Фостер кивнул:

— Окружная.

— Окружная, — повторил папа, а затем послал маме такой же многозначительный взгляд, каким я только что смотрела на Фостера.

После ужина мы вернулись на диван, только на этот раз Фостер разложил на журнальном столике поле для «Монополии». Я смотрела, как он раскладывает яркие купюры. Он всегда был банкиром.

— Как так получилось, что ты не хочешь видеть свою маму? — Я не смогла придумать достойное вступление, поэтому просто пропустила его.

— Она не хочет меня видеть, — просто ответил Фостер.

— Ты этого не знаешь.

— Не знаю? — Выражение его лица не изменилось, но он прижал карточки «Общественной казны» немного сильнее, чем необходимо.

— Может быть, это было бы хорошо для... завершения. Или вроде того.

Фостер только покачал головой, но когда поднял глаза, они подозрительно блестели.

— Это что-то вроде тайной шутки, Дев. Тебе не понять, потому что с тобой такого не случалось. Ты никогда не поймешь.

После некоторой паузы я прочистила горло.

— Ну... я бы хотела понять.

— Нет, ты не поймешь.

— Ты знаешь, что я имею ввиду.

Секунду он смотрел на меня, а затем кивнул:

— Да. Спасибо.

33

Мне не особенно хотелось в школу, но понедельник наступил и прошел без лишнего шума. Я ждала, что Стэнтон Перкинс попытается напасть или на Фостера, или на меня, но даже не видела его.

Я также не видела ни Кэса, ни Линдси, ни Эзру. После таких бурных выходных школа показалась немного скучной. Ну и слава Богу. Я не хотела никаких разборок. Я просто хотела делать домашку по математике и писать эссе про Чинуа Ачебе [21]. Спрятаться в пещере знаний. Я теперь готовлюсь к колледжу, помните? Я поступлю в Ридинг и однажды, когда я буду заниматься под теми дубами, все это покажется мне далеким прошлым.

Как по волшебству, во вторник отменили физкультуру, и у нас появилось окно в расписании. Я работала над эссе в библиотеке и посылала искренние благодарности тому, кто наградил ребенка мистера Селлерса конъюктивитом.

И только в среду днем я увидела Линдси. Она остановила меня в коридоре, когда я шла на свое «рабочее место». По крайней мере попыталась остановить.

— Девон! — Она стояла возле своего шкафчика и махала мне рукой. — Мы можем поговорить?

Подойдя ближе, я немного замедлилась. Я хотела поговорить. Правда хотела. Но... не смогла.

— Ой, извини, — сказала я. — Мне нужно идти преподавать.

— Всего на секунду?

— Жутко опаздываю! — сказала я, указывая на запястье, где не было часов.

И рванула к кабинету английского языка. Я как раз добралась до двери, когда от группы стоявших рядом девятиклассников отделилась Алекс, ученица с эссе про Гэтсби, и подбежала ко мне. Превосходно. Отвлечет меня от собственной явной трусости.

— Привет. Есть вопросы?

— Не сегодня. Смотри! — Она перевернула титульный лист своего эссе. В верхней части первой страницы большими красными цифрами было выведено 87%.

— Это не «отлично», — невозмутимо произнесла я.

— Ты издеваешься?

— Ага. Это здорово. Поздравляю.

— Дай пять за метафорические платья.

Я хлопнула по ее ладони, и она пошла дальше по коридору догонять своих друзей.

Я смотрела, как она уходит, и, даже зная, что на самом деле не имею отношения к ее оценке, что я не сделала ничего примечательного, все же испытывала странное удовлетворение, как будто сама достигла чего-то. Так чувствуют себя учителя? Поэтому они учат людей? Я никогда не задумывалась о том, каково быть учителем. Если бы раньше мне нужно было кратко сформулировать, то я бы сказала, что это, скорее всего, отстойно. Может, ваши ученики не хотят быть тут, или слушать вас, или делать домашнюю работу. Но несмотря на это, вы можете научить их чему-то. Может, это будет труднее, но зато будет приятнее, когда вы действительно достигнете цели.

Я уже была готова зайти в класс, как меня окликнули. Сквозь толпу пробирался Джордан, а следом за ним Эзра.

— Чемпион, — сказал Джордан, — я тебя искал.

— В чем дело?

— Я, э-э, хотел спросить, есть ли у тебя записи к сегодняшнему немецкому.

— Я учу испанский.

— А-а, — кивнул Джордан. — Ну, тогда все. Увидимся.

И он ушел, оставив нас с Эзрой стоять.

Я взглянула на Эзру. Тот прожигал взглядом удаляющуюся спину Джордана.

— Э, — сказал он через минуту. — Так.

— Мне вроде как нужно преподавать, — произнесла я, хотя кабинет английского был абсолютно пуст.

— Я просто хотел... Ну, о бале выпускников...

— Да, нет, ну и вечер. Дорогие сердцу воспоминания о выпускном классе. Обязательно занесу в альбом.

— Дев, послушай...

Ничего хорошего не начинается со слов «послушай». Нет чтобы сказать: «Послушай, ты только что выиграла двадцать пять тысяч долларов» или «Послушай, ты мне безумно нравишься». Думаю, главный смысл заключается в том, что приходится говорить людям «послушай», потому что ты хочешь сказать им то, чего они не хотят услышать. И я точно не хотела слышать продолжения «послушай» от Эзры, потому что это было бы что-то в духе «надеюсь, мы можем остаться друзьями».

Хотела ли я остаться его другом? Чего я на самом деле хотела, так это зацеловать его. И ударить по руке. А потом снова зацеловать. Не самая идеальная дружба, верно? Такая односторонняя любовь. Я этого не хотела. Но и потерять его я тоже не хотела. Может, я смогу сосредоточиться на ударах в руку, и со временем желание зацеловать его пройдет? Может быть. Но не сегодня.

Я прочистила горло:

— Тебе лучше поторопиться, а то опоздаешь на тренировку. Ты же должен подавать пример, верно? Боевой дух команды... и... все такое.

Я попыталась улыбнуться и ретировалась в кабинет английского.

* * *

На следующий день я стояла в очереди на обед, внимательно оглядывая столовую в поисках Кэса. Мы умудрялись избегать друг друга всю неделю, не знаю, намеренно или нет. И осматриваясь, я даже не могла сказать, надеялась ли увидеть его или наоборот.

Когда поиски окончились ничем, я вздохнула. Девушка впереди меня оглянулась и посмотрела на меня с недоумением.

— Снова Нью-Йорк дели, — сказала я, в качестве объяснения указывая на меню. — В этом месяце они серьезно налегли на пастрому.

— Истинно так, — ответила она и отвернулась, но через мгновение опять развернулась. — Знаешь, у нас общий урок физкультуры.

За весь мраморный хлеб в мире я бы не сказала, что эта девочка занималась на физкультуре вместе со мной. Я попыталась представить ее в спортивной форме, может быть, с завязанной под грудью футболкой, но ничего не вышло.

— Ага, — сказала я и попыталась притвориться, что знаю ее. — Привет. Извини. Как дела?

— Хорошо.

В попытках реабилитироваться за то, что не узнала ее, я показала на еще одну стоявшую впереди расфуфыренную девицу, будущую лучшую выпускницу, которая тоже ходила снами на физкультуру, — Аманду Джефферс. Она и еще одна девочка в очереди делали селфи. Я так и видела: хэштег обеденное время, хэштег очаровашки.

— Сегодня тут как будто встреча класса физкультуры, а? — сказала я.

Девушка проследила за моим взглядом.

— Похоже на то.

— Забавно, — сказала я, наблюдая, как Аманда возится с телефоном, вне сомнений выбирая лучший фильтр для того, чтобы запечатлеть яркие краски столовой. — Она ведь очень умная.

— Я знаю. У нас с ней общая биология. У нее всегда самые высокие оценки.

Я покачала головой:

— Безумно, да?

— Почему?

— Я не знаю. Потому что... Ну, ты посмотри на нее.

— Любовь к прическам и макияжу не делает тебя тупой, — сказала она так, будто это была самая очевидная в мире вещь.

И я уже начала говорить «Я знаю», но проглотила ответ, потому что... знала ли я?

Мы передвинули подносы по стойке, и я взглянула на девушку. Я никак не могла отделаться от мысли, что она меня осуждает, и мне это не нравилось, что, наверное, было лицемерно с моей стороны.

— Эм-м... напомни, как тебя зовут? — спросила я, дотягиваясь до картошки фри.

— Софи, — сказала она.

— Я Девон.

— Я знаю. Мы все знаем. — Она опять не имела в виду ничего плохого, просто указывала явно очевидное. Похоже, это одно из особых умений Софи.

— Извини, я не... извини. — Я покачала головой. — Просто иногда находишься словно в пузыре.

— Пузырь выпускника?

— Может быть. Или как... личный пузырь.

Может быть, мыльный пузырь на двоих. Мы с Кэсом против всего мира. Мы всегда были друг у друга. И с ним я не заморачивалась о других друзьях. И я никогда серьезно не задумывалась об этом, но так было легче равнять всех людей под одну гребенку. Как Аманду Джефферс и остальных девиц — свалить их в однообразную блестящую кучу и задвинуть в угол. Слепить Софи со всеми остальными Софи в моей жизни, неразличимыми и незначительными. Так я привыкла поступать. Но это было совсем не справедливо, верно?

Мы приближались к концу очереди, я еще раз осмотрела столовую и наконец заметила его. Кэс в одиночестве сидел за угловым столиком с огромной горой сырных палочек. Мы были последними выпускниками во всем гребаном мире, которые ели столовскую еду, потому что она была жирной и, что еще важнее, дешевой. Но самая главная причина, наверное, заключалась в том, что это было удобно. Нет ничего проще, чем паршивая еда в столовой Темпл-Стерлинга. А мы с Кэсом были хороши в том, что проще.

Мне захотелось пойти к нему. Но в то же время... Не знаю. Это дурацкое клише, но, может быть, проще уже не значило лучше.

Я посмотрела на Софи:

— Хочешь пообедать вместе?

Она подняла брови:

— Лопаешь мыльный пузырь?

— Я не знаю, сможем ли мы быть друзьями, если ты постоянно будешь меня дразнить, Софи.

Она усмехнулась:

— Не могу обещать. Дерзость так и прет.