Но мне не хотелось уходить, и Эзра это знал, так что мы просто болтались у его машины. Он теребил в руках ключи, я несла какую-то чепуху о погоде, на что он очень любезно ответил такой же бессмыслицей.

И только после обмена однотипными репликами, он наконец посмотрел меня и сказал:

— Я рад, что с Фостером все в порядке.

— Я тоже.

Пауза.

— Я... извини, — сказал он. — Я обещал тебе присматривать за ним, и мне следовало... это не должно было случиться. Он не должен был пострадать.

— Эзра, как ты мог это остановить? Стать Фостеру живым щитом?

— Я обещал тебе присматривать за ним.

Как присматривал бы брат.

— Вот... насчет письма...

— Ты... ты прочла его?

— Ага. Тебе было не обязательно это делать.

— Нет, обязательно.

— Но не таким способом. Теперь Рэйчел Вудсон попытается купить у тебя права, чтобы написать сценарий к Фильму Всей Жизни.

— «Вот придурок: История Эзры Линли»?

— Ты не придурок, — ответила я. — Но ты мог бы просто поговорить со мной. Я бы... — Я покачала головой. — Ты мог поговорить со мной.

— Знаю. Я испугался.

— Почему?

— Потому что... — Он остановился. — Потому что мне стыдно.

— За что?

Поначалу он не отвечал. Просто перебрасывал ключи из одной руки в другую, но наконец произнес:

— Это как с мамой Фостера. Он не рассказывает о ней каждому встречному, и, мне кажется, это по сходной причине. Они — часть того, что мы из себя представляем. Мы как бы их отражения. То, что они совершили... распространилось и на нас.

— Но ведь... но ведь твой папа сделал это не нарочно, верно?

Эзра замотал головой.

— Он не должен был садиться в машину. Если бы он не сел, Ник был бы жив.

Трагических смертей нельзя избежать. Так сказал Эзра в день прощания с Сэмом, и хотя я, как выразился Фостер, ничегошеньки ни о чем не знаю, в этот миг я почувствовала, что Эзра ошибался. Очень часто трагедия состоит именно в том, что случившегося можно было бы избежать.

— Я видела фотографию, — сказала я. — В коридоре, у тебя дома. Вы рыбачили. Он выглядел... выглядел хорошим братом.

У меня не было никакого разумного основания для подобного вывода. Я лишь смутно припоминала, как выглядел брат Эзры на том фото: его образ был затуманен юным улыбающимся лицом Эзры. Но мне казалось, это нужно было сказать, некое подтверждение, некое... признание того, что было утеряно.

— Он и был, — кивнул Эзра. — Хорошим.

Несколько секунд мы молчали, а потом Эзра сказал:

— Странно. Иногда мне кажется, что мы все еще такие же, как на фотографии, а все, что случилось после, случилось с другими людьми. А иногда мы совсем другие, а в рамках незнакомцы.

Я кивнула, хотя на самом деле не поняла. Это как Фостер сказал: мне никогда не понять. Я никогда не пойму. Но я могу проявить сочувствие. Хотя бы это я могу.

— Так это и был секрет... ваш с Фостером? Он сказал, что у вас есть секрет. Это потому что вы оба... понимаете?

— Нет. — Внезапно Эзра скривился и торопливо заговорил: — Дев, было очень большой глупостью пойти на бал выпускников с Линдси. То есть, это было просто... тупо.

Я не ожидала такой резкой смены темы и вдруг не могла смотреть ему в глаза. Я была слишком смущена.

— Не знаю. Если бы она пригласила меня, я бы, наверное, согласилась.

Эзра фыркнул от смеха, но когда снова заговорил, его тон был серьезным.

— Я, типа, запаниковал. Подумал, что ты придешь с Кэсом. Из того, что говорила Линдси, я решил, что вы с ним... — Он замолчал.

— Да, — сказала я, стараясь звучать жизнерадостнее. — Я... Я была убеждена, что вы с ней вроде как по уши влюблены друг в друга.

— Нет. Ни за что. То есть, мы друзья, и она реально крута, но она не...

Не в его вкусе? Я вспомнила, как в спортзале Фостер говорил о своих вкусах. Чьему вкусу может не соответствовать Линдси Рэншоу?

— Так тебе нравятся девушки с изъяном? — не удержалась я. — Деревянные зубы, руки задом наперед и все такое?

— Руки задом наперед?

Я покраснела.

— Ну, знаешь, когда ладонь там, где должна быть тыльная сторона и... наоборот...

— Ага, я знаю кучу девчонок с руками задом наперед. С этими надо быть осторожнее.

— Заткнись.

Он улыбнулся, и я почувствовала, как внутри у меня замкнулся контур, по которому устремился какой-то ток.

— Дев, ты уже должна была понять... секретом была ты.

— Что?

— Хочешь знать, почему я выбрал Фостера в тот первый раз на физре? Потому что я знал, что он твой брат. Работать в паре с тобой оказалось катастрофой, поэтому я подумал, что следующая лучшая вещь — это показать тебе, что я хотя бы могу быть добрым к нему. Конечно, потом я понял, какой Фостер клевый и что у нас есть общее, но изначально это было просто... Я просто хотел тебе понравиться.

Она так просто это сказал, как первоклашки в записочках: «Я тебе нравлюсь? Отметь да или нет». Я только и могла, что таращиться на него.

— Я нравилась тебе с того первого урока физры?

Он кивнул:

— С того момента, как я сказал: «Сходи за мячом», а ты ответила: «Сам сходи».

— Это тогда я начала тебе нравиться?

— Первоначальная симпатия, да.

— Ты выбрал странный способ это показать.

— Да, ну, у меня склонность к паршивым первым впечатлениям. И вторым, и третьим, и четвертым, и пятым. — Настала тишина. Эзра качнулся туда-обратно на мгновение. — Так я... все испортил?

— Что испортил?

Он пожал плечами:

— Шанс на... привязанность.

Не успев даже подумать, я ударила его в плечо.

— Это же из Джейн Остин. Ты читал Джейн Остин!

Он кивнул:

— Я пошел и купил ту книгу, которую ты забыла на поле.

— «Чувство и чувствительность»? Зачем?

— Чтобы у меня было о чем с тобой поговорить. Не знаю, заметила ли ты, но я не очень-то силен в разговорах.

— И как ты собирался это ввернуть?

— Не знаю. Может, если бы мы зависали вместе и разговор зашел в тупик, я бы такой: «Блин, этот Уиллоби полный урод, да?»

— Вообще-то, он не урод. Вернее, урод, но не настолько. Мистер Уикхем, вот кто настоящая сволочь у Джейн.

— Да, Уикхем. Терпеть не могу этого парня.

— Ты и «Гордость и предубеждение» читал?

— Я думал, это что-то вроде сиквела.

— Никто никогда не читал ради меня книгу, а тем более две. Мой бойфренд в восьмом классе, Кайл Моррис, пригласил меня на свидание по СМС.

— Я не умею вести разговор, как они, — продолжил Эзра минутой позже. — Но... я испытываю к тебе те же чувства, что и они в тех книгах. То же, что эти парни чувствуют к девушкам, которых не всегда заслуживают.

На мгновение наши взгляды встретились. Это все, что я сумела, разрываясь между смущением и бурной радостью.

— Некоторые очень даже заслуживают, — сказала я. — Некоторые из них замечательные. И вовсе не сволочи.

Он широко улыбнулся, показав неровные нижние зубы.

— Вовсе не сволочь. Это прекрасно. Надо включить в свое резюме.

Я коротко засмеялась, а затем наступила тишина.

И в одно мгновение между нами было место, и я остро это осознавала, а потом вдруг места стало значительно меньше. Не знаю, Эзра сделал первый шаг или я, — это не имеет значения, потому что вот он, Эзра Линли, смотрит на меня сверху вниз, обнимая меня за талию. Я положила ладони ему на плечи, как будто мы сбирались танцевать в средней школе, но между нами не осталось места для Святого Духа, или для нервозности, или неловкости, все казалось таким правильным. Очень правильным, очень великолепным, а потом он посмотрел на меня, и словно ожил самый чудесный момент в книгах Джейн. Та часть, где герои вместе.

Оставшееся между нами расстояние исчезло. Мы с Эзрой поцеловались.

На задворках сознания промелькнула мысль: так вот каково это — целоваться, но потом все, на чем я могла сосредоточиться, — это Эзра, его губы, волосы, руки, крепко обнимавшие меня.

Когда ты знаешь, что нравишься человеку, который нравится тебе, — это такое чувство, что можно зарядить тысячу электрических авто. Невероятное чувство. Как будто случилось невозможное. Это одно из самых счастливых совпадений, которые вообще существуют.

И тем не менее, когда мы с Эзрой поцеловались, ночное небо не осветилось фейерверками, не заиграл оркестр, не случилось ни одного из затасканных клише, которые существуют в представлениях подростков о первом поцелуе. Мы не ускакали верхом на лошади навстречу его обширному поместью и десяти тысячам футов годового дохода. Мы просто целовались, и это было... необыкновенно потрясающе... а потом я прислонилась к нему, и мы стояли так некоторое время, обнимая друг друга. На этот раз Эзра не считал до трехсот. Его дыхание было ровным и спокойным, и это было чистое, незамутненное, высококонцентрированное счастье. Горький шоколад для души.

Через некоторое время мы снова поцеловались и пожелали друг другу спокойной ночи, а потом еще целовались, а потом наконец — после еще одного долгого поцелуя, трех коротких и еще немножко крохотных — Эзра сел в свой пикап и уехал. Я смотрела, как его стоп-сигналы исчезли вдали, а затем вернулась в больницу. Казалось, что внутри у меня расплавленный мед, а губы покраснели от нового приятного чувства.

— Ты какая-то странная, — сказал Фостер, как только я зашла обратно в его палату. Родители оглянулись, но если и заметили что-то, то были достаточно добродушны, чтобы не говорить об этом.

— Сам ты странный, — ответила я.

— Девон, — сказала мама, но она улыбалась.

39

Фостера отпустили рано утром. Ему предписали отдых и отстранение от игр до конца сезона. На это Фостер заартачился, но папа заметил, что его ждут еще три года игр, а слишком быстрое возвращение может этому воспрепятствовать. После этого Фостер вроде бы упокоился.