Он скатывает шариком клочок бумаги и швыряет в Рину, которая начинает притворно рыдать.

— Учительница! Рина сказала плохое слово!

Рина продолжает шмыгать носом, чем провоцирует заливистый лай Снежка.

— Простите, Ричард, мне казалось, что мы всего лишь пытаемся составить общее впечатление…

Но они уже где-то в собственном мире: бросаются бумагой и увлеченно подвывают. Я откашливаюсь:

— О'кей, вы просили меня подготовить урок для подростков, но я могу приспособиться к уровню понимания детей дошкольного возраста.

Я просматриваю заметки, лихорадочно пытаясь сообразить, как упростить план для другой возрастной группы. Поворачиваюсь и вижу двух взрослых великанов и одного громадного пса, прячущихся за спинками стульев и играющих бумажными комками.

— Э… простите… Простите, нельзя ли… КЛАСС, ТИХО! — не выдерживаю я, давая волю раздражению.

Они оборачиваются ко мне. Рина, явно выходя из образа, встает:

— Что вы сейчас чувствуете?

— Простите? — повторяю я.

Ричард достает записную книжку.

— Что вы испытываете к нам в эту минуту? Что чувствует ваша душа?

Они выжидающе таращатся на меня.

— Думаю, что не так поняла указания…

— Черт побери! Неужели в вас не бушует ярость? Вы нас ненавидите? Мы-то к вам любви не питаем! Я хочу услышать это от вас. Каковы ваши отношения с матерью?

— Рина, откровенно говоря, я не совсем понимаю, какая тут связь с моими способностями…

Рина упирается кулаками в широкие бедра. Снежок кружит у ее ног.

— Мы здесь — одна семья. В Комнате Чувств нет границ, сюда следует приходить с любовью и доверием и пытаться завоевать любовь и доверие. В этом все дело, Нэн.

Кроме того, именно сейчас мы не собираемся нанимать белых женщин.

Она так спокойно это заявляет, что меня прямо подмывает спросить, сколько вакансий у них имеется для белых стервоз-феминисток. И почему субъекту с цветной кожей будет легче обсуждать отношения со своей матерью в присутствии совершенно незнакомых людей. Мало того, белых.

Ричард встает, исходя потом и захлебываясь лающим кашлем курильщика.

— У нас чересчур много резюме от белых девушек. Вы, случайно, не знаете корейского?

— Нэн, мы здесь стараемся смоделировать многообразие ситуаций, создать идеальное общество. СНЕЖОК, К НОГЕ!

Снежок поспешно отходит от моего рюкзачка и с виновато опущенной головой бредет к хозяйке, дожевывая на ходу остатки орехов.

Я смотрю на мучнисто-белые лица, выделяющиеся пятнами на фоне ярких радуг, нарисованных на облупленной стене.

— Что же, спасибо за предоставленную возможность, у вас здесь очень интересная организация.

И поспешно собираю вещи. Они провожают меня до двери.

— Что же, может, в следующем семестре. Мы проводим работу по сбору благотворительных средств на Ист-Сайд. Не хотите ли присоединиться?

Я представляю, как знакомлю Рину с миссис N. в Метрополитен-музее. Может, Рина захочет узнать у нее насчет ярости?

— Благодарю, но я ищу практическую работу. Спасибо за предложение.

Я вылетаю из двери и бегу прямиком в «Бургер кинг» за самой большой порцией жареной картошки и колы. Устроившись на твердом красном сиденье, я глубоко вздыхаю и почему-то сравниваю Рину и Ричарда с Джейн и миссис N. Где-то все-таки должны быть люди, считающие, что существует некая умеренная позиция между требованиями к детям «почувствовать собственную ярость» и превращением их в запрограммированных на определенные действия роботов, которых и детьми-то назвать нельзя. Но если таковые люди и имеются в природе, я их еще не скоро отыщу.

— Смотри, у меня два желейных боба, а у тебя один. Всего будет три.

В подтверждение своих слов я показываю три конфеты.

— Мне нравятся белые и те, у которых банановый вкус. Как они это делают, няня? Как они делают банановый вкус?

Грейер выстраивает цветные конфетки в одну линию, как железнодорожные рельсы, на ковре в его спальне.

— Не знаю. Может, толкут бананы, добавляют желе, смешивают все вместе и готовят в похожей на боб формочке?

— Да! В такой формочке! Совсем как боб! Вот тебе и математика!

— Нэнни, съешь одну!

Вчерашний сноп пионов прибыл вместе с жестянкой конфет в рост Грейера.

— А как насчет зеленых? Как они их делают?

Стук двери. Всего на три часа позже, не так уж плохо.

— ПАПОЧКА!

Он выбегает из комнаты. Я иду следом.

— Привет, парень. Как мама?

Он гладит Грейера по голове и одновременно ослабляет галстук.

— Я здесь.

Мы оборачиваемся. Нежно-голубая прямая юбка, каблуки рюмочкой, кашемировый свитер с треугольным вырезом, тени для глаз, тушь и румяна. Вот это да! Если бы мой муж явился домой впервые за три недели, я бы тоже прифрантилась. Но губы, покрытые розовой помадой, чуть дрожат в нерешительной улыбке.

— Что же, приступим к делу, — объявляет он, почти не глядя на нее, и круто сворачивает в гостиную, где Джейн оставила свои графики и диаграммы. Грейер и миссис N. семенят следом. Я остаюсь в холле и усаживаюсь на скамью, полностью войдя в роль придворной дамы.

— Дорогой, — начинает миссис N. с несколько преувеличенным радушием, — хочешь выпить? Или кофе? КОННИ!

Я подскакиваю фута на три, а Конни мгновенно материализуется из кухни, вытирая мокрые руки о передник.

— Иисусе, что за визг? К тому же я только что обедал, — бросает мистер N.

Конни замирает у самого порога. Мы переглядываемся, и я подвигаюсь, давая ей место на скамье.

— О… вот как? Ну, не важно. Видишь ли, Грейер, мама и папа хотят поговорить с тобой о том, куда ты пойдешь учиться в следующем году, — делает вторую попытку миссис N.

— Я пойду в Колледжиет, — подсказывает Грейер.

— Нет, зайка. Мамочка и папочка решили, что ты пойдешь в школу Сен-Бернарда.

— Бурнурда? — озадаченно спрашивает он.

Следует напряженная пауза.

— А можно мы поиграем в паровозики? Па, у меня новый поезд. Красный!

— Поэтому, зайка, тебе больше нельзя носить синюю фуфайку, понимаешь? — снова вступает миссис N. Конни сокрушенно качает головой.

— Почему?

— Потому что на ней написано «Колледжиет», а ты идешь в школу Сен-Бернарда, — с некоторым раздражением поясняет миссис N.

— Но мне она нравится!

— Да, зайка. Мы купим тебе другую. С надписью «Сен-Бернард».

— Мне хочется синюю.

Я наклоняюсь и шепчу Конни:

— О, ради Господа Бога, да выверни ты ее наизнанку и пусть носит! Кому какое дело?

Она воздевает руки к небу. Миссис N. откашливается.

— Хорошо, зайка, поговорим об этом позже.

Конни поспешно исчезает на кухне.

— Па, пойдем, посмотришь паровозики. Я покажу тебе новый! Он красный и ездит быстро-быстро!

Грейер пролетает мимо меня и мчится в свою комнату.

— Пустая трата времени! Ему абсолютно все равно, — констатирует мистер N.

— Да, но Джейн посчитала это важным, — оправдывается она.

— Кто такая Джейн, черт побери? Слушай, ты хоть понимаешь, что это такое — оторваться от дел в самый разгар слияния фирм?! У меня нет времени на такие…

— Прости, но…

— Мне что, теперь еще и этим заниматься? Единственное, что я поручил тебе, — следить за его образованием, да и это ты ухитрилась изгадить! Профукать такое чепуховое дело!

— Но в этом году было слишком много желающих! — восклицает она. — И Грейер не играет на скрипке!

— Какое отношение имеет ко всему этому скрипка, мать ее так?

— Возможно, если бы ты потратил хотя бы час своего драгоценного времени на собственного сына, он выглядел бы куда лучше на собеседованиях! — шипит она.

— Мое драгоценное время? Мое драгоценное время?! Я не щажу себя, как последний идиот торчу на работе по восемьдесят часов в неделю, ломаю мозги, чтобы ты восседала тут в своих жемчугах, со своими восьмисотдолларовыми занавесками и «благотворительной работой» и допрашивала, как я провожу свое время? Интересно, кто будет оплачивать школьные счета? Ты?

— Милый, — мгновенно смягчается она, — я знаю, тебе нелегко приходится. Послушай, раз ты уже все равно дома, почему бы не поговорить об этом за тихим, романтическим ужином? Я заказала столик в том ресторанчике у реки, который ты любишь. — И уже шепотом добавляет: — Мы могли бы снять номер в отеле «Пьер», может, тот, с двойной джакузи? Я так по тебе соскучилась.

Тишина. Потом звуки поцелуев. В коридор доносится тихий смех.

Я уже собираюсь тайком проскользнуть в комнату Грейера, но тут миссис N. снова принимается ворковать:

— Как по-твоему, может, кроме чека на обучение, послать в Сен-Бернард еще и пожертвование, чтобы сразу найти к ним нужный подход?

— Нужный подход?! — негодующе восклицает он. — Поправь, если ошибаюсь, но разве они его уже не приняли?

— Да, но если будет еще один мальчик…

— Знаешь, мне пора в офис. Внизу ждет машина. Позвоню позднее.

Мистер N. поспешно направляется к порогу, и я замечаю, что он так и не снял пальто. Дверь громко хлопает.

— Папочка! ПОДОЖДИ!!! — отчаянно кричит Грейер, выбегая с красным вагончиком в руках. — ПАПОЧКА!!!

Поздно.

Он с криком колотит в дверь.

Миссис N. медленно входит в холл и еще несколько секунд стоит неподвижно, злобно глядя сквозь Грейера, пока ее глаза не стекленеют. Она проплывает мимо нас в спальню.

— ПАПОЧКА!

Грейер сотрясается в рыданиях, согнувшись в три погибели, но не выпускает дверной ручки.

— ХОЧУ ПАПОЧКУ!!!

Я сажусь на пол и протягиваю к нему руки. Он опускает голову и отодвигается.

— НЕЕЕЕТ! ХОЧУ ПАПУ!!!

Мы слышим, как сдвигаются двери лифта.

— НЕ УХОДИ!!!

— Ш-ш-ш… я знаю, как тебе сейчас.

Я тащу его к себе и усаживаю на колени.

— Знаю, Гров…

Мы сидим на полу, и на моих джинсах расплывается темное мокрое пятно. Я поглаживаю ему спинку и тихо говорю:

— Все будет хорошо, Гров. Ш-ш-ш, иногда не мешает и погрустить. Посидим здесь и немного погрустим вместе.