Он ответил в своей обычной манере, то есть вопросом на вопрос.

— Как ты думаешь, как они учатся калечить совершенно незнакомых людей?

— Не знаю... Это ведь не настоящая драка? Просто блокирование.

— Но как можно наброситься на кого-то, если не ненавидишь его?

— Тебе не нужно их ненавидеть. Нужно просто хотеть, чтобы они не выиграли.

Он некоторое время обдумывал мои слова и заговорил, только когда мы уже ехали домой в машине.

— Этот Эзра хорош, — сказал он, совсем как Эмир. — Он был словно... магнит для мяча.

Я не удержалась и фыркнула:

— Что?

— Магнит для мяча. Как будто он магнит, а мяч — металл. Он просто летел к нему и прилипал каждый раз.

Лучший игрок Америки. Четыре года играющий за школьную команду. Магнит для мяча. Интересно, что почувствовал бы великий и могучий Эзра Линли, узнав, что удостоился подобного титула.

— Кэс упустил мяч, — сказал Фостер через минуту. Это правда: в третьей четверти Кэс выронил мяч. — Он безрукий.

Я даже не смогла возмутиться, просто еще раз фыркнула.

4

Этим вечером Фостер, должно быть, погрузился глубоко в свои мысли; он даже не подумал попроситься на послематчевую вечеринку и вспомнил о ней, когда я уже подъехала к дому и он наполовину вылез из машины.

— Ты уверена, что я не могу пойти? Я буду вести себя тихо, не буду лезть в твои дела, и, если ты захочешь напиться, я даже не расскажу тете Кэти.

Я бросила взгляд на дом, чтобы убедиться, что окна закрыты.

— Я не напиваюсь, — ответила я. — Никто не напивается. И твой комендантский час уже начался, иди в дом.

Комендантский час Фостера был точно таким же, как у меня в его возрасте, — десять часов. В семнадцать лет мне разрешили гулять до половины двенадцатого. Для разницы в три года полтора часа казались едва ли справедливыми, но я не собиралась требовать слишком много.

— Я даже не устал, — утверждал Фостер, все еще стоя с наполовину открытой дверью.

— Комендантский час не означает, что ты устал, он означает, что в это время ты должен быть дома.

— Но тебе необходим мой присмотр.

Я засмеялась вслух. Ничего не могла с собой поделать.

— Иди в дом, — сказала я. Он послушно закрыл дверь и смотрел, как я выехала с подъездной дорожки.

Я не люблю домашние вечеринки, но так как эта была первой в году, я чувствовала себя обязанной пойти. По дороге к дому Мартина Лаи я думала, как хорошо было бы, если бы все происходило как во времена Джейн: приказываешь подать карету, надеваешь великолепное платье, а когда ты заходишь в комнату, твое имя громко объявляют. Настоящие танцы под настоящую музыку. Хорошие манеры. Короче говоря, никто не блюет в кустах. Никто не дурачится. В фильмах и сериалах любят приукрасить: поп-рок саундтрек, слишком мало людей и слишком много освещения, но самое основное соответствует реальной жизни. Вечеринки старшеклассников — место размножения идиотов со множеством проблем и недостатком здравого смысла. Входя в дом Мартина (разумеется, мое имя никто не объявлял), я вспомнила одну вещь, которая никогда не упоминается в фильмах и сериалах и которую я уже успела позабыть за лето: если ты не один из этих людей, эти вечеринки чертовски скучные.

Я нашла Кэса на кухне с несколькими ребятами из команды, большинство из них пили что-то из классических красных пластиковых стаканчиков. Руки Кэса были пусты, и он обнял меня за плечи, как только я подошла к нему. Он сказал что-то, чего я не расслышала из-за музыки, и я получила несколько «привет», на которые ответила слабым взмахом руки. Эти вечеринки всегда были такими громкими?

Главным в разговоре, кажется, был Стэнтон Перкинс, огромный парень с квадратной головой, игравший в оборонительной линии. Его стаканчик был почти пуст, и он единственный, кого я отчетливо слышала за грохотом включенной на полную громкость стереоситемы Лаи.

— Как я уже сказал, это была хорошая игра, — начал он снова. — Не лучшая наша работа, но можно подумать, теперь это имеет хоть какое-то значение.

Он бросил многозначительный взгляд на Кэса.

— Я бы хотел играть поактивнее, — ответил Кэс.

— Сочувствую вам, парни, — сказал Стэнтон. Мне показалось, что музыку прибавили, и его голос тоже стал громче. — Пока Линли на поле, все нападение сидит без дела.

Один из парней сказал что-то о перехвате, который осуществил Джексон, и о пятнадцати ярдах, которые пробежал Смит перед четвертым тачдауном. Но Стэнтон отмахнулся своей огромной ручищей:

— Единственные парни, которые прикасаются к мячу, это Уилкокс и Линли, и то Уилкокс только потому, что он гребанный квотербек! Все остальное простая случайность!

Он допил свой стаканчик и продолжил:

— Без Линли мы все играли бы лучше. Получили бы слаженную команду, как и должно быть. Чтобы впереди был Кэс, а не какой-то отщепенец из Шонесси, который всеми распоряжается.

Стэнтон Перкинс был от природы неприятным. Можно с уверенностью сказать, что он из тех людей, которые в детстве дергали котов за хвост и бросали камни в машины.

Я посмотрела на Кэса, ожидая его ответа. Но он только улыбнулся и сжал мое плечо, уводя меня от компании и говоря что-то о напитках. Только когда мы вышли из кухни, он сказал мне на ухо:

— Этот парень пугает меня до чертиков.

Я кивнула.

— Будущий взрыватель почтовых ящиков.

Кэс засмеялся, но не успел ответить, потому что, как только мы добрались до гостиной, нам помахал Джордан Хантер.

Джордан не только состоял в школьной команде и учился на одни пятерки, но и, в соответствии с клише, считался самым крутым парнем в школе. И сейчас он сидел в окружении своих почитателей на забитом секционном диване Лаи, натянув капюшон своей кофты поверх бейсболки. Огромные зеркальные солнечные очки отражали окруживших его поклонников. Под капюшоном скрывались фирменные дреды Джордана, а из-за очков фирменно блестели глаза. Это признак истинной крутизны — роскошь скрывать свои лучшие черты.

Не то чтобы в остальном Джордан не был выдающимся. Он был задним нападающим, широкоплечим и чертовски хорошо сложенным. У него была идеальная кожа и зубы белые, как в рекламе зубной пасты.

Я была в него влюблена, как и все остальные. Это было не мучительное чувство неразделенной любви, а хорошая, здоровая симпатия. Просто в присутствии Джордана было так легко улыбаться, но так трудно говорить, не выставляясь полным идиотом.

— Кэссиди, чувак.

Джордан дал пять Кэсу со своего трона с откидывающейся спинкой. Справа от него сидела девушка по имени Лорен Макфи, с которой я в прошлом году ходила на английский, а слева со скучающим видом Эзра Линли. Остальная часть дивана была переполнена людьми, которые плавно перетекали на пол, все они держали в руках пластиковые стаканчики и купались в лучах славы Джордана.

— Привет, — сказала я, когда взгляд Эзры остановился на мне. Кэс и Джордан завели разговор об игре.

Эзра не ответил, вместо этого пристально глядя на меня, и я почувствовала ту же смесь смущения и негодования, что и в спортзале, встретившись с его насмешливым «Ты учишься в двенадцатом классе?».

— Мы вместе ходим на физкультуру, — ровно сказала я.

На лице Эзры мелькнуло что-то вроде удивления.

— Я знаю.

— Неужели это Девон Теннисон? — тут же перехватил мое внимание Джордан. Он снял свои очки, словно ему требовалось визуальное подтверждение, а затем вскочил на ноги.

На моем лице появилась глупая улыбка, такая, которую способны вызвать только люди вроде Джордана.

— Привет.

Он обнял меня одной рукой. Самое непринужденное, клевое, приятно пахнущее объятие в моей жизни.

— Где ты пропадала, Чемпион? Я не видел тебя все лето. Чем занималась?

Надо признать, что обычно так подкалывают друг друга парни, но Джордан утверждал, что это сокращение от «Чемпион моего сердца», и я волей-неволей таяла каждый раз, когда он это говорил.

— Э-э... мы некоторое время были в Калифорнии, — сказала я, когда мы оторвались друг от друга.

— Калифорния, — кивнул он. — Я влюбился в ее пляжи. Нет ничего лучше, чем немного солнца на Западном побережье, я прав? — Он вернулся на свое место. — Ребята, хотите выпить? Где Мартин?

Я не видела Мартина Лаи весь вечер — это обычно для домашних вечеринок. В большинстве случаев совсем не имеет значения, кто хозяин.

Не получив ответа о местонахождении Мартина, Джордан продолжил:

— Ты видела, как наш Эзра поработал в первой половине? Отрыв в три тачдауна, и я прикрывал его задницу.

Он ударил Эзру по руке:

— Не я ли всегда говорю, что прикрою твою спину?

Эзра едва кивнул.

— Заткнись, чувак, — сказал Джордан и снова ударил его. — Ты слишком много болтаешь. Пусть кто-то еще получит слово.

Даже крошечная улыбка не нарушила невозмутимости на лице Эзры. Никто не мог устоять перед обаянием Джордана, но этот парень оказался невосприимчивым.

— Вот это чувство юмора, — продолжал Джордан. — Вот за что я люблю этого парня. Что за юморист. Серьезно, Эзра, заткнись и дай сказать другим.

Мы с Кэсом еще немного посидели с Джорданом, но постепенно толпа становилась все больше (по мере того как рассказы Джордана становились более оживленными), и мы решили уйти.

Мы пошли в прихожую, где шум толпы перекрыл громкий крик:

— Кэс!

Внезапно от людской массы отделилась фигура с блестящими волосами и бросилась на Кэса. Его ладонь выскользнула из моей, и он обнял девушку обеими руками. Линдси Реншоу.

Она отпустила Кэса и обняла меня.

— Ребята, вы где были? — спросила она и сжала меня гораздо сильнее и гораздо искреннее, чем большинство людей. — Я ни разу не видела вас в школе на этой неделе!

Она отстранилась, и я впервые хорошенько рассмотрела ее после лета, проведенного врозь.

Линдси обладала красотой, от которой захватывало дух. Ее щеки постоянно розовели, словно она только что закончила хорошую быструю утреннюю пробежку. Из ее хвостика все время выбивались отдельные пряди, и она, казалось, всегда находилась в радостном нетерпении, как будто слишком занята и слишком востребована, чтобы постоять спокойно дольше одной секунды.