– Совсем наоборот. Вспомни, что я свято верила, будто ты собственноручно убил тех двух тигров, чьи шкуры висят в твоем кабинете в имении. Я верила бы до сегодняшнего дня, если бы случайно не нашла на их изнанке заводского штемпеля…

– Тсс… тсс… Тише. Зачем ты говоришь так громко? – застонал Тото. – Хочешь, чтобы кто-нибудь услышал?! Решила меня скомпрометировать?!

– Совершенно нет, дорогой. Я не желаю ни компрометировать тебя, ни высмеивать. А лучшее тому доказательство – то, что до сих пор не сказала о том ни словечка.

Фразу «до сих пор» я слегка подчеркнула голосом, чего, однако, хватило, чтобы Тото сжался от страха. Пусть знает, что он должен со мной считаться. И сразу же он стал неслыханно сердечным и предупредительным. На это его поведение я смотрела с отвращением. Я еще не пала так низко, чтобы обращать внимание на вынужденные комплименты. Через четверть часа попрощалась и вернулась домой.

Яцек нервничал и казался подавленным. Я сразу заподозрила, что это наверняка связано с той мерзкой женщиной. Но поскольку на вопросы мои он отвечал изворотливо: что, мол, у него определенные проблемы на работе, я отказалась от дальнейших разговоров. Знала – в любом случае скоро все закончится. Рада, что рассказала обо всем господину Фреду. Ни на миг не сомневаюсь, что он никому не выдаст мою тайну.


К этому фрагменту дневника пани Реновицкой я должен дать небольшое опровержение. Скорее всего, она в силу забывчивости уверила г-на ван Хоббена в исключительной доверительности к нему. На самом деле тайну свою доверила не только пану Альбину Нементовскому и мне, но и еще нескольким персонам.

Я убедился в этом лично как раз в тот момент. По городу тут и там начали говорить, что Яцек Реновицкий замешан в каком-то скандале, связанном с двоеженством. Даже Януш Минкевич, знаменитейший сатирик среди сплетников и сплетник среди сатириков, расспрашивал меня, не стоило бы на эту тему написать фельетон в «Шпильки»[91]. Естественно, я его отговаривал. Но это уже выходит за рамки нашего повествования.

Оправдывая небольшое искажение истины пани Реновицкой, могу сказать лишь то, что, зная г-на ван Хоббена довольно слабо, этой невинной ложью она хотела объединить его с собой и принудить оказать ей помощь. (Примеч. Т. Д.-М.)


Уже в двенадцать утра я была в «Бристоле» у господина Фреда. Он к тому моменту все подготовил. Входя в комнату, никто бы не догадался, что в ней установлена вся та машинерия. Из-под дивана выглядывал лишь небольшой кусок провода. А господин Фред как раз прикручивал к нему другой проводок; прикрутив, подал мне наушники. Это было феноменально!

Я отчетливо услышала шаги и напеваемую песенку: «Bei mir bist du shein»[92], потом звук передвигаемого стула, скрип шкафа. Похоже, она одевалась.

Фред стоял надо мной и с удовлетворением следил за тем, какие чувства отражаются у меня на лице. Я уже собиралась отложить наушники, когда услышала звонок телефона и ее «алло». Она говорила с кем-то по-французски, называя его «mon cher monsieur». Из ее коротких фраз было решительно непонятно, о чем речь. Но казалось, она принимала от кого-то указания или распоряжения. Должно быть, дело касалось торговых вопросов, поскольку слышались такие слова, как «груз» и всякое такое. Впрочем, весь разговор длился не более двух-трех минут. Позже до моих ушей донесся шелест бумаги, а через короткое время – стук в дверь. Судя по всему, она позвонила обслуге. И я не ошиблась. Она промолвила по-английски:

– Прошу немедленно отослать эту депешу.

Потом внизу установилась тишина. Я отложила наушники и повторила господину Фреду все, что услышала, добавив:

– Очень вероятно, что она занимается контрабандой наркотиков.

– Я пока в этом не уверен, – ответил он, слегка поколебавшись. – Однако надеюсь, вскоре мы добудем более точные сведения.

– Благодаря вашей превосходной идее с этим аппаратом. Чудесное изобретение! Слышно не просто каждое слово, но и каждый шелест.

Он кивнул:

– Я использовал усилитель звуков собственного изобретения. Но важнее всего то, что моя соседка снизу совершенно не подозревает о существовании прослушки. В противном случае она была бы осторожней в своих беседах по телефону.

– А был ли этот разговор настолько уж важен? – поинтересовалась я.

– Конечно. Она ведь выдает себя за туристку. А мы теперь знаем, что у нее есть здесь контакты и она занята делами, которые с туризмом не имеют ничего общего. – Он записал что-то в свою записную книжку и промолвил: – Сегодня мисс Норманн получила два письма. Когда она выйдет, я еще раз загляну к ней в номер. Но допускаю, что письма эти она уничтожает немедленно по прочтению. Раздумывая над вашей ситуацией, я пришел к определенным выводам. Итак, мне кажется, дело куда сложнее, чем история с двоеженством вашего мужа на этой даме. Я не могу понять, каким образом адвокат не отыскал записи в бюро гражданского состояния, где их брак был заключен. Насколько мне известно, в Америке в этом смысле царят образцовые порядки. И я опасаюсь, что именно здесь – самая серьезная загвоздка.

– Какая-то новая опасность?

– Скорее, напротив: загадка, разгадать которую удастся до того, как та станет угрозой.

– Боже мой, какое счастье, что я повстречала именно вас. Теперь я верю в благоприятный исход дела. Я настолько вам благодарна, что готова обнять вас, господин Фред.

Он слегка покраснел, но нашел в себе смелость, сел рядом и сказал:

– А что вы сделаете, если я потребую такого вознаграждения?

Я засмеялась:

– Попытаюсь торговаться. Возможно, мы придем к какому-то компромиссу. Например, что вам хватит сестринского поцелуя в лоб.

Сказав это, я взяла его лицо в обе ладони и притронулась губами к его лбу.

Тут мне стоит предостеречь каждую из женщин, которая окажется в подобном положении и будет иметь дело с неопытным юношей. Господин Фред вдруг так дернул головой, что носом довольно болезненно ударил меня в подбородок. Естественно, хотя в тех обстоятельствах он добился своего и поцеловал меня в губы, поцелуй этот не доставил удовольствия ни мне, ни ему. Несколько минут после он тер свой бедный нос, я же смотрела на него с опаской, что он станет распухать. Мы вдвоем попытались сгладить инцидент довольно неестественным смехом. В любом случае теперь мы сидели, прижавшись друг к другу, и я не могла не отметить, что очень скоро близость эта начала воздействовать на господина Фреда.

Однако в наушниках снова раздался шум, и мы приложили их к ушам. Должно быть, мисс Норманн за это время успела выйти, поскольку до нас доносились звуки уборки. Мы обменялись еще несколькими фразами, и я начала прощаться. Он же, как видно смущенный случившимся, даже не попытался меня поцеловать.

Все-таки отсутствие опыта у мужчины – это действительно серьезная проблема.

Четверг, вечер

Господин Фред прислал мне цветы. Я пожурила его по телефону. Зачем такие сумасбродства? Его финансовое положение – я в этом уверена – не позволяет подобной экстравагантности. Он наверняка вынужден тяжело трудиться. Я объяснила ему, что мне было бы в сто раз приятнее, сподобься он на букетик фиалок. Нужно подумать о каком-то хорошем подарке для него. Я должна так поступить хотя бы по той причине, что это будет выглядеть как дополнительный гонорар. Куплю ему симпатичный портсигар. Получит его перед своим отъездом из Варшавы. Хочу, чтобы у него осталась после меня память. Впрочем, этот предмет может ему пригодиться также, если он вдруг почувствует нужду в деньгах. Молодые люди часто пользуются ломбардом.

Яцек оставил мне записку, что будет допоздна занят на службе. Это совершенно понятно в связи с тем, что происходит в Европе. Кажется, готовится война. Пани Люцина утверждает, что в случае войны в моду войдут высокие шнурованные ботики и маленькие шляпки, стилизованные под фуражки. С этой точки зрения я войны не боюсь. Своих лодыжек мне, слава богу, можно не стыдиться, а маленькие шляпки мне к лицу.

На ужин к нам внезапно наведалась Данка. Станислав уехал по делам на пару дней в Будапешт, а у нее как раз не было никакого собрания. Сидела у меня пару часов.

Пятница

Уж не знаю, в который раз убеждаюсь, что Яцек меня любит. И не сомневаюсь, что никто и никогда мне его не заменит. Мы с Яцеком воистину совершенная семья. Не зря все завидуют нашему счастью. Когда бы они знали о той грозовой туче, что висит над нашим домашним очагом, возможно, чувствовали бы к нам еще больше приязни и симпатии. Поскольку сложно отрицать, что нас и в принципе-то любят.

Нынче утром Яцек провел по телефону беседу, которая показалась мне крайне подозрительной. Обычно в разговоре он не скрывает пола собеседника. Но на сей раз последовательно избегал подобного рода оборотов. Я, впрочем, чувствовала, что он едва справлялся с возмущением. Голос его то и дело ломался, прерываясь порой, а значит, он беседовал о чем-то исключительно важном и предпочитал скрывать от меня содержание разговора.

Впрочем, подтверждения моим опасениям не пришлось ждать долго. Едва Яцек вышел из дому, я связалась с господином Фредом и узнала, что эта дурная женщина вела резкий и категоричный телефонный разговор с каким-то мужчиной, дав ему сорок восемь часов на окончательное решение одного вопроса.

Господин Фред попросил меня, чтобы я в связи с этим незамедлительно приехала к нему: сделать это я могу совершенно безопасно, поскольку мисс Норманн не встречу ни в холле, ни на лестнице. Она у себя, ожидает какого-то визита.

Господин Фред понятия не имел, кого она ждет. Не знал даже, кто это будет – мужчина или женщина. Однако меня – и я сумела лишний раз удостовериться в этом – интуиция никогда не подводит: я была уверена, что к ней явится Тото. Уже наперед радовалась, что благодаря гениальной машинерии для подслушивания наконец узнаю, на какой стадии отношения этих двоих. Несмотря на свое полное равнодушие к Тото, следовало признать, что игры за моей спиной раздражали. Радовало одно: в любой момент я могла заставить его уехать в имение или за границу.