— Прекрасно, — констатирует она, щупая занавески из натурального шелка, — но несколько кричаще, вам так не кажется?

Привыкнув к тому, что в этом доме моим мнением не интересуются, я стараюсь подыскать точные слова.

— Э… у миссис N. вполне сложившиеся вкусы. Кстати, раз уж вы здесь, не скажете, как вам эти пакеты? — спрашиваю я, наклоняясь к столу миссис N., чтобы вытащить из-под него образец.

— Что это? — удивляется она, откидывая волосы.

— Подарки для гостей. Я завернула их сегодня утром, но не уверена, что все сделала как надо, потому что не смогла найти подходящую оберточную бумагу, а ленты, которую просила найти миссис N., нет в магазине…

— Няня! — перебивает она. — Что-то горит?

— Простите?.. — растерянно говорю я.

— Это всего лишь подарки. Для кучи старых болванов, — смеется она. — Все просто идеально. Расслабьтесь!

— Спасибо, но похоже, что для миссис N. это очень важно.

Она оглядывается на полку с фамильными фотографиями.

— Сейчас позвоню в офис и надпишу карточки для приборов. Миссис N. скоро придет?

— Обещала в восемь.

Она берет трубку и наклоняется над столом красного дерева, чтобы получше рассмотреть снимок мистера N. с Грейером на плечах у подножия заснеженной горы.

— НЯНЯ, Я ЗАКОНЧИЛ!!!

— Я пойду. Скажете, если что-то понадобится, — говорю я с порога.

Она снимает сережку с черной жемчужиной, набирает номер, говорит одними губами «спасибо» и оттопыривает большой палец.

Няня!

Мне обычно не нравится, если Грейер получает перед сном слишком много карбогидратов. Сегодня я оставила на разделочном столе еду для него. Порция уже отмерена. Вам остается только положить морковь, капусту и кольраби в пароварку на двенадцать минут, но, пожалуйста, старайтесь держаться подальше от официантов.

Вам, наверное, стоит покормить Грейера в детской. Дело в том, что мне, возможно, придется привести гостей в его комнату, когда я буду показывать квартиру. Так что вам обоим, вероятно, лучше всего поужинать в ванной на случай, если что-то прольется.

P.S. Я рассчитываю, что вы останетесь, пока Грейер не уснет, и постараетесь, чтобы он не явился в столовую во время ужина.

P.P.S. Завтра я просила бы вас забрать костюм Грейера для Хэллоуина.

— Мартини, чистый, без оливки.

Доведя ужин воспитанника до массы неопределенного цвета, я сильно обожглась в процессе стряпни и едва не ошпарила Грейера несколько раз, а потом, устроившись на сиденье его туалета, мечтала только об одном: немного выпустить пар. И сейчас ерзаю на высоком табурете, гадая, могла бы я работать на эту рыжую из Чикаго: переехать в Иллинойс, заняться банковскими инвестициями и проводить дни, готовя ей сандвичи с арахисовым маслом и желе.

Я роюсь в сумке, достаю конверт с жалованьем и выуживаю двадцатку для бармена. На этой неделе конверт значительно потолстел, я насчитала уже свыше трех сотен наличными. Осознаю, что, хотя устала, вымоталась и очень зла, оборотная сторона медали моих неприятностей заключается в том, что, работая в три раза больше условленного времени, я получаю тоже в три раза больше. Вторая неделя месяца, а за квартиру, считай, уже уплачено. А кроме того, я присмотрела себе черные кожаные брючки…

Теперь посидеть с полчасика в покое, прежде чем возвращаться домой к Чарлин и ее волосатому бойфренду-пилоту. Не хочу говорить, не хочу слушать и совершенно определенно не желаю готовить. Господи Боже, приводить своего волосатого бойфренда на ночь в однокомнатную квартирку, которую делишь с соседкой! Нехорошо. Совсем нехорошо. Я считаю дни до той благословенной минуты, когда ее переведут на азиатские маршруты.

— Эй, смотрите-ка!

Блондинчик в ансамбле от «Брукс бразерс» машет своей банде, приглашая полюбоваться новым наладонником[22] на угловом столике. Отпад.

Обычно я как чумы избегаю «Доррианс» и богатеньких молокососов, толкущихся здесь. Но этот бар недалеко от моего дома, а бармен делает потрясающий мартини. И мне нужно выпустить пар. Кроме того, в несезон здесь абсолютно безопасно, поскольку все разъезжаются по колледжам.

Я насчитываю пять белых бейсболок, склонившихся над новой игрушкой приятеля. Несмотря на то что все они студенты, каждый успел обзавестись новеньким сотовым телефоном, свисающим с модного ремня. Годы идут, и вельветовые куртки семидесятых уступают место поднятым воротничкам восьмидесятых, клетчатым рубашкам девяностых и «гортекс»[23] нового тысячелетия, но их мышление остается столь же неизменным и банальным, как скатерти в красно-белую клетку.

Я так увлечена своими мыслями, что, когда они оборачиваются к двери, невольно следую их примеру. В довершение ко всем ужасам сегодняшнего дня в бар входит не кто иной, как мой герой Гарвард Страстный, без chapeau bland[24]. И он знаком с ними. Фу-у-у! Я делаю большой глоток, с сожалением понимая, что образ подвижника, исцеляющего тибетских детей, который так грел мне душу, прямо на глазах трансформируется в молодого брокера, стоящего посреди Нью-Йоркской фондовой биржи.

— Вкусно? Вам нравится?

О Боже, один из них стоит прямо за спиной. Налетайте, детки, налетайте!

— Что? — переспрашиваю я, отмечая его южнокаролинскую бейсболку, с гордой надписью «COCKS»[25] трехдюймовыми ярко-красными буквами.

— Ма-ар-ти-и-и-ни-и-и. Довольно крепкая штука, не находите?

Он придвигается слишком близко к моему лицу и неожиданно орет прямо над ухом:

— Эй, вы там! Пошевелите своими задницами и помогите мне с выпивкой, ленивые суки!

Г.С. подходит, дабы помочь с транспортировкой пива.

— Кажется, мы знакомы. Подружка Грейера, не так ли? — широко улыбается он.

Значит, помнит! Нет, плохая няня! Фондовая биржа, фондовая биржа! И все же не могу не заметить почти полное отсутствие всяких прибамбасов на его «ливайсах».

— Счастлива сообщить, что он отключился после одного чтения «Доброй луны», — против воли улыбаюсь я.

— Надеюсь, Джоунз не слишком вам надоедает. Иногда его тяжело вынести, — продолжает он, сверля неодобрительным взглядом вышеупомянутого Джоунза. — Не хотите к нам присоединиться?

— Нет, я немного устала.

— Пожалуйста, хоть ненадолго. Выпейте с нами.

Я скептически оглядываю его компанию, но сердце так и тает при виде его свалившихся на лоб волос. Он подхватывает кружки, и я иду следом. Потеснившись, парни освобождают мне место. Он представляет поочередно каждого, и мне приходится пожимать их влажные руки.

— Откуда вы знаете нашего приятеля? — спрашивает одна бейсболка.

— Мы сами знакомы уже сто лет, — поясняет другая.

— Еще с тех самых времен, когда…

— Со старых времен…

Они кивают головами, как заводные цыплята, тысячу раз повторяя «со старых времен».

— Они считают, что это были счастливые деньки, — тихо поясняет Г.С, поворачивая голову ко мне. — Ну, как работа?

— Работа? Бейсболки навостряют уши.

— Где вы работаете?

— Кем? Аналитиком?

— Нет…

— Моделью?

— Нет, я няня. Начинается взволнованное перешептывание.

— Пижон! — восклицает один, толкая Г.С. в плечо.

— Пижон, ты никогда не говорил, что знаком с ня-я-яней.

Судя по сальным улыбочкам, они уже успели представить меня во всех порнофильмах на тему нянь, которые смаковали тайком в подвалах студенческих обществ.

— Ну, как папочка? — интересуется самый пьяный из всех. — Горяч?

— Он хоть раз на вас набрасывался?

— Э… нет. Я вообще его еще не видела.

— А мамаша? Горячая штучка? — допрашивает другой.

— Ну… Не думаю.

— А как насчет ребеночка? Горяч? Он когда-нибудь к вам клеился?

Теперь уже все кричат хором.

— Ему всего четыре, так что…

Но их тон слегка меняется, становясь все назойливее и лишаясь всякого подобия добродушия. Рассеивая иллюзию пьяного веселья, я поворачиваюсь к джентльмену, который привел меня сюда, но он, казалось, застыл. Щеки пламенеют, карие глаза опущены.

— А вообще бывают горячие папики?

— Наверное. Прошу извинить…

Я встаю.

— Бросьте, — вступает Джоунз, пригвоздив меня взглядом. — Хотите сказать, что никогда не трахались ни с одним папиком?

Мое терпение лопается.

— До чего же оригинально! Жаждете узнать, какими бывают папики? Точно такими, какими станете вы года через два. И они не трахают нянь. Они не трахают своих жен. И вообще никого. Потому что толстеют, лысеют, теряют аппетит и много пьют. По обязанности. По необходимости. Не из желания. Так что веселитесь, мальчики, пока можете. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте.

Я с колотящимся сердцем натягиваю свитер, хватаю сумочку и иду к двери.

— Эй, подождите!

Г.С. нагоняет меня уже на улице. Я поворачиваюсь, ожидая, пока он скажет, что у всей его компании рак в последней стадии и царство террора — это их предсмертное желание.

— Послушайте, они ничего такого не хотели… — начинает он.

— Вот как?

Я киваю.

— Интересно, они с каждой девушкой позволяют себе нечто подобное? Или только с теми, кто работает в их домах?

Он скрещивает голые руки и ежится от холода.

— Послушайте, это просто школьные приятели. Теперь я почти не встречаюсь с ними…

И тут во мне просыпается Злая Ведьма.

— Неужели? Какой стыд!

— Они просто пьяны… — лепечет он.

— Нет. Они просто мудаки.

Мы смотрим друг на друга, и я жду, что он скажет еще что-то. Но его, похоже, парализовало.

— Что же, — наконец выдавливаю я, — мне пора.

Я едва держусь на ногах и еще острее ощущаю пульсирующую боль в обожженной ладони.

Бреду по улице и заставляю себя не оглядываться.

Няня!

Вечеринка прошла прекрасно. Огромное спасибо за помощь.

Эти туфли действительно не в моем стиле, а мистеру N. не нравится цвет. Если размер ваш, буду очень рада, если же нет, пожалуйста, отнесите их в магазин распродаж «Анкор», на углу Мэдисон-авеню и 84-й улицы. У меня там открыт шет.