Я поняла. Меня саму совесть заела. Как осуждать Лену, если я сама хороша, за полгода ни разу не явилась. Только гадала и злилась на подругу. А там…

Я вернулась в гостиную. За столом сидел один Сашечка и поглощал еду. Нисколько не огорченный своим одиночеством, он сосредоточенно выбирал, что еще попробовать. Так как уходить было рано, а особо интересных занятий не предвиделось, я подсела к нему. Он тут же перестал жевать и вскочил, предлагая потанцевать. Танцевал он, мягко говоря, неважно. Кроме того, страшно мешала разница в росте. Моя голова находилась где-то у него под мышкой. Выныривать оттуда было неловко и больно, так как каждый раз Сашка, извиняясь, бил меня локтем по голове. Мы походили на комическую пару Пат и Паташон. Я решила прекратить мучения и перейти к сольному исполнению. Я хорошо танцевала и чувствовала себя в музыке весьма свободно. Начав скромненько на обочине танцующего круга, быстро продвинулась в центр и стала выделывать такие па, что завела всю компанию. Пропрыгав несколько танцев подряд без остановки, как будто нашла, наконец, выход застоявшейся энергии и угомонилась, решила, что все возможные в данной ситуации удовольствия получила, пора отчаливать. Выбираясь из круга, я увидела Сашку, он стоял с открытым ртом и безвольно повисшими руками.

— Ты потрясающе танцуешь, — произнес он восхищенно. — Тебе надо на актерский. Обязательно примут.

Саша задел самое больное, что заполняло мои бессонные ночи вопросами «что делать?» и с чего начать?».

— Спасибо тебе, но я поступаю в иняз.

— Впереди еще полгода. Успеешь подготовиться. Я могу тебя поводить по театрам. Места, конечно, будут не очень, но все равно, если интересная постановка, то можно и постоять. У меня почти во всех известных театрах знакомые билетеры.

— Да нет, спасибо тебе большое. А сейчас я пойду домой. Уже поздно.

Саша вызвался меня проводить, и я была этому рада. Лена жила в академических домах на Ленинском проспекте, мне же нужно было в центр. По темной Москве одной и страшновато, и скучно. Всю дорогу он посвящал меня в загадочный мир театра. Я слушала с большим интересом, понимая, что эта отрава все больше проникает в мою кровь и опасения моей мамы становятся реальностью.

— Ты что больше любишь — трагедию, драму или…

— Люблю музыку, — отчасти соврала я, отчасти сказала правду.

Если уж я изменила маминой мечте, надо, по крайней мере, осуществить свою. Пока Митя учится в Италии, я могу стать классным специалистом. Все-таки начало музыкального образования у меня есть.

— Хорошо, я тебя свожу на одно очень интересное представление…

— В Большой?

— Нет, в маленький, — засмеялся Саша. — Сама увидишь, не пожалеешь.

Я была разочарована и уже хотела отказаться, но любопытство пересилило, и я благосклонно кивнула головой.

Наконец мы добрались до моего дома, Сашка топтался и все не мог попрощаться. Я тоже не знала, как закончить нашу прогулку, Удивительно, как я была эмоционально и сексуально неразвита в то время. Мне даже в голову не пришло, что он хочет меня поцеловать.

— Ты дашь мне свой телефон? — продолжая выразительно смотреть на меня и поглаживать мою сумочку, спросил мальчик.

— Конечно, записывай, — с облегчением сказала я.

— Я запомню.

Я продиктовала свой номер и открыла дверь подъезда.

— Ну все, я пошла, а то мама будет волноваться.

Эта защитная фраза всех молоденьких девочек, которые выставляют заслон на пути нежеланных поклонников, не раз спасала и меня. Наконец мы расстались и я вернулась к своим мыслям. Сейчас уже поздно, но завтра обязательно позвоню Ольге. Я испытывала жуткую неловкость, но мою решимость это не охладило, и я стала про себя репетировать речь со всеми извинениями и объяснениями, подходящими к случаю.

На следующий день, после школы, как только влетела в квартиру, сразу же рванула к аппарату. Долго никто не отвечал, и я уже хотела положить трубку, как вдруг послышалось настойчивое «алле, алле». Я почему-то испугалась, но, услышав еще раз «говорите», робко произнесла:

— Оля, это Лера.

Я ожидала справедливой отповеди подруги.

— Я очень рада, что ты, наконец, позвонила, — повзрослевшим и полным достоинства тоном сказала Ольга.

Наступила неловкая пауза, грозившая превратиться в окончание неначатого разговора.

— Лера, можешь приехать. Да нет, прийти ко мне, мы же недалеко живем, я на Маяковке.

— Когда?

— Да хоть сейчас.

У меня был запланирован урок, но отказаться от приглашения Оли было просто невозможно. Я позвонила своей преподавательнице и после коротких переговоров полетела на Маяковку, обдумывая на ходу, что можно спрашивать, что нет и с чего начать разговор?

В мозгах крутились различные фразы, подходящие к этому случаю. Вдруг я спохватилась, что дома могут быть еще члены семьи, например бабушка, и надо бы что-нибудь принести к чаю. Во всяком случае, меня так учила мама. Затормозив у булочной и наскребя несколько рублей мелочью, купила печенье, Дом, который я искала, находился на задворках гостиницы «Пекин». Несколько раз обойдя здание и уже отчаявшись, я увидела мужчину, выходящего, как показалось, из стены дома, а на самом деле из нужного мне подъезда. Взлетев на третий этаж, отдышалась и только после этого позвонила. Ольга открыла сразу, как будто стояла за дверью. И мгновенно начала говорить:

— Чудно, что ты наконец появилась. А то меня совесть гложет. Я обещала передать тебе кое-что.

— Извини, что я исчезла. Не знала, как правильно себя вести в такой ситуации.

— Видимо, не ты одна. Потому что испарились почти все знакомые. Ну да Бог им судья, как говорит бабушка.

Ольга очень изменилась за полгода. И пучок, который она теперь носила на затылке, и манера говорить делали ее взрослее сверстниц года на четыре. «Бедная, сколько ей пришлось пережить», — подумала я, вполуха слушая о друзьях семьи.

— Оль, а как Эва и… — замялась я, — Руфа себя чувствуют?

— Как раз по этому по поводу я и хотела с тобой встретиться. Когда Даню забирали, он ушел передать записку, в которой просил меня обязательно поговорить с тобой. — Подружка говорила таким обыденным тоном о событиях, от которых у меня волосы шевелились. — Он убедительно просил, нет, он даже настаивал, чтобы ты заботилась о Руфе. Так что давай звони ей.

— Как ты себе это представляешь? Через полгода вдруг объявлюсь и начну проявлять заботу… Глупо…

— Хуже, если ты не выполнишь последней просьбы Данилы, — настаивала Ольга.

— Что ты имеешь в виду? — похолодела я.

— Ну… так полагается. Нельзя отказывать в просьбе осужденному.

— Если бы ты объяснила, что тогда произошло, я хотя бы представляла, как себя вести.

Ольга съежилась и посмотрела на меня глазами больной собаки.

— Лерочка, я не в состоянии заново все это переживать. Лучше, если ты у Руфы спросишь. Она что сочтет нужным, то и расскажет. Это все-таки семейная тайна.

— Ну да, просить меня опекать старушку можно, а рассказать правду мне нельзя.

— Не обижайся. Я вообще не поняла, на чем основано обвинение.

— Ну хорошо, сама разберусь. Давай номер, буду звонить, — решительно сказала я, а сама подумала, накручивая диск телефона: «Данилу небось совесть замучила. Ведь Руфа его так любила. Наверное, теперь она и слышать о нем не хочет. А меня отдает на заклание. Обрек меня на такую…»

Я не успела додумать, как услышала скрипучий, но бодрый голос старой актрисы:

— Руфина Константиновна слушает.

— Здравствуйте, Руфочка, — пролепетала я, решив, что она сейчас меня пошлет…

— О, пропащая душа, — радостно откликнулась дама. — Когда приедешь? Я же тебе много раз говорила, что ты всегда желанная гостья в моем доме.

Я опешила до немоты, такого оборота никак не ожидала и опрометчиво кинулась навстречу Руфиному призыву:

— Хоть сейчас!

— Сейчас не обязательно, — засмеялась Руфа. — Лучше в выходные. Пойдет?

— Очень даже.

Когда я положила трубку, силы оставили меня.

— Ничего не понимаю. Она не ругалась, не обиделась. Потрясающая старуха.

— Ее никто не поймет, — вздохнула Ольга. — Что ею движет, как она поступит… Но я рада, что вы помирились. Посидишь еще или пойдешь?

Мне показалось, что Ольга немного нервничает и не очень стремится продолжать беседу.

— Нет, я пойду. Созвонимся.

— Да, обязательно.

Домой я возвращалась кружным путем, шла медленно, размазывая грязные снежинки под ногами. Почему никто из Шабельских не объясняет подробности этой истории? Какая страшная тайна кроется за этими недомолвками? Неужели правда так ужасна, что стыдно говорить об этом даже с близкими людьми? Как мог Данила так поступить? Что подвигло молодого мужчину из приличной семьи и с благополучной судьбой на такой жуткий поступок? Каково же его близким? Как им теперь смотреть окружающим в глаза?


Мне было шестнадцать лет, когда я впервые столкнулась с криминальной жизнью. Как вести себя, как оценить происходящее, я не понимала. Для девочки из нормальной семьи ситуация казалась почти фантасмагоричной. Кто же знал, что через несколько лет такая жизнь покажется обыденной и вполне понятной и привычной, а тогда…


Мысли путались, пугали меня своей чудовищностью. Я довела себя до такого состояния, что боялась войти в подъезд. Такое состояние возбуждения и страха бывает только в детстве, когда детишки собираются и рассказывают страшилки, доводя себя и друг друга до обморочного состояния. Чтобы выйти из этого транса, мне пришлось вслух несколько раз произнести «бред», и только тогда я вступила в темное парадное.

Дома я с тоской посмотрела на бесконечные ряды учебников и решила сегодня не заниматься вообще. Конечно, это может закончится двойкой, которая мне совсем некстати, но пересиливать себя не хотелось. Я позвонила Саше.