– Что же вы стоите, милочка? Вы мне уже не нужны, ступайте! Да не забудьте погасить огни.

Едва за горничной закрылась дверь, как я вскочила из-за стола, отбросила в сторону ненужное письмо. Королева лихорадочно рылась в одежде, натягивая на себя простенькую серую юбку из шелка и коленкоровую шемизетку. Черная неприметная шляпка с вуалью дополнила ее наряд. Никаких перчаток, украшений, перьев, простые кожаные туфли – такой туалет королева, вероятно, надевала впервые.

– Ну как, хорошо? – спросила она.

– Да, ваше величество. Вас примут за одну из служанок.

– Надеюсь, – произнесла она по-немецки.

Едва Мария Антуанетта была готова, в спальню к ней вошли король и его сестра. Людовик XVI был в том же костюме, что и за ужином. Мадам Элизабет была облачена в такой же наряд, что и королева.

– Пора, – снова сказал король, вынимая ключ.

Это был ключ от комнаты Виллекье, аристократа, эмигрировавшего полгода назад. Все знали, что там никто не живет, поэтому в этой части дворца не было и охраны. Тому, кто попал бы в эту комнату, было бы уже нетрудно из нее выбраться из Тюильри.

– Да хранит нас Господь, – прошептала королева, задувая светильник.

В галерее была кромешная тьма. Я пошла первая, ибо менее всего могла опасаться за себя, за мной последовал король, а за ним, держась за руки, – королева и ее золовка. Когда мы прошли мимо комнаты принцессы, громко пробили часы, и я поняла, что уже полночь. Итак, мы опаздывали. Еще час назад граф де Ферзен и карета ожидали беглецов на улице Сен-Никез.

Я нащупала дверь.

Король собирался было вложить ключ в замок, но я, услышав неожиданный шорох, поспешно остановила его.

– Ваше величество! – проговорила я полуиспуганно. – Слышите?

В коридоре слышны были шаги и шепот.

Мы переглянулись, затаив дыхание в ожидании. Потом я быстро сообразила, что должна выйти и проверить, кто это там шепчется. Если в галерее увидят меня, это никого не удивит. Я знаком показала, что берусь это сделать.

Я успокаивала себя, но сердце у меня билось очень сильно. Чем глубже была тишина, тем явственнее можно было различить в галерее несомненное присутствие людей. Мне даже не пришлось обходить кругом всю эту часть замка: едва ступив несколько шагов, я узнала коменданта Тюильри Гувиона и еще несколько военных и поспешно вернулась к королю.

– Здесь невозможно выйти, – сказал Людовик XVI. – Следует искать другой выход.

– Но как? – прошептала королева. – Здесь так темно. Мы ничего не увидим.

Я на цыпочках побежала в комнату дочери короля, зажгла свечу от ночника принцессы и как можно быстрее вернулась. С этой свечкой маленькое общество беглецов стало искать другой выход.

Я снова пошла вперед, нащупывая в темноте дорогу и оступаясь на скользких ступеньках лестницы. Минут пятнадцать длились поиски. Наконец мы набрели на лесенку, помещавшуюся на антресолях, – она вела в комнату какого-то камердинера. Дверь из этой комнаты выходила в галерею, оканчивавшуюся черным ходом во дворе.

Дверь нашли, но пользы от этого было мало, – она была заперта на ключ. Этого, казалось, достаточно, чтобы прийти в отчаяние. Тем более все помнили о том, что к королю с минуты на минуту прибудет Лафайет с докладом и, если короля не будет на месте…

Людовик XVI, поглядев на наши растерянные лица, решительно взял у меня из рук свечку и удалился в темноту.

Оставив нас, он, вероятно, поднимался к себе в мастерскую, ибо вернулся с целой связкой отмычек. Еще только подходя к нам, он уже внимательно их рассматривал. Одна из них пришлась как раз по отверстию, раздался щелчок, дверь отворилась, и все вздохнули, чувствуя невероятное облегчение.

Людовик XVI с торжествующим лицом обернулся к королеве.

– Что же вы скажете после этого, мадам? – спросил он. Это был намек на то, что королева часто упрекала его за увлечение столь странным для короля ремеслом.

– Да я ведь ничего и не говорю, – отвечала Мария Антуанетта. – Я ведь не говорю, что дурно быть слесарем, я только говорю, что иногда не дурно быть и королем.

Людовик XVI торопливо попрощался с женой и ушел – для того чтобы встретить Лафайета и убедить его, что все в порядке.

– Прошу вас, выйдите первая, – прошептала мне на ухо королева. – Надо проверить, нет ли там стражи.

Я вышла во двор, прошла несколько шагов, вслушиваясь в ночные звуки. Всхрапывали лошади…

– Все спокойно, – сказала я, вернувшись.

Порядок выхода из дворца уже давно был расписан. Первой должна была идти мадам Элизабет, ибо ее из всей королевской семьи стерегли менее всего и она меньше всего интересовала стражу. Перекрестившись, она отправилась в путь по трем дворам Тюильри. За ней должны были последовать мы – королева и я, изображая из себя двух подруг-служанок. Если бы кто-то остановил нас, я должна была взять всю опасность переговоров со стражей на себя.

Мы каждую минуту ожидали, что ночная темнота принесет нам известие о том, что мадам Элизабет задержана. Но темнота молчала. Тогда мы обе поняли: пора.

– Идемте, государыня, – сказала я. – Надобно решиться. Взявшись за руки, мы прошли через двор, затаив дыхание, ступая тихо, как кошки, и не задумываясь даже о том, насколько унизительно такое поведение. Впереди был выход из Тюильри, а там – площадь Карусель, улица Сен-Никез, Ферзен и такая желанная для королевы свобода. Я на минуту совсем забыла о том, что сама остаюсь в Париже. Все было так, будто я тоже убегаю.

Мы совершенно без всяких приключений миновали все три двора, перепрыгивая через протянутые цепи, как обыкновенные служанки. Лишь только раз мы встретили караульного, который не обратил на нас никакого внимания.

– Слава Богу! – сказала королева. – Один трудный шаг уже сделан.

Но, подходя к калитке, выходившей на площадь Карусель, мы обе заметили гвардейца, который расхаживал взад и вперед. Вероятно, от чрезвычайно сильного напряжения, в котором я долгое время пребывала, сердце у меня ушло в пятки.

– Боже мой, государыня, – прошептала я едва слышно, – мы пропали, этот человек узнает нас.

Гвардеец действительно остановился и пристально глядел в нашу сторону.

Мария Антуанетта сильно сжала мне руку.

– Что же делать, дорогая, – сказала она шепотом, – если мы повернем обратно, то тогда уж окончательно пропали.

Мы упрямо пошли вперед, но, похоже, обе не совсем сознавали, что делаем, ибо солдат все так же внимательно смотрел на нас.

Когда мы оказались на расстоянии четырех шагов от него, гвардеец внезапно поклонился и повернулся к нам спиной, будто хотел показать, что ничего не видит.

Узнал ли он королеву? Мы могли об этом только гадать. По крайней мере, гвардеец оказал Марии Антуанетте бесценную услугу. В полнейшей тишине мы прошли мимо него и через калитку проскользнули на площадь, тысячу раз поблагодарив в душе.

– Слава Богу! – уже в который раз сказала королева.

Мы не успели даже опомниться, не успели облегченно вздохнуть, как новая опасность поджидала нас. Раздался громкий стук подъезжающего экипажа, и яркий свет факелов осветил дорогу. Из Тюильри мчались всадники, а в экипаже нетрудно было узнать карету господина де Лафайета, который после доклада королю возвращался домой.

Я довольно грубо толкнула королеву в самое темное место у стены и загородила ее собою.

Карета была совсем близко. В свете факелов можно было видеть развалившегося на подушках генерала де Лафайета. Сердце у меня чуть не вырывалось из груди. И в ту самую минуту, когда карета почти поравнялась с нами, Мария Антуанетта резко отстранила меня.

В руках у нее была легкая трость, вошедшая тогда в моду. Прежде чем я успела что-либо сообразить или удержать ее, королева сильно ударила тростью по колесам кареты:

– Кати себе, тюремщик, я вырвалась из твоих рук!

– Что вы делаете, мадам! – испуганно проговорила я. – Разве можно так рисковать собой?!

– Я мщу за себя, – ответила она резко, – а для мести можно и рисковать!

И когда проехал последний факельщик, она снова двинулась вперед, сияющая и веселая, как ребенок.

– Прощайте, ваше величество, – сказала я, едва мы пересекли площадь. – Бегите, карета совсем близко, и граф де Ферзен ждет вас!

Королева порывисто обняла меня, ее губы коснулись моей щеки – она поцеловала меня как сестра. Прощание наше было очень кратким: пожатие рук, еще один поцелуй, слезы в глазах… Я даже не знала, когда мы теперь встретимся. И, прежде чем сознание вернулось ко мне, тень королевы исчезла во мраке.

– Счастливого пути, – прошептала я в темноту.

Мне нужно было возвращаться. Моя роль в побеге была, в сущности, завершена, но король все еще оставался в Тюильри, и мне хотелось чем-то помочь ему. Ведь Людовику XVI, в отличие от остальных, выбраться будет куда сложнее; к тому же ему пришлось вытерпеть длинный визит Лафайета.

Я мигом вернулась, взошла по крошечной лестничке в кабинет королевы. Там по-прежнему был Мальден.

– Как, вы еще здесь? – спросила я тихо. Гвардеец молча показал мне на часы.

– Король опаздывает, – проговорила я. – На целых два часа!

Если так пойдет и дальше, все сроки окончательно нарушатся. Неужели Лафайет что-то заподозрил, неужели все пропало? Может быть, Людовик XVI заперт в спальне, ему не дают выйти?

– Да не может быть, чтобы король еще не был здесь! – воскликнула я громко, позабыв об осторожности.

– Т-с-с! – прошипел Мальден, прикладывая палец к губам. – Короля не было, и одежда все еще у меня. Нужно что-то делать, сударыня.

Неожиданная мысль возникла у меня в голове. Я догадалась: дело, вероятно, в злосчастном этикете! Как мы могли забыть о нем?

Да, все наверняка было просто глупо. Согласно правилам этикета, установленным много веков назад, в спальне короля должен спать и его камердинер, вокруг запястья которого обвивали шелковый шнурок: стоило монарху дернуть, как слуга сразу просыпался… И бедный король, наверно, попал в эту ловушку!