Кэндес Бушнелл - Дневники Кэрри

— Да? Не может быть. Он правда странно себя ведет.

Когда я выхожу из кабинки, Лали стоит возле раковины, смотрит на свое отражение в выцветшем зеркале и взбивает волосы. На меня она упорно смотреть не хочет.

— Возможно, это от того, что он был в отъезде.

— Думаешь, что-то случилось, пока он уезжал? Может, он другую девушку встретил?

— Может быть.

Это неверный ответ. Правильно было бы сказать: нет, ни в коем случае. Он с ума по тебе сходит. Или что-то в этом роде.

— Значит, вы ходили в «Эмеральд» вчера вечером?

— Ага.

— Он что-нибудь говорил по поводу другой девушки?

— Нет.

Лали очень сильно занята прядью волос на шее.

— Долго сидели?

— Не знаю. Выпили немного. Ему нужно было выбраться из дома. Мне тоже. В общем…

— Ну, понятно, — киваю я.

Меня тянет выведать все подробности. Какие песни они слушали, что пили, танцевали или нет. Я хочу устроить ей допрос, забраться внутрь ее черепной коробки и узнать, что же произошло вчера. Но не могу. Я не хочу слышать то, с чем мне не справиться. Когда мы возвращаемся, Мышь поглощена беседой с Себастьяном.

— О чем вы говорите? — спрашиваю я.

— О тебе, — отвечает Себастьян, поворачиваясь ко мне. На лице его застыло серьезное выражение, что не характерно для Себастьяна.

— О чем именно? — спрашиваю я с легким смешком.

— О том, как нелегко тебе приходится.

О, только не об этом.

— Да ничего особенного, — говорю я пренебрежительно, допиваю пиво и заказываю еще одну кружку. Потом заказываю стопку водки.

— Давайте все выпьем, — предлагает Себастьян.

При мысли об алкоголе настроение у всех улучшается. Мы подымаем стопки и чокаемся — за новый год, за предстоящее лето и за наше будущее. Обняв меня за плечи, Себастьян курит сигарету. Мышь беседует с Лали. Я прижимаюсь к Себастьяну и затягиваюсь его сигаретой.

— Что-то не так?

— Что ты имеешь в виду? — говорит он, затягиваясь. Он отворачивается от меня, и в его тоне появляется агрессивная нотка.

— Не знаю. Ты себя забавно ведешь.

— Правда? Я бы сказал, что это ты себя ведешь странно.

— Я?

— Ты, — подтверждает он и смотрит на меня широко открытыми глазами.

Я решаю, что пора совершить небольшое тактическое отступление.

— Все может быть. Вся эта история с Доррит…

— Вот как? — замечает он, отворачиваясь, чтобы затушить сигарету.

— В любом случае я бы не хотела погружаться в это слишком сильно. Мне хочется проводить время за более интересными делами.

С этими словами я тащу его танцевать.

Потом у меня происходят чересчур уж интересные дела. На сцену выходит группа, мы поем вместе с ней. Алкоголь творит чудеса, и вскоре я понимаю, что мне уже на все наплевать. Я снимаю накидку и предлагаю норкам выпить пивка. Видя, как у нас весело, вокруг собираются люди. Стрелки часов приближаются к девяти, затем идут дальше, а я этого не замечаю до тех пор, пока не оказывается слишком поздно.

В десять пятнадцать Мышь показывает на часы:

— Брэдли, пора ехать.

— Я не хочу ехать.

— Еще две песни, — предупреждает она. — И едем.

— Хорошо.

Я хватаю бокал с пивом, прорываюсь сквозь толпу к самой сцене и ловлю взгляд вокалиста, который радостно мне улыбается. Он симпатичный. Очень симпатичный. У него гладкое лицо и длинные курчавые волосы, как у мальчика с полотна эпохи Возрождения. Лали заочно влюблена в него с тех пор, когда нам было по четырнадцать лет. Мы слушали песни группы, и Лали с тоской смотрела на его фотографию. Когда заканчивается песня, он наклоняется и спрашивает, что бы я хотела услышать.

— Моя космическая леди! — кричу я.

Группа начинает играть. Вокалист не спускает с меня глаз, я вижу, как движутся его губы над микрофоном, музыка играет все громче, и песня обволакивает меня, как плотное облако гелия. Возникает ощущение, что на свете нет ничего, кроме музыки и вокалиста с его полными, мягкими губами. Затем, внезапно, я снова оказываюсь в том клубе в Провинстауне, с Уолтом и Рэнди, дикая и свободная. Мне уже мало просто слушать музыку, я должна принять участие. Я должна спеть…

На сцене. На виду у всех.

Вдруг оказывается, что желания могут материализовываться. Вокалист протягивает мне руку, я хватаюсь за нее, и он втягивает меня на сцену и отодвигается от микрофона, давая мне место.

И вот я уже пою, от всей души. А потом внезапно оказывается, что песня кончилась, и публика смеется и аплодирует нам. Вокалист склоняется к микрофону:

— Это была…

— Кэрри Брэдшоу! — кричу я, и мое имя отдается в зале громовым эхом.

— Давайте еще раз поаплодируем Кэрри Брэдшоу, — говорит вокалист.

Я слабо машу рукой публике, спрыгиваю со сцены и зигзагами пробираюсь сквозь толпу. Голова у меня кружится от глупости собственного поведения. Я… Я здесь. Вот все, о чем я в состоянии думать.

— Не могу поверить, что ты была на сцене, — говорит пораженная Лали, когда я возвращаюсь к стойке.

— Почему? — спрашиваю я и перевожу взгляд с Лали на Себастьяна, а после на Мышь. Потом я дрожащей рукой беру бокал с пивом. — Что в этом плохого?

— Да нет в этом ничего плохого, — говорит Себастьян.

— Брэдли, ты была великолепна! — восклицает Мышь.

Я смотрю на Себастьяна с подозрением.

— Я не знал, что ты поешь, — говорит он. В голосе его снова слышится попытка защититься. — Я просто удивлен, вот и все.

— О, Кэрри всегда пела, — говорит Лали голосом, полным яда. — Она пела в школьной опере, когда была в третьем классе.

— Нам точно пора ехать, — заявляет Мышь.

— Вечеринка окончена, — говорит Себастьян. Он наклоняется и быстро целует меня в губы.

— Вы едете с нами? — спрашиваю я.

Лали и Себастьян снова обмениваются загадочными взглядами. Потом Лали отводит глаза в сторону.

— Да, через минуту.

— Поехали, Брэдли. Твоему папе точно не нужны новые проблемы, — нервничает Мышь.

— Конечно, — отвечаю я, наматывая на шею накидку с норками.

— Ну… — говорю я смущенно.

— Ну… — отзывается Себастьян. — Увидимся завтра, ладно?

— Да, — соглашаюсь я, разворачиваюсь и отправляюсь вслед за Мышью.

Чуть позже, на стоянке, меня вдруг начинает мучить совесть.

— Может, не стоило это делать?

— Что делать?

— Подниматься на сцену. Себастьяну, наверное, это не понравилось.

— Если так, то это его проблемы. Мне кажется, это было здорово, — безапелляционно заявляет Мышь.

Мы садимся в машину, и она заводит двигатель. Мы сдаем задом, когда я неожиданно стучу по панели кулаком.

— Останови машину.

— Что? — удивляется Мышь, нажав на тормоз.

Я выскакиваю из машины.

— Что-то не так. Мне нужно извиниться. Себастьян обижен. Я не могу ехать домой с таким чувством.

— Кэрри, не надо! — кричит Мышь мне вслед, но уже поздно.

Я стою на пороге входной двери и оглядываю помещение. Я обшариваю взглядом каждый уголок, и меня охватывает замешательство. Там, где мы их оставили, пусто. Как они могли уехать раньше нас? Я подхожу к стойке на несколько шагов и понимаю, что ошиблась. Они на том же месте, возле стойки. Но я сразу их не узнала, потому что они сидят, крепко прижавшись друг к другу лицами, их тела сплетены, и целуются они так, словно кроме них на планете больше не осталось людей.

Это невозможно. Должно быть, у меня галлюцинации. Я слишком много выпила.

— Эй, — зову я.

Глаза меня не обманывают: они целуются. Но мое сознание отказывается верить, что я вижу это наяву.

— Эй, — говорю я снова. — Эй!

Оба разом скашивают на меня глаза и, как мне кажется, неохотно разнимают губы. На мгновение разыгрывается немая сцена, как будто мы попали в стеклянный шар, внутрь которого помещен макет бара и наши фигурки. Я внезапно ловлю себя на том, что киваю. Голос в голове говорит «да». Ты знала, что все именно так и будет. А потом я слышу свой голос:

— Ты думала, я ничего не узнаю?

Я разворачиваюсь, чтобы уходить, и вижу боковым зрением, как Лали спрыгивает с табурета, ее губы шевелятся, по ним можно прочесть мое имя. Себастьян протягивает руку и хватает ее за запястье. Я пересекаю бар и направляюсь к выходу, не оборачиваясь. «Гремлин» стоит на стоянке у входа, двигатель работает. Я запрыгиваю в машину и захлопываю за собой дверь.

— Поехали.

На полпути к дому я снова прошу Мышь остановить машину. Она встает поближе к обочине, я выхожу, и меня несколько раз тошнит.

Когда мы добираемся до проезда, ведущего к нашему дому, я вижу, что на крыльце горят огни. Я твердой походкой поднимаюсь по тропинке и вхожу в дом. Войдя, я останавливаюсь у кабинета и заглядываю внутрь. Папа сидит на кушетке и читает. Он поднимает глаза, закрывает журнал и аккуратно кладет его на чайный столик.

— Я рад, что ты дома, — говорит он.

— Я тоже.

Мне приятно, что папа не стал меня отчитывать за то, что я не позвонила в девять часов.

— Как спектакль?

— Нормально.

В голове у меня возникает изображение карточного домика, на каждой карте написано «Что, если?» Карты начинают падать, они разлетаются и превращаются в пепел. Что, если Доррит не убежала бы из дома? Что, если я смогла бы повидаться с Себастьяном вчера? Что, если бы я не вылезла на сцену на всеобщее посмешище? Что, если бы я ему отдалась?

— Спокойной ночи, пап.

— Спокойной ночи, Кэрри.

Типичный гроб. Конечно, на самом деле это не гроб, а что-то вроде лодки. Она отплывает, и я должна на нее попасть, но какие-то люди загораживают мне путь. Я не могу пройти мимо. Одна из них — Мэри Гордон Ховард. Она хватает меня за рукав пальто и тянет назад. Она глумится надо мной.