Барбара Бенедикт - До конца своих дней

– Вы сказали неправду, моя прекрасная дама. Ничто не изменилось, а вы меньше всего.

Гинни вспыхнула.

– Не знаю, почему вы так упорно цепляетесь за детские обиды. Ланс – добрый, честный, порядочный человек...

– А я не гожусь ему в подметки. – Раф шагнул к ней и схватил за руку. – Скажите, что за странный вопрос вы ему задали, почему он вас никогда не целует? Вам хочется нас сравнить?

Какое самомнение! Но прежде чем Гинни успела ему сказать, что он слишком много о себе воображает, он наклонил голову и прильнул к ее губам.

На этот раз это не был нежный пробный поцелуй. На этот раз он как бы шел в атаку, отказываясь брать пленных. Гинни уронила зонтик и забыла обо всем на свете, кроме твердого сильного тела, к которому была прижата. В глубине ее существа все таяло от блаженства.

Вдруг Раф резко отстранился.

– Вот как надо целовать женщину, – сквозь зубы проговорил он. – Если Бафорд не может дать вам такого же, тогда не выходите за него замуж.

Негодяй! Как он смеет так с ней разговаривать после того, как... после того, как он только что...

– Много вы знаете, – отрезала она. – Ланс любит меня, и я тоже люблю его всем сердцем.

– Ваш драгоценный Ланцелот просто... – Он оборвал себя и вскочил в седло. – А впрочем, может, вы и правы. Откуда мне знать?

– Вы ревнуете! – крикнула Гинни, но жеребец заплясал под Рафом, и ей пришлось отскочить. – Вы пытаетесь мне отомстить за тот случай в детстве.

Он глянул на нее с какой-то грустью в глазах.

– Что ж, желаю вам счастья с Бафордом, – со вздохом сказал он. Потом, пришпорив лошадь, бросил через плечо: – Вы его стоите!

Раф поскакал в направлении, противоположном тому, куда уехал Ланс. А Гинни осталась стоять, кипя от негодования, глядя то направо, то налево, больше всего желая, чтобы Ланс вернулся и помешал ей делать невыгодные для него сравнения. Ланс – честный, сильный, благородный человек, твердила она себе. А Раф – Раф...

Она вынуждена была признать, что Раф для нее полная загадка.

Но если этот самодовольный мужлан воображает, что она станет вспоминать его поцелуи – как первый, так и второй, – то он заблуждается. Свой выбор она сделала давно, и это правильный выбор. Она обожает своего Ланцелота.

Тем не менее она еще долго стояла на месте, время от времени дотрагиваясь до своих губ.

Джервис Маклауд с гордостью озирал освещенное луной турнирное поле. С болота поднимался легкий туман и, проплывая мимо специально сколоченной трибуны, заволакивал ее серебристой завесой. Джервис не считал, что обладает богатым воображением, но даже он, глядя на трепыхающиеся на высоких шестах флажки и на развевающееся над трибуной знамя Маклаудов, представил себе двор короля Артура и самого себя, выезжающего из тумана на резвом жеребце.

Он знал, что Гинни обожает фантазировать на тему Камелота. Если бы она сейчас взглянула на это поле, может быть, она не стала бы ныть, что не хочет быть призом в турнире.

Но ее капризы не особенно волновали Джервиса. Все было готово – от услужливого священника до специально тренированной лошади, которая дожидалась Бафорда в конюшне. Они все предусмотрели, против всего застраховались, и завтра в это время Джервису будет обеспечено поместье Белль-Оукс. Скоро он станет влиятельным человеком в округе, и все поймут, что его брат Джон – просто жалкий пьяница.

Страшно довольный собой, Джервис пошел домой. Наконец-то он получит то, что ему полагается по праву. Сколько лет он с тоской наблюдал, как все достается брату – положение, деньги, Аманда...

Нет, он не будет думать о прошлом. Главное – в конце концов станет ясно, что из двоих братьев он добился большего успеха в жизни.

Жаль только, что Джон до этого не доживет. Доктор еще не предупредил его, как мало ему осталось жить, но Джервис то знал. Именно узнав о его скорой кончине, он и начал всерьез строить свои планы.

Как доверенное лицо брата, он знал содержание завещания Джона. Розленд достанется его дурочке дочке – предотвратить это Джервис не в силах, – но он придумал, как наложить лапу на завещанный ей отцом капитал, если она выйдет замуж за человека, которого не одобряет Джон, все эти деньги достанутся его младшему брату.

Джервис ухмыльнулся. Так как в завещании специально оговаривалось, что Джон возражает против ее брака с Лансом Бафордом, как бы его братца не хватила кондрашка, когда на турнирном поле в его присутствии состоится брачная церемония.

Может быть, незачем уступать Лансу Розленд? Надо только повести дело с умом. Такой болван, как Бафорд, наверняка окажется бездарным хозяином. Так что Гинни с супругом скоро будут вынуждены продать поместье, и добренький дядя Джервис сможет купить его за бесценок, «чтобы оно не попало в чужие руки». На те деньги, что он вместо Гинни получит по наследству от брата, плюс то, что он выручит за Белль-Оукс, и плюс доходы от турнира он с легкостью вернет Розленду его былое великолепие.

Джервис поглядел на высокий, величавый особняк, вспоминая, каким он был раньше, потом перевел глаза на просторные поля, дожидавшиеся, когда на них снова начнут возделывать сахарный тростник. Когда-то Розленд был самым богатым поместьем на Миссисипи. Как они все грелись в лучах славы Джона! Какая тут была богатая и веселая жизнь! Если бы только Аманда...

Джервис потряс головой, отгоняя назойливое воспоминание, и пошел к дому. Вдруг он услышал, как скрипнула дверь конюшни.

– Эдита-Энн! – с изумлением воскликнул он, увидев, как из конюшни вышла его дочь. – Что ты здесь делаешь в такое время?

– Ой, папа, как ты меня напугал! Я приняла тебя за... привидение, – со смехом ответила та.

«Чего это ее разобрало веселье в такой неподходящий момент?» – подумал Джервис. Взяв отца под руку, она повела его от конюшни.

– Ты не ответила на мой вопрос, Эдита-Энн!

– Разве? – Она смотрела прямо вперед, словно главное для нее было дойти до дома. – Мне хотелось побыть одной, а в доме такая суматоха со всеми этими приготовлениями к турниру, что собственных мыслей не слышишь.

– Что это у тебя за мысли, которые можно думать только в конюшне?

Эдита-Энн остановилась и сделала глубокий вдох, словно набираясь решимости, и повернулась к отцу со странным выражением на лице.

– Папа, зачем нам сдался этот турнир? Это еще что такое?

– Сколько раз тебе объяснять? Это дом моего брата. Мы должны в первую очередь думать о нем и о Гинни. Надо обеспечить ее будущее, а потом уж начать присматривать подходящего мужа для тебя.

– Я не хочу подходящего мужа. Я... Папа, конечно, тебе виднее, что для меня лучше. Но как же бедный Ланс? Что, если он вовсе не хочет жениться на Гиневре-Элизабет?

– У них любовь с детства. Разумеется, он хочет на ней жениться.

– А что, если он проиграет турнир? Он стал старше. Может быть, он уже не так ловок и силен, как раньше. – Закусив губу, Эдита-Энн взяла отца за рукав. – Знаешь, папа, наверно, стоит включить меня в судейскую комиссию.

Джервис улыбнулся: он может гордиться дочерью. Конечно, это не сын, которого он так хотел, но нельзя отрицать, что котелок у нее варит отлично.

– Великолепная мысль, дочуля. Честно говоря, я уже включил тебя в комиссию. Решать будем ты, я, Гинни и Джон. Неужели же мы не сумеем присудить победу Лансу?

Эдита-Энн отпустила его рукав. Что это – лунный свет исказил ее лицо, или она в самом деле улыбается как-то криво?

– Все так, папа, но можем ли мы положиться на голос дяди Джона? Да и самой Гинни тоже?

– Ланс тренируется уже несколько недель. С чего бы это ему проиграть? – с раздражением бросил Джервис, который не любил, когда ему напоминали о неприятном. – Не ломай зря голову, детка. Папа обо всем побеспокоился.

– Да, но...

– По-моему, ты слишком много всякого по надумала в конюшне. Не пора ли моей девочке бай-бай? Хватит разговоров, иди в дом и ложись-ка спать, чтобы завтра выглядеть как картинка.

Эдита-Энн раскрыла было рот, чтобы возразить, но Джервис грозно нахмурился. Оглянувшись в последний раз на конюшню, она с трудом улыбнулась и пошла в дом.

Джервис же встал в тень, решив посмотреть, не вздумает ли она, несмотря на его приказ, опять выйти из дому. Он был так поглощен, наблюдая за входной дверью, что не заметил темной фигуры, которая выскользнула из конюшни.

Он бы обязательно узнал эту золотистую голову.

Войдя в дом, Эдита-Энн остановилась и перевела дух. Ну и ну, чуть папа не застукал их с Лансом. Вот была бы история!

С другой стороны, может быть, пусть бы лучше застукал. Тогда ей не было бы нужды интриговать, все поняли бы то, что она знает уже давно, – Лансу не следует жениться на Гинни. Он принадлежит ей, Эдите-Энн, не зря же он только что так страстно обнимал и целовал ее.

Но он все равно собирается участвовать в турнире, и никакие поцелуи не изменят его решения. Да она его и не винит, ей нечего ему предложить, а Гинни даст ему Розленд.

И Ланс достанется Гинни, которая считает, что ей все причитается по праву.

Нет, решила Эдита-Энн, это просто несправедливо. Уж как она старалась свести Гинни с Рафом Латуром! Намекнув на деньги, которые задолжал ему отец, она заманила его в порт, потом на бал Фостеров, но в обоих случаях Гинни не совершила ничего неблагоразумного – или, во всяком случае, Ланс ее за этим не застал. Как это ни странно, Гиневра-Элизабет, кажется, решила вести себя как леди, а Латур тоже не оправдал ее ожиданий.

Большинство мужчин ухватились бы за возможность заполучить Розленд, но вот завтра уже турнир, а Латур все еще не объявил ей, что будет участвовать. Все зависит от него. Она не знает никого другого, кто мог бы победить Ланса.

Эдита-Энн постаралась взять себя в руки. Если Раф Латур не объявится, придется изобрести какой-нибудь другой способ предотвратить этот брак.

На следующее утро Гинни внимательно оглядела себя в зеркале и осталась довольна увиденным. Впервые после возвращения на ней было достойное ее платье, которое всегда надевала на турниры мама. Пошитое из ярко-синего шелка, с отделкой из кружев и жемчуга, оно и впрямь было достойно принцессы.