— С Валентиновым днем, мамочка! — радостно орет Грейер.

— И тебя тоже. Поосторожнее с мамочкиным платьем! Пила!

— Вы такая красивая, — бормочу я, снимая сапоги.

— Вы так считаете?

Она растерянно смотрит на свою талию.

— У меня еще есть немного времени: самолет мистера N. прибывает из Чикаго только через полчаса. Не могли бы вы мне помочь?

— Разумеется. Только сначала нужно приготовить ужин. По-моему, Грейер проголодался.

— Ах да… почему бы вам не заказать что-нибудь на дом? Деньги в ящике.

Вот это да!

— Здорово! Грейер, идем, поможешь мне выбрать.

На такие случаи у меня в прачечной спрятаны меню из различных ресторанчиков, доставляющих еду на дом.

— Пицца! Хочу пиццу. Пожааааалуйста, няня!

Я только брови поднимаю. Ну и негодник! Не могу же я упомянуть в присутствии его матери, что мы уже ели пиццу на ленч и он прекрасно это помнит!

— Вот и хорошо. Закажите пиццу, включите ему видео и приходите мне помочь, — приказывает она, удаляясь.

— Ха-ха-ха, пицца! Няня, мы будем есть пиццу! — смеется он, бурно аплодируя, еще не веря такой удаче.

— Миссис N.! — окликаю я, толкая дверь.

— Я здесь, — отзывается она из гардеробной. Она уже стоит в другом красном платье до пола, а сзади висит третье.

— О Боже, какая красота!

На этом бретельки пошире, а юбка отделана аппликациями из бархатных листьев. Цвет поразительно гармонирует с ее густыми черными волосами.

Она смотрит в зеркало и качает головой:

— Нет, не то.

Я присматриваюсь к ней и только сейчас понимаю, что никогда не видела ее обнаженных рук и шеи. Она выглядит как балерина — миниатюрная, но мускулистая. И бюста у нее совсем нет, платье висит мешком.

— Наверное, оно слишком велико в груди, — нерешительно роняю я.

Миссис N. кивает.

— Вот что значит грудное вскармливание, — брезгливо бросает она. — Давайте примерим третье. Хотите вина?

Тут я замечаю на туалетном столике открытую бутылку «Сансерре».

— Нет, спасибо, не стоит.

— Да бросьте! Бокалы на стойке бара.

Я прохожу через музыкальную комнату, куда из библиотеки доносятся звуки: «Я Мадлен! Я Мадлен».

Когда я возвращаюсь, она уже стоит в третьем платье в стиле ампир из шелка-сырца и удивительно напоминает Жозефину.

— О, это гораздо лучше. Вам идет завышенная талия.

— Да, но оно не слишком сексуально, правда?

— Вероятно… нет, оно прекрасно, но все зависит от того, как вы хотите выглядеть.

— Ослепительной, няня. Неотразимой.

Мы улыбаемся друг другу, и она, зайдя за китайскую ширму, объявляет:

— У меня еще одно.

— Вы собираетесь оставить все? — спрашиваю я, разглядывая нули на болтающихся бирках,

— Нет, конечно, нет! Только одно, которое надену сегодня. Остальные верну. Кстати, не могли бы вы отвезти их завтра утром в «Бергдорф»?

— Без проблем. Съезжу, пока Грейер будет у приятеля.

— Верно! Застегните мне «молнию».

Я отставляю бокал и помогаю ей влезть в сногсшибательно сексуальное платье, напоминающее моду тридцатых годов.

— Да! — восклицаем мы, когда она смотрит в зеркало.

— Потрясающе! — добавляю я, и притом вполне искренне. Это единственное платье, которое показывает ее фигуру в самом выгодном свете. В нем она кажется не тощей, а грациозно-неземной. Глядя на ее отражение, я вдруг сознаю, что переживаю за нее. Переживаю за них.

— Как по-вашему, нужны тут серьги? Я должна надеть колье, которое подарил мне муж.

Она вынимает бриллиантовую нитку.

— Ну разве не прелесть? Но выглядеть кричаще мне тоже ни к чему.

— У вас есть маленькие «гвоздики»?

Она роется в шкатулке с драгоценностями, а я тем временем сажусь на бархатную скамью и попиваю вино.

— Эти?

Она показывает небольшие бриллиантовые серьги на «гвоздиках».

— Или эти?

Такие же, но рубиновые.

— Нет, определенно бриллианты, иначе будет слишком много красного.

— Я заехала сегодня к Шанель, купила помаду точно такого же оттенка, и вот!

Она вытягивает ногу. Ногти покрыты лаком «Шанель редкот».

— Идеально, — киваю я.

Она надевает серьги и накладывает помаду.

— Как по-вашему? О, подождите!..

Она подходит к сумке с этикеткой «Маноло Бланик» и вытаскивает коробку с изящными черными шелковыми босоножками.

— Не чересчур?

— Нет-нет! Они восхитительны! — протестую я, когда она надевает босоножки и вновь поворачивается ко мне.

— Ну как? Чего еще недостает?

— Ну… я бы сняла бигуди. Она смеется.

— Вы само совершенство.

Я быстро оглядываю ее напоследок.

— Только вот…

— Что?

— У вас есть «танга»?

Миссис N. снова смотрит в зеркало.

— О Боже! Вы правы.

Она принимается рыться в пластиковых пакетах, сложенных в ящичке с бельем.

— По-моему, мистер N. подарил мне пару во время нашего медового месяца. Блестяще! Просто блестяще! Вот они!

Она поднимает шикарные тонкие черные трусики от Ла Перла, с кремовой шелковой вышивкой. От души надеюсь, что это ее собственные.

В дверь звонят.

— НЯЯЯНЯ! Пиццу принесли.

— Спасибо, Грейер, — откликаюсь я.

— Сойдут и такие. Я готова. Большое спасибо.

Когда мы с Грейером умяли половину средней пиццы, я достала из рюкзака маленькую картонную коробочку.

— А сейчас десерт в честь Валентинова дня!

В коробочке лежат два шоколадных кекса, украшенных красными сердечками. Грейер тихо ахает при виде такого отступления от нарезанных фруктов и соевых печений. Я наливаю два стакана молока, и мы принимаемся за дело.

— А что это у вас?

Мы застываем, не донеся кексы до ртов.

— Няня пвинесла ошобые кексы на Ваентинов день, — оправдывается Грейер, принимаясь тем не менее жевать.

Миссис N. собрала длинные волосы в свободный узел и наложила косметику. И стала почти красавицей.

— О, как мило! Ты поблагодарил няню?

— Спашибо, — шепелявит он, обдавая меня фонтаном крошек.

— Машина должна подъехать с минуты на минуту.

Она присаживается на край банкетки, натянутая как струна, напряженно прислушиваясь, не раздастся ли жужжание домофона. И при этом очень похожа на меня — старшеклассницу, разодетую, ожидающую звонка, чтобы узнать, чьи родители уехали за город, где мы встречаемся и где будет он.

Мы смущенно доедаем кексы, пока она изнывает от волнения.

— Что ж… — Она встает, как только я начинаю вытирать мордочку Гровера. — Подожду в кабинете. Не позовете ли меня, когда зазвонит домофон?

Она уходит, украдкой оглядываясь на домофон.

— Давай полетаем, няня, ну пожалуйста!

Он поднимает руки и принимается описывать круги вокруг меня, но я стоически мою тарелки.

— Грейер, по-моему, ты немного переел. Лучше достань свои раскраски, и мы посидим здесь, чтобы услышать звонок домофона.

Следующий час мы молча раскрашиваем книжки, передавая друг другу фломастеры, то и дело поглядывая на безмолвный домофон.

В восемь часов миссис N. зовет меня в кабинет. Она сидит на краю офисного кресла. На столе — старый «Вог». На подлокотнике — норка.

— Няня, не позвоните Джастин? Может, она знает что-то. Телефон — в списке самых неотложных, в кладовой.

— Конечно, сейчас.

В офисе никто не отвечает, поэтому я набираю номер сотового.

— Алло?

Где-то на другом конце звякают столовые приборы, и мне стыдно, что я мешаю праздничному ужину.

— Алло, Джастин? Это Нэн, няня Грейера. Простите, что беспокою вас, но мистер N. запаздывает, и я хотела бы спросить… может, вы знаете номер его рейса.

— Все осталось там, в офисе…

— Миссис N. немного тревожится, — настаиваю я, пытаясь донести до нее всю безотлагательность ситуации.

— Няня! Не могу найти красный фломастер! — взывает Грейер с банкетки.

— Послушайте… я уверена, что он скоро даст о себе знать. Следует пауза, в продолжение которой я слышу нарастающий шум ресторанного веселья.

— Простите, няня, я ничем не могу вам помочь…

И тут меня осеняет. Я знаю, просто нюхом чувствую, Что происходит!

— Няяяня! Мне нужен красный фломастер! Без него не получается!

— Ладно, спасибо.

— Ну? — спрашивает миссис N. из-за спины.

— Джастин не на работе и не помнит, когда он должен прилететь.

Я поспешно отхожу и принимаюсь рыться в ведерке с фломастерами. Грейер усердно корпит над раскраской.

Может, я не то делаю? Может, нужно сказать что-то? Но что? Какие у меня факты? Предположим, я знаю, что мисс Чикаго месяц назад была здесь, но с тех пор все могло измениться. Откуда мне известно, что дело не в опоздании?

— Почему бы вам не включить канал «Погода»? — предлагаю я, наклоняясь, чтобы поднять закатившийся под скамью красный фломастер. — Может, О'Хара не принимает самолеты?

Я кладу фломастер рядом с кулачком Грейера и выпрямляюсь.

— Сейчас я позвоню в аэропорт. Рейсом какой компании он летел?

— Джастин знает. И заодно позвоните в «Лютецию» и предупредите, чтобы они никому не отдавали наш столик.

Она почти бежит к библиотеке. Грейер вскакивает и мчится за ней.

Трижды мне сообщают, что абонент недоступен, но поскольку Джастин бросила меня на произвол судьбы, продолжаю звонить до тех пор, пока она не откликается. В трубке бьется раздраженный голос:

— Алло?!

— Джастин, мне ужасно жаль, но рейсом какой компании он летит?

— «Американ». Только, Нэн… я на вашем месте не стала бы… — Ее голос обрывается.

— Что?!

— Он обязательно позвонит. Я не стала бы беспокоиться…

— Поняла. Что же, спасибо, до свидания.

Я получаю номер по справочной, потому что не знаю, как дальше быть.

— Здравствуйте, спасибо за то, что позвонили в «Американ эрлайнз». С вами говорит Венди. Чем могу помочь?

— Здравствуйте. Я хотела бы узнать, задерживались ли сегодня вечером какие-нибудь рейсы из Чикаго в Нью-Йорк и не изменил ли номер рейса пассажир N.?