Несмотря на то что это был не Митя, мне все равно был приятен интерес взрослого мужчины к моей маленькой персоне.

— Я живу в самом центре и учусь тоже в центре, на улице Станиславского в английской спецшколе, кстати, самой престижной в Москве.

— Понятно. Поэтому ты выбрала, конечно, языковый ВУЗ.

— Я уже передумала. Даня, раз уж сейчас есть время, я хотела спросить тебя о театральном институте.

— Ты что, собираешься на актерский? — изумился мой собеседник.

— Нет, — обиделась я. — Неужели у меня нет никаких шансов, если бы я захотела стать актрисой? — дразнила я Данилу.

— Ты себе хорошо представляешь эту профессию, образ жизни?

— А что особенного? Не только одни красавицы должны быть актрисами.

— Что ты несешь, при чем здесь красота? А талант у тебя есть? Ты хоть когда-нибудь пробовала на сцену выходить? Читать стихи со сцены?

— Нет, не пробовала. Но я могу начать сейчас, мне не поздно. Будешь со мной заниматься? — веселилась я.

— Ты серьезно? — продолжал удивляться Данила.

— Пока я раздумываю — то ли в актрисы, то ли в театральные критики податься, — продолжала я свою детскую игру.

— Если бы ты хотела по-настоящему, то не гадала бы.

— Почему это? Мне же только шестнадцать. Профессию и позже выбирают, мне в армию не идти.

— Актерство — не профессия, скорее заболевание. Или этим не надо заниматься. Кстати, тебе надо бы это понять, иначе ты с Митей не сможешь общаться.

Оставалось еще минут двадцать до прибытия электрички, и можно было попытаться выяснить причину неприязненных отношений братьев, что гораздо интересней, чем выслушивать Данилины нравоучения.

— Даня, почему ты Митю не любишь?

— Я его очень люблю. Просто хорошо знаю его недостатки.

— А он — твои?

— И он — мои. И часто о них говорит.

— Но он тебя уважает, а ты его нет.

— Я же старше Митьки на семь лет. Он уважает мой возраст, а его пока не за что уважать. Поет он, правда, хорошо, но как управлять своим талантом — не знает. Ничего, у него все впереди.

Данила говорил вполне дружелюбно, и все же некий скрытый конфликт с братом слышался в его округлых фразах. Думаю, он просто ему завидовал.

— А твой талант уже проявился? — попыталась подколоть я Даню.

— Скорее да, чем нет, — засмеялся он. — Я вполне сформировавшаяся личность. Лера, а ты в театр часто ходишь?

— Не очень. Когда билеты достаю. На классику нас школа водит. А в детский часто бегаем, на каникулах.

— Понятно. Ну если ты соберешься заниматься театральным искусством, советую расширить свой кругозор и посмотреть несколько новых, не классических постановок, — усмехнулся Данила. — Чем смогу помогу. Билеты на премьеру, может, совет какой нужный дам, — продолжал глумиться над моей неосведомленностью собеседник.

Почувствовав в его словах явную насмешку, я замолчала и стала деловито вглядываться вдаль в ожидании поезда.


Странно, подумала я, страничка дневника заставила меня подробно вспомнить этот разговор, но, судя по записи, в тот момент я была не рада, что при нашей встрече с Митей будет присутствовать его недобрый брат. Только сейчас понимаю, какой глубокий след оставила в моем сознании легкая беседа.


Пришла электричка. Мити среди тех, кто выходил из вагонов, не было. Растерянные, мы молча постояли еще несколько минут и пошли на дачу.

— Куда же он делся? — волновалась я.

— Остался в Москве, может, загулял, да мало ли что. Завтра объявится, — беспечно отозвался Данила.

— То есть как, завтра? Руфа же ждет его.

— Но он об этом ничего не знает. Если ты способна здраво рассуждать, то он имеет на это полное право.

— Да, конечно, но что мы скажем Руфе?

— Так и скажем. Лера, сейчас уже очень поздно. Ты домой как пойдешь? Твои, что, совсем не волнуются?

Если бы он знал, как мне не хочется думать на эту тему. У меня аж заныло все внутри.

— Конечно, мне уже давно пора быть у себя, — промямлила я, — но ведь Руфа…

— Перестань, а то я не понимаю! Сейчас быстренько дойдем до наших, а потом я тебя провожу. Тебя небось уже с собаками ищут.

Я еле поспевала за ним, злилась на то, что он пытается сократить время моего присутствия на их даче и еще зачем-то напомнил о неприятном моменте возвращения к родственникам. Вообще, это не его дело, сейчас так ему и скажу. Но я не успела выразить протест, мы оказались у калитки дачи, у которой стоял Митя, жующий травинку.

— А мы тебя на станции ждем. Как это ты здесь очутился? Ты нас не видел?

— Я на станции не был, я на папе приехал.

— И давно ты здесь? — начал заводиться старший брат.

— Полчаса, наверное, а что?

— Мог бы на станцию сбегать, не развалился бы.

— Я стою, вас встречаю, что ты налетаешь? Там, на даче, какая-то странная суета. Все тебя ждут, хотел предупредить, — вяло отбивался от нападок брата Митя.

— Что-то с Руфой?

— По-моему, что-то с тобой, но точно не знаю. Пошли, сам разберешься.

— Подожди, надо Леру проводить. Это-то ты, надеюсь, сможешь?

— Конечно, — с горячностью согласился младший брат.

Я была безумно благодарна Даниле. Зря я все-таки на него дулась, он очень чуткий и тонкий человек.


В отличие от предыдущего разговора на станции, эту прогулку я обдумывала долгие годы. Так как больше мне и нечего было вспоминать. Тогда, наскоро попрощавшись со спиной быстро удалявшегося Данилы, мы пошли по дорожке, «освещенной Луной» (именно так и написано). Я, правда, не помню луны, да и каким путем мы шли, тоже не припоминаю, но дневнику виднее. Он зафиксировал и дату, и даже время прогулки — 26 августа 00 часов 50 минут.


— Ты представляешь, Лера, я поеду в Италию.

— Зачем? Когда? — испуганно воскликнула я.

— Учиться петь. Меня и еще одного парня с нашего курса отправляют на стажировку в Милан. Ты можешь себе это представить? — радовался своей уникальной судьбе будущий великий тенор.

А мне даже думать об этом не хотелось, я вся сникла. Все так хорошо начиналось и такой обвал. Но я попыталась искренне порадоваться за Митю и нашла в себе силы поздравить его.

— Ты сколько пробудешь там?

— Надеюсь, года два. А потом вернусь и поступлю в Большой. Мама, конечно, мечтает о мировой славе для меня, но с чего-то надо начинать.


Ни в тот момент, ни позже я не сомневалась в избранности Мити. Его высокопарность меня нисколько не удивляла. Воспитанная на примерах литературных героев конца XIX — начала XX века, я думала о жизни, о любви, о человеческих отношениях только в таком «высоком штиле». За жизнь общения, конечно, изменился, а суть душевных переживаний осталась прежней. Именно поэтому я и сижу в этом увядшем саду одна и трясусь от страха. Наша лунная прогулка была единственным и последним приятным романтическим впечатлением в то лето. Прослушав лекцию на тему «Митя и оперное искусство», я оказалась у своей калитки, и огни временного дома ярко освещали «мой нелегкий» путь в лоно семьи.


Потеряв всякую надежду найти со мной контакт или оставив основной удар на встречу с мамой, мои покровители вежливо-отстраненно поприветствовали меня, когда я робко вошла на террасу. Все-таки удивительно интеллигентные люди. Могли бы накричать, выгнать. Успокоенная, я двинулась в свою комнату. Неожиданная наполненность сегодняшнего дня приятно возбуждала после недельного поста возле Руфиного кресла. Милосердие молодой девушки, конечно, велико, но не безгранично. Зачитываясь в детстве и юности романтическими историями великих классиков, я преклонялась перед великодушием и самоотверженностью молодых дам, типа Джен Эйр, с сожалением не находя в себе ее возвышенных качеств. Конечно, я этого стыдилась и воспитывала себя. Как раз сейчас мне представилась редкая возможность, и я всячески старалась соответствовать высоким образцам. Тем не менее тайна, вошедшая в дом старой провинциальной примадонны вместе с появлением Маши, волновала и заставляла работать фантазию. Кроме того, именно сегодня, когда я меньше всего ждала какого-то разнообразия, словно награду за хорошее, достойное поведение, я получила внимание двух молодых людей. Справедливости ради придется признать, что внимание было вынужденным, но… об этом думать как раз и не хотелось. В тот период моей юности меня совершенно не интересовали друзья и подружки, которые наверняка и составляли основной круг интереса этих молодых людей.

Москва и все, что связано с возвращением, скоро вторгнутся в мою жизнь, но еще несколько дней можно пожить с ощущением свободы и тайны. Луна, естественно, светила ярко, и воздух был по-осеннему волнующе-пряным, как писали в любимых мелодрамах. С трудом оторвавшись от романтических мыслей, я нашла в собранной сумке нужные для похода в ванную вещи и отправилась умываться. К счастью, даже в те годы, когда подмосковные дачи простых людей представляли собой сочетание первой лампочки Ильича и остатков первобытно-общинного хозяйства в виде непрезентабельного уличного сортира и такого же незамысловатого умывальника, на академических дачах все было в доме — и ванна, и туалет, и даже колонка с горячей водой. Когда в дикую жару обездоленные москвичи грели бесконечные ковшики и кастрюльки в надежде вымыть хотя бы любимые части тела, мы, жители академического поселка, нежились в струях теплой воды.

Сегодня я была в ударе, какие-то новые слова и выражения образовались в голове. Видимо, двухмесячное общение с ироничной Руфой не прошло даром, а желание соответствовать уровню интеллекта ее двух внуков сильно подтянуло мои мозговые ресурсы. Напевая незатейливую мелодию, я вернулась к себе, походила по комнатушке, бессмысленно перекладывая вещи со стула на кровать и обратно. Устав от неукротимой радости, наконец угомонилась и улеглась в постель.