— И да, и нет.

Конечно, я понимала, что, если Фортуна отвернется, не спасут и двадцать легионов, а если она благоволит, хватит и одного; но ведь зачастую судьба не играет ни на чьей стороне, и в таких обстоятельствах все решает сила.

— Ты просто растерялась, — мягко проговорил он, нежно обнимая меня за плечи. — Думаю, сказывается твоя усталость. Давай немного отдохнем.

Лежа рядом с ним в темноте, я не могла поверить, что очень скоро останусь одна, а он отбудет на очередную войну. Рядом с ним я чувствовала себя в полной безопасности. По крайней мере, на данный момент.

Перед тем как заснуть, Цезарь тихо сказал:

— Думаю, свадьбу с Птолемеем лучше не откладывать.


Жрец поджидал нас в маленькой комнате, примыкавшей к пиршественному залу, где мы с Цезарем и «женихом» готовились к церемонии. Двенадцатилетний Птолемей всем своим видом выражал послушание и готовность к сотрудничеству. Он был последним из моих пяти братьев и сестер, а для остальных попытки захватить трон закончились насильственной смертью. Лишь Арсиною держали в темнице, чтобы доставить в Рим и провести по улицам во время триумфа Цезаря. В то время я мало задумывалась о ее участи. Иное дело — теперь…

Птолемей — по крайней мере, с виду — производил приятное впечатление. Он казался чуждым порочности и вероломству остальных наших родичей, хотя, возможно, исключительно благодаря его страху. Во всяком случае, он не переставал заверять нас с Цезарем в любви и преданности и при этом нервно теребил ожерелье из сердолика и лазурита.

— Встань там, — сказал Цезарь, указав пальцем на мозаичное изображение гиппопотама на полу.

Птолемей буквально перелетел через пол к указанному месту.

— А ты будешь стоять здесь, — сказал он мне, указав на изображение крокодила.

Мозаичный пол представлял собой выложенный мозаикой Нил с рыбами, птицами, лодками и цветами. Я встала на крокодилову морду.

Олимпий, Мардиан, Руфий, Хармиона и Ирас присутствовали на церемонии в качестве свидетелей. Жрец Сераписа произнес несколько фраз, мы повторили их, и дело было сделано. Птолемей Четырнадцатый и Клеопатра Седьмая, любящие отца и любящие друг друга сестра и брат, бог и богиня, сочетались браком, сделавшим их владыками Верхнего и Нижнего Египта. Сияющий Цезарь благословил новобрачных по римскому обычаю, и все мы направились к пиршественным столам.


И вот настала наша последняя ночь. Поутру Цезарю предстояло отплыть с тысячью легионеров.

— Ты и представить себе не можешь, как мне не хочется покидать Александрию, — со вздохом промолвил он. — Но откладывать больше нельзя.

— Да, столь долгая задержка и так уже вызвала немало пересудов, — признала я. — И это лучшее доказательство того, что ты предпочел бы остаться.

— Я отплываю не с пустыми руками, поскольку почерпнул здесь немало ценного, что не мешало бы пересадить на римскую почву. Теперь я знаю, как должен выглядеть настоящий столичный город. Спасибо тебе за это.

— Что ты имеешь в виду? Каким, по-твоему, должен стать Рим?

— Рим слишком прост, даже примитивен, — ответил он. — Вот прибудешь туда, сама увидишь. — Тут он (от меня это не укрылось) заторопился. — Раньше я многого не замечал, но теперь, когда увидел широкие мраморные улицы, общественные здания, библиотеку… Мне очень хочется, чтобы в Риме появилось нечто подобное. Да и календарь ваш значительно совершеннее нашего. Я обязательно займусь преобразованиями, как только…

— Закончатся войны, — закончила я за него. — Тем больше оснований не искушать судьбу, но помочь ей.

— Ты права, — согласился Цезарь. — По прибытии в Сирию я сразу же наберу подкрепление.

Я проводила взглядом последний из римских кораблей, вышедший из гавани и направившийся к горизонту. Корабли становились все меньше, превращались в точки и исчезали, а мне казалось, что вместе с ними уходит и моя жизнь. Мы пробыли вместе так недолго, но за это время мой мир полностью изменился, как менялось все, к чему прикасалась рука Цезаря. Ни Галлия, ни Рим, ни я уже не будем прежними, какими были до его появления. Пути назад нет — Цезарь преобразил мир.

НА ЭТОМ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ ПЕРВЫЙ СВИТОК

Второй свиток

Глава 16

Он уплыл. Я огляделась по сторонам, словно пробуждаясь от сна. Кажется, впервые после отъезда из Александрии на церемонию почитания священного быка в Гермонтисе я увидела дворец и город глазами взрослого человека. Я отбыла отсюда почти два года тому назад, имея смутное представление о делах правления и еще более смутное — о том, что происходит за нашими границами. Удача была на моей стороне, но до сегодняшнего дня я разделяла ее с Цезарем. Теперь предстояло действовать самостоятельно, и одной удачей тут не обойтись. Ведь я буду править великой страной. Надо лечить раны, нанесенные междоусобицей.

Хорошо, что теперь у меня есть возможность направить на это все усилия, не отвлекаясь на распри и дворцовые интриги. Мне предоставлена свобода действий, но в случае неудачи винить будет некого. Эту свободу мне обеспечат легионы Руфия — великий дар Цезаря. Величайший, не считая нашего ребенка.

Решив сразу же приняться за дела, я в первую очередь отправилась осматривать дворцовый комплекс вместе с Мардианом и Хармионой. Пока мы с Цезарем совершали плавание по Нилу, Мардиан произвел тщательную всестороннюю оценку нанесенного ущерба и сейчас показывал мне наиболее пострадавшие места.

— Вот здесь — прошу прощения у царицы — солдаты оправлялись и уничтожили все растения.

Он указал туда, где некогда красовался дивный луг, покрытый восхитительными цветами. Теперь там смердело.

— Ну что ж, во всяком случае, они удобрили почву, так что мы можем снова посадить растения, — заметила я. — Ручаюсь, они приживутся хорошо.

Храм Исиды, находившийся дальше на полуострове, уцелел — может быть, потому что находился за пределами досягаемости камней и метательных снарядов, посылавшихся из города через дворцовые стены. Но чем ближе мы подходили к этим стенам, тем больше разрушений я видела. Конюшни, склады, бани, резервуары — пострадало практически все. Где-то рухнула стена, где-то сожжена крыша. От одного из любимых моих деревьев — гигантского сикомора, под кроной которого я любила играть в детстве, — остался обгорелый пень. Повернувшись назад и посмотрев на главное здание дворца, я увидела уродливые черные пятна, оставленные пущенными из вражеских баллист зажигательными снарядами. Мой прекрасный белый дворец у моря! Я не смогла сдержать горестного стона.

— Все будет исправлено, только прикажи, — заверил меня Мардиан.

«Ну что ж, — решила я, — коль скоро он сумел составить подробнейшую опись понесенных потерь, будет разумно поставить его во главе восстановительных работ».

— Дорогая госпожа, — послышался хрипловатый, заботливый голос Хармионы, — в твоем положении нельзя так утомляться. Прошу тебя, оставь прочие дела на завтра.

— Завтра мне непременно нужно побывать в городе и взглянуть на большой храм Исиды. Если, конечно, он еще сохранился.

— Можешь не переживать, храм цел, — сообщил Мардиан. — Лишился одной или двух колонн, но не более того.

— Это хорошо, ибо в час родов мне потребуется помощь богини, — сказала я и тут же почувствовала слабость в ногах и легкое головокружение. Пришлось протянуть руку и опереться о Хармиону.

— А сегодня вечером, — продолжила я слабым голосом, — мне нужно посоветоваться с Олимпием.


Я ждала его в самой удаленной от парадных зал комнате, где все вещи — маленькие мраморные столики, светильники, пуфики — хранили память о Цезаре. Одним предметом он пользовался, о другом однажды что-то сказал, и в каждом из них осталась частица его личности.

Я сидела в одном из немногих кресел со спинкой, положив ноги на скамеечку. Меня одолевали усталость и досада из-за осознания собственной неуклюжести. Странное дело: в присутствии Цезаря я не обращала внимания на эти телесные перемены, хотя, кажется, должна была бы больше беспокоиться о внешности. Но стоило мне остаться одной, как эти заботы тут же дали о себе знать.

Я ждала, что Олимпий станет укорять меня — такой привилегией он обладал как друг детства, как врач и как человек незапятнанной честности. И верно: едва он вошел в комнату, как на его худощавом ястребином лице появилось хмурое выражение.

— Приветствую, — буркнул он и без перехода добавил: — Что, другого света здесь нет? — Олимпий указал на напольный светильник с пятью горящими фитилями.

— Можно зажечь и остальные, — сказала я, благо в помещении имелось еще несколько бронзовых настольных ламп, наполненных маслом. — Я не знаю, что именно тебе нужно видеть.

— Я отлично вижу главное! — Он указал на мой живот. — О дорогая Клеопатра, зачем ты это сделала? Я же научил тебя предохраняться! Дал снадобье и подробно рассказал, как им пользоваться.

— Снадобье твое я взяла с собой, но не могла же я принять его, когда меня завернули в ковер.

— Конечно нет, но ты вполне могла сделать это потом. Ведь не отправилась же ты из ковра прямо к нему в постель.

Он выдержал паузу, ожидая подтверждения своих слов, а когда его не последовало, издал стон. Что свидетельствовало о глубоком потрясении, так как обычно Олимпий прекрасно владел собой.

— Я не жду сочувствия. Ты не одобрял меня с самого начала, — сказала я.

Он фыркнул.

— Даже если так, сразу после… после того, что произошло… ты могла принять надлежащие меры! Ты бы успела! В конце концов, он не Зевс, которому достаточно посетить смертную женщину один раз, чтобы она понесла.

Я не удержалась от смеха.