Арабелла Вейр - Дневник Жаклин Пейн

Возобновила занятия в фитнес-клубе. Они не нашли ничего лучшего, чем упражнения по укреплению шейных мышц. Боюсь, что я укрепляю мышцы не в том месте, где надо.

NB. Возможно, эффект моих упражнений свели на нет съеденные мной два сэндвича с ветчиной и авокадо.

Вчера ходили с Энди в кино. Во время фильма он не держал меня за руку, не знаю, должна ли была я взять его руку в свою. Под конец решила, что не надо, вдруг он относится к тем людям, которые берут девушку за руку только в определенных ситуациях, и будет недоволен, если я сделаю это невпопад. Может, Энди из тех, кому нравится держать девушку за руку во время прогулки, а если она возьмет его руку во время фильма, он приходит в ярость. Откуда мне знать? Короче, я воздержалась.

В целом мы провели вечер отлично, не считая одного ужасного момента. Энди снова пришел ко мне (я побрила ноги, когда он пригласил меня в кино, знаю, про бритву забывать нельзя). Мы легли в постель, стали целоваться, и тут я поняла, что он хочет войти в меня сзади! Осознав опасность этого намерения, я твердо решила продолжать лежать на спине и изо всех сил вдавилась в матрас. Но он упорно продолжал настаивать, пытаясь перевернуть меня. Я оцепенела от ужаса — если он увидит мой зад под этим углом, все будет кончено, конец игре. Он ни при каких обстоятельствах не должен видеть мой зад во всей красе. Как бы я ему ни нравилась, стоять на четвереньках мне вряд ли пойдет, и я соглашусь на это разве что в коме. Мне необходима была серьезная отговорка, иначе грозила беда, и я сказала Энди, что у меня кружится голова. Его несколько ошарашила эта новость, потом он спросил: «Это такое же ощущение, как боязнь высоты?» — «Да, — объяснила я, — я не могу оторвать спину от простыни». После этих слов Энди как бы потерял интерес к сексуальным упражнениям. Я-то ничего не имела против, но уж лучше обойтись без секса, чем упасть в его глазах.

NB. Надо быть бдительной, постоянно иметь в запасе несколько правдоподобных доводов, чтобы отказываться от секса в невыгодных позах.

Ты не поверишь, но мне дали пинка! Меня выперли! Жирная врачиха меня забраковала! Чертова психоаналитичка дала мне от ворот поворот! Сегодня я, как обычно, отправилась на консультацию, правда, немного опоздала, но думала, что и это послужит поводом к разговору. Села и стала ждать, что она скажет, и наконец она спросила, помню ли я, что это последняя консультация. «Разумеется, помню, — ответила я. — Как я могу забыть? Я только жду, что получу достаточное количество очков, чтобы мне назначили настоящего психоаналитика». Тут она заявила, что, по зрелом размышлении (терпеть не могу этого выражения), пришла к выводу, что лечение у психоаналитика мне не требуется, что мне, видите ли, надо лишь контролировать свою склонность концентрироваться на мелочах. Это мне не нужен психоаналитик?! Не нужно лечение?! Я еле удержалась, чтобы не спрыгнуть со стула, повернуться, задрать кардиган и, обнажив задницу, выпалить: «Поглядите, какого она размера, и попробуйте еще раз сказать, что мне не нужен психоаналитик!» Однако пришлось промолчать. Я просто не могла поверить, что, глядя на меня в джинсах, эта женщина все же не поняла, насколько мне необходим психоаналитик! Ха! Знаю, проблема в том, что из-за собственной толщины она не может понять очевидную, неоспоримую истину: женщина с большим задом не может быть абсолютно счастлива. Что ж, я-то понимаю, а если ей это непонятно, значит, она не может быть хорошим специалистом в своем деле. Может, мне лучше пойти к «Наблюдающим за своим весом», уж они-то знают, что избыток веса — зло.

NB. Сначала заглянуть к ним в офис и убедиться, что я не буду там самой толстой. Сделать вид, будто ищу подходящее помещение для конференций, заглянуть как бы случайно — и именно в день, когда у них собрание.

Вчера вечером заглянули с Энди в бар. Он сказал, что я была великолепна и что у меня замечательное тело. О боже, с ним что-то не так, я это знала, знала, знала. Иначе я никак бы не могла ему понравиться. Ну почему я попала в эту западню?

Надо все обдумать, разобраться. Я просто в панике, мир вокруг меня рушится. Что происходит? Толстая врачиха считает, что я не нуждаюсь в лечении, а теперь еще Энди находит меня великолепной. Поеду к мамуле на уикенд. Знаю, это будет кошмарно, но, по крайней мере, не придется переживать из-за того, что кто-то думает, будто я великолепна.

Была у мамули, ну что ж, все хорошо. Приехала примерно в двенадцать тридцать, за ланчем был предложен двухдневной давности салат, пара покоробившихся ломтиков ветчины и твердый, как камень, хлеб. Эта аппетитная еда сопровождалась излюбленным мотивом из маминого репертуара: «…Когда тебе будет пятьдесят девять, ты, быть может, поймешь, почему так важна пунктуальность. Весьма печально, что ради меня ты не можешь даже остановиться у телефонной будки. Для тебя полчаса ничего не значат, а я жду не дождусь твоего приезда…»

Я благоразумно воздержалась от комментариев, судя по ее замечанию, я опоздала с приездом на два года. Нетрудно узнать, что мамуля думает обо мне, достаточно взглянуть на то, чем она меня угощает. Если бы здесь был Кейт, она наверняка подала бы на ланч свежий горячий хлеб, большой выбор необычных сыров, прекрасное мясо, экзотические фрукты, дорогой салат, который поступает уже вымытым и нарезанным (Салли называет его салатом миллионеров), и все это в большом количестве. Когда же я приезжаю к ней одна, то могу рассчитывать лишь на продукты, срок годности которых истек чуть меньше месяца назад.

Излюбленным времяпрепровождением у мамули всегда было усыпить мою бдительность и под конец огорошить, этот уикенд не был исключением. Весь вечер она делала вид, будто больше всего на свете желает посидеть со мной, распить бутылочку вина, поклевать орешки и чипсы и послушать мои новости. И когда я, убаюканная теплом и чувством безопасности (разумеется, фальшивой), стала рассказывать ей про конференции Поцци и, наклонясь вперед, взяла горсть орешков, тут — бах! Она набросилась на меня с проворством леопарда, ее голос перешел на визг, а губы превратились в форменную куриную гузку: «Имеешь ли ты хоть малейшее представление, сколько в них калорий? Да знаешь ли ты, каково мне наблюдать, как ты разбухаешь из-за этих орешков? Никак ты пьешь третий бокал вина? А ты знаешь, сколько в этом вине сахара? Думала ли ты когда-нибудь, что можешь пристраститься к алкоголю?»

Моя реакция? У меня было несколько вариантов: как когда-то, в девять лет, залиться горючими слезами и что-то бессвязно завопить: спокойно и рассудительно заметить ей, что я прекрасно осведомлена, сколько калорий содержится в продуктах, потребляемых западным обществом: или взять побольше орешков, запихать их в рот и хрустеть ими как можно громче. Как обычно, я выбрала любимый вариант — номер три. Дело в том, что я до сих пор ем орешки и чипсы, чтобы досадить матери. Я не была бы такой, как сегодня, если бы не моя привычка хрустеть — отличное средство завести мою мать. В конце концов, она сама виновата, пусть получит.

NB. Неужели все, приезжая домой, превращаются в агрессивных тринадцатилетних подростков, или только я одна?

Беда мамули в том, что ей никак не остановиться: она как бешеная собака, которая таскает повсюду за собой дохлую крысу. Видно, в предыдущей жизни она была гиеной. Она явно решила, что этот уикенд — самое подходящее время для того, чтобы выполнить свою миссию — испортить мне жизнь, заставить меня почувствовать себя полным ничтожеством, подавить во мне чувство самоуважения, которое могло возродиться за то время, что мы не виделись, и вообще доказать мне, что я обманула все ее ожидания. Она вошла в роль, и ничто не могло ее остановить. Я опустошила вазочку с орешками (не потому, что мне хотелось их есть, а чтобы она не думала, что победила меня). Мамуля сидела с поджатыми губами, не переставая вязать под громкое звяканье спиц — она большая мастерица «разъяренного вязания». Я включила телевизор, а она начала второй раунд грызни: «…Ах, эта бессмысленная чушь, неужто подобное времяпрепровождение ты и твои друзья находите занятным? Неужто ты никогда не читаешь книг? Я смотрю только новости и эту очаровательную программу о жизни животных. Неужто ты такая пустоголовая, что сидящий за столом кретин, несущий другим кретинам бессмысленную околесицу, тебе интересен?» Мне хотелось сказать ей, что самая любимая моя программа во все времена — «Все о Бидле», но я решила, что не стоит труда, ведь острота ответного удара вряд ли дойдет до нее, она, поди, не знает, кто такой Джереми Бидл[11].

Боже, пришло мне в голову, хорошо, что я сюда приехала, ведь я могла провести уикенд с милым, привлекательным мужчиной, который считает меня великолепной, но я не попала в эту западню, я не из таковских, о нет. Я мысленно опережаю Энди, чем больше времени он будет проводить со мной, тем скорее разочаруется в моем «великолепии». Это очевидно — чем дольше он со мной общается, тем больше у него будет шансов увидеть во мне то, что ему не понравится, и бросить меня. Я должна быть даже благодарна мамуле за эту головомойку — она заставляет меня не терять бдительности, быть начеку, а следовательно, я не рискую угодить в ловушку самоуверенности.

Проснулась утром и чувствую: все тело занемело, да и что удивительного — накануне я вся окаменела от напряжения. Держу пари, что, когда Кейт приезжает сюда, он спит, как новорожденный младенец. Сделала глупость: перед отъездом пригласила мамулю на ланч, по тупости забыв, что придется ехать на машине, и мне — сидеть за рулем. Вообще-то, я езжу ужасно осторожно, меньше десяти миль в час, но, если мамуля сидит в машине, она непременно ведет себя так, словно ее насильно привязали к переднему сиденью и катят с дикой скоростью как попало, вкривь и вкось. Она шумно дышит сквозь зубы, тяжело вздыхает, зажмуривает глаза, а стоит встречной машине показаться на горизонте на расстоянии трех миль, хватается за ремень и визжит что-нибудь вроде: «Машина! Машина! Куда ты смотришь?! Ты абсолютно не контролируешь ситуацию! Что, в Лондоне все так водят?» И опять мне стоило невероятных усилий удержаться, чтобы не затормозить на полной скорости, не распахнуть дверцу машины и не вышвырнуть ее. На обратном пути в Лондон только об этом и думала. Правда, мстить мамуле бешеной ездой за то, что она действует мне на нервы, — не самый лучший способ. Покалечиться в автокатастрофе было бы, возможно, хуже для меня, чем для нее, но, с другой стороны, если бы я умерла мгновенно, наверно, все-таки было бы хуже для нее, впрочем, кто знает.