– Таня, ты меня слышишь? Ау, очнись!

Брат, будь он неладен! Я сердито спихнула его ладонь со своего плеча. Ненавижу, когда так беспардонно обрывают мои мечты! Такое чувство, словно ко мне в душ кто-то ворвался, а я без всего прячусь за мочалкой.

Рома улыбнулся.

– Выходим, кулема!

Ему не понять, что такое уйти в себя, он-то вечно тут, на поверхности, приятелей себе ищет! Его дружеское «кулема» звучит оскорбительно, надо как-нибудь ему об этом сказать. Нечего меня стыдить перед посторонними. Его новым подружкам смешно, прячут улыбки. Одна беленькая, другая черненькая. Похожи друг на друга, пупки с пирсингом, кареглазые, даже шорты у них одинаковые, в полосочку, а топики с нарисованными губами. Так себе, ничего хорошего. Что в таких девчонках находит мой брат? Черненькая уже смотрит на него как на своего парня, наглый такой взгляд, взгляд собственницы. Я пока смотрю так только на лишний кусок папиного торта.

Рома кивнул мне.

– Танька, а это девчонки, будут с нами в одном лагере, Юля и Нина.

Так говорит, как будто я не вижу, что это девчонки. И ведь никогда не утруждается, чтобы сказать поизысканнее, и, как ни странно, всем это нравится.

Беленькая Нина неприятно улыбнулась мне. У нее челюсть нижняя выдвинута вперед, словно она вот-вот скажет: «Ты чё, коза, зыришь!» Поэтому про себя я прозвала ее Нина-челюсть. А вот черненькая Юля сразу смекнула, что с сестрой своего будущего бойфренда нужно быть повежливее. Ибо пупок не пупок, челюсть не челюсть, а родная сестра – это святое. Во всяком случае, мне хочется так думать.

На станции столько народу, все толкаются, сердито шипят себе под нос ругательства, злобно смотрят. Я отвела брата в сторону, чтобы дать всем пройти, с их тележками, рассадой и плохим настроением, – не люблю толчею. Каждая леди имеет право на интимную зону – это что-то вроде круга от нечистой силы, такие в старину чертили вокруг домов. И чтоб ни один смерд в эту зону ни ногой!

Полосатые подружки стоят с нами, ей-богу, как две привязанные к ноге брата лошадки. Видно, как им не терпится погарцевать перед ним, но он, как назло, рассеян, не смотрит на них. Вертит головой.

– Кого высматриваешь? – спросила я как обычно так, чтобы никто не подумал, будто мне это в самом деле интересно.

– Да так... – он пожал плечами. – Ну что, идем? Нужно искать автобус.

Подружки кивают, Нина-челюсть даже на месте притопнула. Еще бы упор-присев приняла, чтобы стартануть за Ромой, когда он сподобится двинуться с места. Никогда не стану так раболепствовать ни перед кем! Мой парень будет меня уважать, мы будем на равных, ну если только самую капельку я буду главнее. А если он возмутится, я скажу ему...

– Таня! Ну ты идешь?!

Снова брат! Догоняю его, стараюсь идти в ногу. Внутри злость кипит. Скорей бы уж доехать до этого лагеря! Засяду в палате и буду мечтать, сколько захочу, никто мне не помешает.

– А в каком ты классе? – пискляво спросила меня Юля.

– В девятый перешла, – ответил за меня брат.

Как будто у меня языка нет! Всего на год старше, а мнит себя, ну прям большим братом! Юля на меня теперь и не смотрит, у него начинает спрашивать:

– А какая школа? Вы в одном классе? – Голос понижает и этак шепчет, словно меня тут нет: – У нее парень-то есть?

У меня даже сердце забилось сильнее. А Рома засмеялся.

– Нет, парня нет, она слишком робкая.

Кажется, в эту самую минуту я его ненавижу всеми фибрами души. Именно так – всеми фибрами – обычно ненавидят в лучших традициях любовного романа. Больше всего меня возмущает не их болтовня обо мне, пока я плетусь позади, а то, что брат не ответил ни на первый, ни на второй вопрос девчонки, а про парня сразу выдал, как будто только этого и ждал. Интересно, ему хоть раз приходило в голову, как это обидно?

На улице пасмурно, за какой-то час чистое небо затянуло серыми тучами, солнце окончательно спряталось. Вот-вот дождь начнется, а у нас нет зонта. Рому это не беспокоит, он весело о чем-то трепется с Юлей и Челюстью, прям такого мачо из себя строит, смотреть тошно. Я же на спортивной кофте «молнию» застегиваю, а то ветер задувает. Болеть не хочется, мама рассказывала, что больных в лагере кладут в бокс, а там поминай как звали – уколы в попу, градусник под мышку, а воздухом дышать через оконное стекло.

– Таня! Танька! – Рома громко зовет меня.

Я стараюсь не думать, что он обращается со мной как с нашей покойной овчаркой Найдой, и смиренно иду.

– Наш автобус! – кричит он мне прямо в лицо.

И что в нем находят люди, ведь сразу видно, культура этого юнца, пусть очень даже симпатичного, находится на нуле!

На автобусной остановке страшное столпотворение, к автобусам не пробиться, но Рома решительно схватил меня за руку и потащил за собой. Его новые подружки засеменили следом.

Ноги обеих покрывали мурашки, тонкими руками они то и дело растирали плечи, но эти ухищрения, видно, не очень помогали от холода. Мне вдруг стало весело. Злорадствовать нехорошо, но я просто светилась от счастья, как невеста пред алтарем, наблюдая за мучениями этих Полосатиков. Нечего было так одеваться, точнее, раздеваться. Глупость наказуема!

Рома впихнул меня в автобус, указал, куда сесть, купил билеты.

Ведет себя как хозяин! Терпеть не могу этого!

Я устроилась у окошка в самом конце автобуса, а сумку свою спортивную поставила на соседнее сиденье.

Автобус переполнен, но мне все равно, не хочу, чтобы рядом кто-то садился. Плохо поступаю, но мне хочется включить плеер и вволю помечтать, а если кто-то займет соседнее кресло, то будет мешать мне. Закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться. Не сразу могу выбрать, о чем мечтать. Люблю думать о парне, предназначенном мне судьбою. Хочу, чтобы он был сероглазым блондином, с выточенным из камня прессом, с ямочкой на подбородке и пушистыми ресницами, в черной кенгурухе и белых кроссовках с черными в серебристую крапинку шнурками. Пусть он будет из соседнего отряда, и наш роман станет предметом зависти и восхищения всего лагеря! А еще лучше, если он будет из соседнего лагеря. Мы познакомимся на озере или на реке, я нарочно оступлюсь на понтоне... Нет, не нарочно, пусть все будет по-настоящему! Пусть у меня сведет ногу! Я буду тонуть, а предназначенный мне судьбой парень смело бросится в воду, прямо в кроссовках и пляжных шортах – черных, в желтый цветочек! Он поплывет как самый настоящий герой, в то время как спасатели будут стоять на берегу, разинув от испуга рты. Пусть его зовут Васей... или Гошей, нет, лучше Васей. Вася плывет, я уже изрядно обессиленная: вижу его мокрые волосы в багровых лучах заходящего солнца... да, должен быть потрясающий закат, чтобы вода была красной, как влюбленные сердца! Я вижу его серьезный взгляд серых глаз, он протягивает мне руку, губы его шепчут: «Держись, Таня». У меня мелькает мысль, откуда он может знать мое имя, а в следующую секунду...

– Тебя ведь Таня зовут, да?

Я открыла глаза. Рядом со мной уселась Нина-челюсть, а сумку мою бесцеремонно скинула на пол.

О чем она спросила?

– Как думаешь, мы попадем в один отряд? – продолжила разговор Челюсть.

Я пожала плечами.

Ну что она привязалась? Я там тону, моя нога, мой парень...

– Мы с Юлькой заболели, вот поэтому едем позже, там уже наверняка самые лучшие кровати разобрали!

Кровати? Это ради обсуждения железяк скрипучих с матрацами она меня отвлекла?!

У меня зла не хватает, а Челюсть продолжает болтать:

– Я в этот лагерь уже третий год езжу, а Юлька первый раз. Ты ведь тоже первый раз, Ромка говорил, что первый... тебе понравится, там здорово. В следующем году я уже не поеду, поступать в институт нужно, ты-то счастливица, еще два лета можешь отдыхать.

Я молча смотрю на нее, ничего другого, кажется, от меня не требуется, она прекрасно развлекает себя сама.

– Ты вообще ездила когда-нибудь в лагерь? – спросила Челюсть и тут же прибавила: – Ромка сказал, что вы вообще в первый раз. Прикольный у тебя брат! Юлька ему, кажись, понравилась, так что я теперь одна, они-то будут все время вместе. – Нина широко улыбнулась, челюсть ее выдвинулась мне навстречу, как ящик письменного стола. – Ну и ладно, а мы с тобой...

На этой фразе я начинаю молиться, лишь бы не попасть с этой полоумной в один отряд, а она продолжает болтать.

Да, мне хочется дружить, но так, чтобы это не мешало мне мечтать, а такие болтливые слушают только себя! Для них собеседник вроде мебели, лишь бы окружающие не думали, что они разговаривают сами с собой.

– А ты не очень разговорчивая, – засмеялась Нина, – Ромка предупреждал.

Меня уже начинает бесить, что она постоянно ссылается на Ромку. Сразу видно, нет у нее своего мнения, она только и может говорить о том, кто, что и когда сказал. Этакий передатчик. Неужели не понимает, как важно в наш страшный век иметь свое мнение? Таких тот же Ромка пустышками называет! Парни говорят, что им нравятся глупенькие малышки, только на самом деле это все вранье. Им просто хочется быть умнее своей девчонки – но не в сто раз, а на немножко.

К счастью, водитель объявил наш лагерь, Нина замолкла, мы начали пробираться к выходу. Брат галантно подал девчонкам руку, а я так, спрыгнула со своей сумищей, как мешок картошки с полки свалился.

Это мне он должен помогать, а не им! Кто я ему, а кто они... тьфу, раз увиделись и забыли, нам же еще по-хорошему года два жить вместе.

Только я посмотрела по сторонам, как негодование улетучилось.

Вот это красота! Повсюду сосны, от воздуха голова кружится, ощущение, что его вдруг стало слишком много, как будто всю эту невероятную свежесть в меня силой затолкали. Точно воды слишком много хлебнула, и горлу пришлось по этому случаю растянуться, а потом до боли сжаться.

– Насмотришься еще, пойдемте, может, на полдник успеем, – поторопила Нина. Юля послушно закивала, она, видно, более бессловесная, чем ее подружка. Бедные, им бы только пожрать да койки получить, красоту подобные Полосатики не замечают. Сама поесть обожаю, но когда вокруг такое великолепие, никакой еды мне не нужно! Лес звенит. Скрип сосен, кукушкино «ку-ку» перекликается со свистом мелких пичуг, стуком дятла, они точно слаженный оркестр. Брат с девчонками идет к воротам, мне приходится идти за ними. Территория лагеря громадная, корпуса белокаменные, четырехэтажные, вокруг зеленые кустики, дорожки из белых плит. Они кое-где потрескались от времени, но все равно очень красиво. И почему я никогда раньше не ездила в лагерь? Иногда – как сейчас – у меня возникает ощущение, будто я потеряла нечто очень важное, и на душе становится так тревожно, тоскливо. А еще страшно. Ведь каждую секунду что-то теряется! Возможно, пока я тут, что-то важное утекает сквозь пальцы. Я жадная до жизни, мне хочется всего и в изобилии, чтобы как можно реже чувствовать внутри этот неприятный осадок утраты. Но всего не успеть! А уж такой черепахе и подавно, нужно выбирать, выбирать так, чтобы никогда-никогда не пожалеть. Дети не очень-то могут выбирать, за них чаще решают, поэтому мне срочно нужно повзрослеть. Вот было бы классно: раз – и восемнадцать! Восемнадцать – это и есть жизнь.