Он говорил слишком громко, и все его слышали.

— Почему ты оделся Гераклом? — спросила я, желая сменить тему.

— А разве здесь не маскарад? Или ты хочешь сказать, что и дома носишь такие же диковинные наряды? А я оделся своим предком. Всем известно, что род мой восходит к Гераклу.

— Да уж, всем известно, — передразнила его женщина.

— Позволь мне представить тебе Китерис, самую выдающуюся актрису Рима, — произнес Антоний невинным голосом.

Тут к нему подошла Фульвия.

— Дорогой Антоний, мне как раз надо с тобой поговорить, — заявила она и решительно увела его прочь.

Валерия не выдержала и рассмеялась.

— Вот, он взял с собой актрису. У него нет никаких границ приличия. Едва ли это удачный способ вернуть себе расположение Цезаря.

А где же сам Цезарь? Я уже скучала по нему, мне не терпелось его увидеть. Народу собралось немало, и если он не появится, заправлять здесь, похоже, будет Антоний со своей актрисой.

Подошел Октавиан вместе с двумя юношами примерно его возраста. Он улыбался — кажется, от души.

— Приветствую ваше величество, — обратился ко мне он. — Надеюсь, ты помнишь Агриппу? — Агриппа, стоявший рядом с ним, кивнул. — А это мои друзья Публий Вергилий Марон и Квинт Гораций Флакк.

Два бледных лица уставились на меня, словно зрелище их смущало.

— Я Гораций, — сказал тот, что пониже ростом.

— А меня друзья называют Вергилием, — промолвил второй, постарше, но более хрупкого сложения. — Пользуясь случаем, признаюсь, что я в восторге от александрийской манеры стихосложения.

— Они приехали в Рим учиться, — пояснил Октавиан. — Всех нас, деревенских юношей, влечет сюда. Потом Гораций поедет в Афины, в тамошнюю Академию. Возможно, и я последую его примеру.

Про себя я подумала, что жизнь ученого подходит для Октавиана как нельзя лучше. Возможно, он посвятит свои зрелые годы истории или философии, сочиняя трактаты, которые никто никогда не станет читать.

Молодые люди удалились, и Октавия подвела ко мне нового гостя — высокого стройного мужчину. Его действительно украшали складки тоги.

— Я хотела бы представить тебе Витрувия Поллиона, — с воодушевлением произнесла она.

— Знакомство с вашим величеством для меня высокая честь, — проговорил Витрувий, низко кланяясь.

— Цезарь ценит его как специалиста по военной технике, — сказала Октавия, — но для всего Рима он — знаменитый механик и зодчий. Ему ведомы тайны воды, древесины, камня, и он работает с ними для нас.

— Я имел честь служить под началом Цезаря в его походах в Галлию и Африку.

Африка! Значит, он участвовал в последней войне, и мне стоит поблагодарить его за то, что он поспособствовал успеху кампании. Цезарь был многим обязан своим военным механикам.

— Боги благословили Цезаря, если рядом с ним такие люди, как ты, — искренне сказала я.

Потом мое внимание привлекла еще одна женщина. Она пришла одна, но, похоже, искала кого-то среди гостей. В ее осанке и манере держаться было нечто особенное, и я спросила о ней Валерию.

— О, это Клодия, — ответила та. — Надо же, она еще жива, а я о ней чуть не забыла! — Валерия покачала головой. — Клодия была любовницей Катулла и Целия — в разное время, конечно. Теперь обоих нет в живых, да и сама она уже не молода. Должно быть, подыскивает очередного возлюбленного, а где это делать, как не на празднике?

Я была озадачена римской свободой нравов, сочетавшейся с угнетением женщин. У них нет даже собственных имен, и они вынуждены носить имена отцов. Их выдают замуж, чтобы заключать политические союзы, и разводятся с ними точно так же, в силу сложившихся обстоятельств. Они не имеют политических прав, не могут занимать государственные должности или командовать войсками. С другой стороны, здешние женщины имеют право владеть собственным имуществом, могут разводиться по собственному желанию и, в отличие от гречанок, участвуют в публичных мероприятиях вместе с мужьями. Во многих отношениях они держатся наравне с мужчинами.

Похоже, замужние женщины здесь заводят любовные интрижки — даже добродетельная и уважаемая Сервилия Муция, жена Помпея. Что же говорить о других? Правда, мужчины не скрывают своих любовных связей, а женщинам приходится таиться. Однако не всем — если посмотреть на Китерис и Клодию. И почему «жена Цезаря» должна быть «вне подозрений», когда сам Цезарь волен вести себя как угодно?

И как, интересно, вписываюсь в эту картину нравов я, чужеземная царица?

Зазвучали трубы, и все притихли. В зал вошел Цезарь.

Он был далеко не самым рослым и могучим из присутствующих, но перед ним расступались, давая ему дорогу. Люди пятились, чтобы освободить для него место. На какой-то момент воцарилось полное молчание, словно Цезарь стоял не в центре толпы, а среди камней.

— Добро пожаловать, друзья! Добро пожаловать! — произнес он звонким голосом, и в тот же миг в зал вернулось оживление.

Цезарь пришел один, без Кальпурнии. Не потому ли он явился так поздно?

— Египетская музыка! — скомандовал он, и помещение снова наполнили незнакомые римлянам причудливые мелодии.

Когда Цезарь обернулся и посмотрел на меня, на лице его не отразилось никаких эмоций. Добрый это знак или дурной, понять я не могла. Так было рядом с ним всегда.

— Египетским праздником правит царица Египта! — возгласил Цезарь, а потом шепнул мне на ухо: — Ты выглядишь как шлюха.

— А вилла, твоими стараниями, похожа на публичный дом, — ответила я. — Мне пришлось нарядиться, чтобы соответствовать обстановке.

— Наверное, больше всего я люблю твою смелость, — рассмеялся он.

— Почему ты решил представить Египет таким шутовским образом? — спросила я.

— Я же все объяснил в записке. То, что вызывает презрение, не порождает желания.

— А как насчет шлюх? — уточнила я.

Он посмотрел с удивлением.

— Я имею в виду, — пояснила я, — что самые достойные мужи имеют с ними дело, хотя сторонятся их на публике. Их презирают и вместе с тем весьма желают.

Клодия проскользнула мимо, бросив на Цезаря заговорщический взгляд.

— Такова, например, Клодия, — сказала я. — А Антоний притащил актрису, на которую все смотрят косо.

— Для того и притащил, чтобы все косились на нее, а не на него, — хмыкнул Цезарь и повернулся к Валерии. — Спасибо за помощь. Надеюсь, мое поручение тебе понравилось.

— Сплетни — самое приятное времяпрепровождение, — с улыбкой ответила она и скрылась в толпе.


Праздничный стол был накрыт крокодиловой кожей, на которой лежали груды фруктов: вишни, груши, яблоки, сладкие фиги, финики и гранаты. В огромных блюдах с высокими краями плавали кальмары, морские ежи и устрицы. Фаршированные кабаны с позолоченной щетиной таращились на гостей, что толпились вокруг столов, поглощали угощение и запивали еду огромным количеством вина. Гул голосов усиливался, подобно морскому прибою.

В конце трапезы «Анубис» прикатил в зал саркофаг на колесиках.

— В разгар пиршества, — возгласил он, — полезно вспомнить о вечном. Услышьте, что поведают вам мертвые! — Он отступил назад и изменил тон: — Пока вы не покинули земную юдоль, следуйте во всем велению ваших сердец. Облачайтесь в тончайшее полотно и умащайтесь благовониями, ласкающими обоняние!

Тут «Анубис» сделал несколько танцевальных движений и продолжил:

— Ищите удовольствия, где и когда только можете! Не предавайтесь тоске, следуйте желаниям сердца! Стремитесь к тому, что больше всего радует ваш взор! Устраивайте свои дела на земле по велению души, пока не настал тот неизбежный день, когда все кончается и бог, не ведающий жалости, слушает стенания ваших близких.

Он склонился над саркофагом и обратился к мумии:

— Воистину, стенаниями провожают уходящего в могилу, ибо не чает он радостного дня возвращения.

Мумия начала издавать стоны и шевелиться. Люди заволновались, хотя прекрасно знали, что это представление. Вид оживающих мертвецов производит сильное впечатление.

— Внемлите! Человеку не дано забрать на тот свет свое земное достояние!

Мумия за его спиной перекинула через край гроба одну негнущуюся ногу, потом вторую и рывком выпрямилась.

— Внемлите! Нет никого, кто бы ушел туда и возвратился обратно! — пропел «Анубис», после чего обернулся, воззрился на «ожившую» мумию и испустил вопль.

Он воздел руки и потянул за полоску полотна, торчавшую у мумии из-за плеча. Мумия принялась вертеться, разматывая пелены.

— Свободен! Свободен! — возгласил изображавший мумию человек, избавившись от пелен.

Он метнулся к саркофагу, стал зачерпывать оттуда пригоршни золотых монет и швырять в толпу.

— Потратьте их за меня! — кричал он. — Я туда возвращаться не собираюсь!

Толпой овладело веселое настроение, и Цезарь подвел группу гостей к сфинксу.

— Спрашивайте его о самых насущных заботах! — предложил он, похлопав сфинкса по крестцу.

— Найдет ли Клодия нового возлюбленного? — выкрикнул кто-то сфинксу в пасть.

— Я предвижу для Клодии много бессонных ночей, — прозвучал изнутри приглушенный голос.

— Это нечестно! — заявил Цезарь. — Можно спрашивать только о себе, а не о ком-то другом.

— Так я себя и имел в виду! — отозвался под общий смех мужчина, интересовавшийся Клодией.

— Доведется ли мне снова вести в бой войска? — тихо спросил Лепид.

— Да, и больше, чем тебе бы того хотелось, — прозвучал ответ.

— Будет ли восстановлена республика? — звонким голосом спросил Цицерон.

В помещении воцарилась тишина.

— Как сказал Гераклит, нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо в следующий момент вас омоют уже иные воды.