни не удержалась:

– Неужели ты собираешься есть с такими грязными руками?

Джуд отдернул руки, виновато на них посмотрел, но тут же огрызнулся:

– У нас тут все попросту, носы не задираем. Грязь она грязь и есть, ничего в ней нет плохого.

– Джуд, – сурово сказал Гемпи, – иди вымой руки. И вы все тоже.

Когда мальчики вышли из комнаты, Гинни виновато улыбнулась Гемпи.

– Я им не нравлюсь, – сказала она, словно это и так не было очевидно. – Не умею я ладить с детьми. Мне почти не приходилось иметь с ними дела.

Гемпи кивнул.

– А они видят перед собой заносчивую даму. На то, чтобы узнать, какой вы человек на самом деле, нужно время.

Он наклонился и снял с чугунка крышку. Вдохнув изумительный аромат, Гинни забыла про все на свете.

– Ой как пахнет! Что вы туда положили? – спросила она, словно ей было не все равно. Она съест это с наслаждением, даже если он скажет, что положил туда старые подметки.

Гемпи улыбнулся и налил ей в тарелку похлебки.

– Да всего понемногу, – ответил он. – В основном креветки и крабы.

Тут вернулись дети и сели на свои места. При этом каждый сумел как-нибудь показать Гинни, что она тут лишняя. Она заметила, что Джуд не особенно старался отмыть руки, но решила больше не обращать на него внимания. Какое ей дело? Если хочет заболеть – пожалуйста!

С трудом сдерживая нетерпение, она ждала, когда Гемпи нальет в тарелки остальным. При этом он представлял ей детей:

– Этот отличный парень – Патрик, – сказал он, наливая старшему, который был так похож на Рафа. – Он у нас мечтатель, да? Поэт.

Мальчик покраснел, слова Гемпи его, видимо, смутили. Гинни стало на минуту его жалко, и она даже хотела сказать ему, что в его возрасте Раф тоже был мечтателем, но Гемпи уже представлял Джуда.

– А этот нас всех в могилу сведет, – со снисходительной улыбкой сказал он. – Без конца затевает проказы и других в них втягивает. Слишком любопытен и слишком самолюбив.

Совсем не похож на Патрика, подумала Гинни.

– Эта парочка – близнецы, – продолжал Гемпи. – Я с трудом различаю, кто из них Питер, а кто Поль. А они и рады морочить старику голову. Что, разве не так?