Олимпий закатил глаза в неверии. Очи Мардиана, напротив, расширились от восхищения. Я не знала, что и думать.

— А есть еще одна змея. — Шепот старца теперь едва звучал, и многие подались вперед, чтобы его расслышать. — Ее укус приводит к тому, что человек распухает до таких гигантских размеров, что все его черты теряются в бесформенной массе. Несчастного даже нельзя положить в гробницу, ибо он продолжает пухнуть.

Олимпий, как и многие другие, издал смешок. Однако смех его был нервным.

Говорящий воздел руку, обратив на слушателей гневный взор.

— Смеетесь, невежды? Лишь потому, что вы не видели жертв этого яда. Случись вам лишь единожды стать свидетелями подобного кошмара, вы, уверяю вас, вмиг прекратили бы насмешки. Но, возможно, иным из вас случалось видеть человека, укушенного геморросом? Все тело несчастного становится сплошной раной, отовсюду сочится кровь. У него кровавые слезы! Кровавый пот! А как начет дипсаса? Его яд высушивает тело, впитывает влагу и обращает жертву в подобие мумии. Это иссушающий яд! Умирающие люди вскрывают собственные вены, чтобы утолить жажду кровью!

— Очень интересно, — прервала я его разглагольствования, — но не имеет отношения к делу. Каждому из нас известно, что людям случается погибать от укусов ядовитых змей, но не все змеи — если начнется их нашествие вместе с нашествием мышей — будут ядовиты. К тому же ядовитые гады станут охотиться не на людей, а в первую очередь именно на мышей. Таким образом, змеи приносят пользу. Мыши уничтожают зерно и отнимают у нас пищу, а змеи тут ни при чем.

— Да, змеи нам не враги, — подал голос Мардиан. — Людей они не едят и нападают на них крайне редко. Чаще всего, если люди сами в этом виноваты. В детстве я держал змей и знаю их повадки. Думаю, о них нам особо беспокоиться не стоит.

— Мыши и крысы способны причинить куда больший ущерб, — сказала я. — И все-таки быстрое размножение гадов угрожает сельским жителям. Но разве у нас нет заклинателей или других знатоков, способных помочь справиться с напастью?

— Ты имеешь в виду псиллов из Мармарики, — высокомерно промолвил старик, обидевшийся на то, что я так бесцеремонно прервала его излияния. — Да, на них змеиный яд не действует. Я как раз собирался рассказать о том, что они способны обезопасить любое место с помощью заклинаний, отгоняющих змей. Кроме того, если кто-то все же будет укушен, эти искусники умеют отсасывать яд из ранок и по его вкусу определять, что за змея напала на жертву и какое требуется лечение. К тому же сама их слюна является неплохим противоядием. Я намеревался поведать вам, где искать этих людей, но тут невежды заговорили о том, что змеи будто бы вовсе не опасны. В отличие от мышей!

Он величественно пожал плечами и отступил назад, в толпу ученых.

— Ты дал нам очень важные сведения, и мы внимательно тебя выслушаем, — заявила я, чтобы старик успокоился. — Однако, как мне кажется, в первую очередь мы обязаны обеспечить сохранность съестных припасов. Зерно, оставшееся от урожая прошлого года, необходимо перевезти в новые безопасные хранилища, которых у нас нет. Их нужно построить как можно быстрее. Кто-нибудь скажет, сколько потребуется времени?

— Я ожидал этого вопроса, — послышался голос из задних рядов, и вперед выступил нубиец. — И заранее произвел подсчеты.

— Хорошо. Мы тебя слушаем.

— В это время года хранилища заполнены лишь на четверть, ибо большая часть зерна уже съедена или продана и вывезена за границу. По моим оценкам, вдоль течения Нила расположено около тысячи хранилищ. Исходя из приведенных подсчетов достаточно построить лишь двести пятьдесят, чтобы разместить остатки. Строить дорогостоящие сооружения необходимости нет. Главное, чтобы они были сухими и закрытыми.

Он говорил уверенным звучным голосом, отчего и речь его внушала доверие.

— И сколько на это понадобится времени?

— Немного, — ответил нубиец. — Правда, какое-то время уйдет на сушку глиняных кирпичей, а само строительство завершится быстро.

— Возможно ли оценить, как широко разольются воды? Зернохранилища необходимо строить в безопасном месте, но не дальше, чем необходимо. Ведь перевозка зерна — дело нелегкое, — сказала я.

— Мне жаль огорчать царицу, но наши хлебные запасы не столь уж велики. Значит, перевозка не займет много времени.

А если у нас возникнет необходимость в закупках, где можно приобрести зерно? До сих пор Египет кормил мир, а не наоборот. Правда, Сицилия и Нумидия торгуют хлебом, но хватит ли его?

— Нам придется создать центры по выдаче хлебного пайка и назначить ответственных, — решила я. — Все оставшееся зерно должно быть строжайше учтено, за расходованием налажен контроль. В каждую область будет направлен особый чиновник, и я лично посещу все хлебные пункты и проверю их работу.

Неожиданно меня буквально придавила усталость — не иначе как от осознания грандиозности задачи, стоявшей передо мной и перед всем Египтом.

— Благодарю вас за помощь, — сказала я ученым. — Вы хорошо подготовились к встрече и сообщили много полезного.

Мой взгляд упал на лохань с водой.

— Кстати, что у нас с тем кирпичом?

Телесикл выступил вперед, театральным жестом поставил рядом еще одну лохань — пустую — и перелил содержимое из одной в другую. Кирпич растворился полностью, от него не осталось ничего, кроме слоя коричневой глины.

— Вот они, дома и амбары Египта, — возгласил он. — Узрите их гибель!

Глава 18

Солнце садилось. Я сидела в ожидании на берегу священного озера у храма Верхнего Египта — озера, которое сегодня ночью будет поглощено Нилом и станет своего рода жертвой разгневанному богу. Может быть, это умиротворит божество?

Сгорбившись и подогнув ноги, я сидела на каменной скамье, а вокруг нее уже по щиколотку плескалась вода. Никакие чиновники, никакие жрецы, никакие слуги или советники не стояли за моей спиной и не заглядывали через плечо. К величайшей моей радости, впервые за очень долгое время я наслаждалась одиночеством и чувствовала себя так, будто в мою кожу втирали чудодейственный бальзам.

Одна. Одна. Одна.

Последние несколько недель меня постоянно окружали люди. Нескончаемые разъезды вверх и вниз по реке приводили к тому, что я всегда или гостила в чьем-то доме, или участвовала в торжественной церемонии. Мне приходилось произносить и выслушивать речи, принимать отчеты и подношения, раздавать награды и взыскания, но ни при каких обстоятельствах не выказывать даже намека на слабость, скуку или усталость. В известном смысле такие мирные труды выматывали больше, чем война. Быть постоянно на виду и производить приятное впечатление — нелегкое испытание. Возможно, не для всех, но я по натуре прямолинейна и не слишком любезна. Нет, все-таки дело не в этом, а в необходимости регулярно — пусть ненадолго, но каждый день — оставаться в одиночестве. Это естественная потребность, как необходимость есть или спать. Другое дело, что аппетит у людей разный и продолжительность сна тоже различается. Так и с одиночеством: мне знакомы люди, не имеющие ни мгновения для самих себя и ничуть не страдающие. Я им искренне завидую, но сама к их числу, увы, не отношусь.

Я приняла решение: ночью я искупаюсь в священном озере. Мне этого хотелось давно, но раньше подобное деяние считалось бы осквернением святыни. Однако все изменится сегодня — как только в озеро вольется вода Нила, чистота его будет нарушена. Потом его придется освящать заново. Гладкая поверхность прямоугольного водоема отражала блекнущие цвета неба. Убаюканное сумерками озеро не подозревало, что его безмятежное уединение вот-вот будет нарушено. Доселе его тревожили лишь жрецы, зачерпывавшие серебряными ведрами воду для очистительных церемоний, да проплывавшая по нему во время ритуальных мистерий миниатюрная ладья бога. А теперь в запретные воды войду я.

Признаюсь, что мысль о купании одолевала меня на протяжении путешествия почти так же настойчиво, как мечта об уединении. В нашем дворце множество бассейнов, и купание есть элемент повседневной жизни, но за пределами Александрии все иначе. Дома наместников областей — я обычно останавливалась у них — представляли собой, как правило, просторные особняки из выбеленных глинобитных кирпичей, с огороженным садом и неизменным декоративным рыбным прудом, обсаженным пальмами. Посидеть вечером возле дышащего прохладой водоема было приятно, но вздумай кто-то в него залезть, это вызвало бы переполох среди рыбешек. И вообще, купание больше в ходу у детей, чем у взрослых. В Риме — мне об этом рассказывали, а впоследствии я убедилась сама — бани играют заметную роль в повседневной жизни, но там это нечто особенное. Они служат не только для поддержания чистоты (как у греков) или для удовольствия (как у детей). Нет, римляне ухитрились превратить их в очаги политических интриг, сплетен и заговоров. Как, впрочем, любые общественные места.

Но довольно о римлянах. Почему я позволяю им вторгаться в мои воспоминания о сумерках в Верхнем Египте? Я помню, как молча ждала появления вечерней звезды, а когда увидела ее, встала со скамьи и направилась к краю озера, хлюпая босыми ступнями по подступающей нильской воде. Воды озера и реки разделяло около шести локтей.

Я двинулась к ступенчатому спуску, откуда жрецы в ритуальных одеждах наполняли свои священные сосуды, и остановилась на нижней надводной ступени, глядя на незнакомую темную воду. О глубине озера у меня не было ни малейшего представления. Вполне возможно, оно скроет меня с головой, но от страха перед водой я давно избавилась.

Я ступила в озеро, перейдя на ступеньку ниже — одной ногой, потом другой. Вода была теплой, поскольку целый день впитывала солнце: трудно сказать, где кончается воздух и начинается вода, ибо они имели одинаковую температуру. Еще один шаг — вода достигла колен, а намокший подол моего белого одеяния окружил ноги подобно священному цветку водяной лилии. Мои шаги прогнали по широкой водной глади рябь, бесшумно распространившуюся в самые дальние уголки водоема.