Четверть часа я просматривала «Vogue», а потом, стараясь сохранять хладнокровие, подошла к верзиле и приказала подать мне мой ключ. Указала при этом на ключ к апартаментам мисс Норманн. Он отдал его без малейшего колебания.

Коридор на втором этаже был совершенно пуст. Мне в этом повезло. Я быстро открыла ее дверь и вошла внутрь. Сердце у меня колотилось, словно обезумевшее. Сложное это дело, быть преступником.

Сперва я удостоверилась, что в комоде, как и в ящике бюро, торчат ключи. Это меня успокоило. В комоде царил полный порядок. Какое у нее прекрасное белье! Хотя каждую минуту мне угрожала серьезная опасность, я не могла отказать себе в удовольствии осмотреть ее комбинации. Ах, если бы имела время, чтобы скопировать некоторые из них! Особенно прекрасны были две с настоящими кружевами. Превосходные ночные комплекты. Наверняка американские. Чудеса эти стоили, похоже, целое состояние.

Я тщательно обыскала полку за полкой. И ничего не нашла. Заглянула даже в полную обуви тумбочку. Сколько же у нее туфель! А поскольку одна пара была без распорок, то я обратила на нее внимание. Сунула пальцы внутрь и чуть не вскрикнула от удивления. Внутри был какой-то предмет, обернутый в бумагу. Я судорожно развернула его и тут же испытала разочарование. Им оказался миниатюрных размеров револьвер, украшенный золотом и эмалью.

Я положила его назад на его место и взялась за несессер. Тут нашла только почтовую бумагу, ту самую, на которой она писала Яцеку. Если держит ее в несессере, то, видимо, сейчас с Яцеком не переписывается.

Я приступила к ревизии бюро. Там лежала толстая пачка разных бумаг, документов, проспектов и счетов. Я просмотрела все их очень внимательно, но не нашла ни тех, которые искала, ни чего-то, что могло бы дать мне какой-то след. Я была почти огорчена. Проверила еще раз все уголки, заглянула под ковер и матрас, в гардероб и за радиатор – безрезультатно.

Эта ловкая дама наверняка все носит с собой или же хранит бумаги на депозите в Варшаве, в сейфе отеля.

В тот миг, когда я уже отказалась от поисков и хотела выйти, в дверь вдруг постучали. Сердце мое замерло. О бегстве не могло быть и речи. Апартаменты имеют лишь один выход. Вначале в голову мне пришло спрятаться в ванной. Но это нисколько не помогло бы мне. Входя, я закрыла дверь на ключ изнутри. Если стучала горничная, то у нее есть свой ключ и она с легкостью поймет, что внутри кто-то есть.

Стук раздался снова.

– Кто там? – спросила я по-английски, пытаясь подражать голосу мисс Норманн.

Вздохнула с облегчением, когда ответил мне мужской голос, тоже по-английски:

– Тут ли обитает мисс Элизабет Норманн?

Следовательно, я имела дело с чужаком. Что должна была ответить? Мне было важно лишь одно: чтобы он отошел от двери на миг, достаточный для моего побега. Надлежало отослать его к портье. Поэтому я сказала:

– Нет. Вы ошиблись.

Но человек не отошел от двери, ужасно напугав меня этим. Наконец произнес вполголоса:

– Завтра.

Потом я услышала его удаляющиеся шаги. Что бы это могло означать? Я очень отчетливо услышала это «завтра». Хотел ли он мне тем самым сказать, что придет на следующий день – или это должно было знаменовать нечто иное? У меня не было времени толком раздумывать над этим. Я быстро открыла дверь. Через пару минут была уже внизу, отдала ключ и вернулась к себе. От переживаний разболелась голова. Нужно написать Тадеушу, что его план не удался. Сегодня мне уже нечего делать. Могла бы возвращаться в Варшаву. Останавливает меня только возможное письмо Бакстера.

В любом случае он должен написать. Джентльмен не может оставить даму без ответа. Мне следует вооружиться терпением.

Моя эскапада очень меня огорчила. Я приняла немного брома и легла в постель. К тому же не уверена, не оставила ли в комнате Бетти каких-то следов своего присутствия, а еще меня беспокоит тот господин со своим неуместным «завтра». Мир кажется мне печальным и неинтересным. Это все погода виновата. Хоть бы уж наступил мороз.

Понедельник

Тото просто сумасшедший. Что за идея! Но очень мило с его стороны. Приехали шестью машинами. Где-то двадцать пар человек. На машинах вывесили таблички: «Зимний рейд к пани Ганке». Вся Крыница говорила лишь об этом. Я сразу стала самой популярной персоной. Представляю себе, как все бабы от зависти скручиваются в штопор.

Приехали они в десять утра, а поскольку все были голодны, первый завтрак превратился в какой-то дикий банкет. В столовой зале расставили столы, и в час, когда начали подавать нормальный обед, директору пришлось умолять Тото, чтобы мы перешли в бар внизу. Тото приказал привести сюда оркестр, и мы роскошно развлекались до шести вечера, когда измученные и уставшие они наконец-то отправились спать.

Но Тото оказался неутомимым. Даже слышать не желал о сне, хотя от Варшавы до самой Крыницы машину вел именно он. Немало мужчин могли бы позавидовать его здоровью. Мы отправились на каток, где как раз шел хоккейный матч с латышами.

Тото, естественно, привез целый фургон шоколада и отборного порто[80], которое я так люблю. Все же у него есть свои плюсы.

Ужинали мы вместе, внизу. Весь зал глядел на нас, словно сорока на блестяшку. И ничего удивительного. Тото вел себя словно влюбленный паж. Не обращал ни малейшего внимания на то, что остальные нас видят. И только после десерта он заметил мисс Норманн и сказал:

– Гляди-ка, Ганечка, мне кажется, мы видели эту даму в Варшаве. Не знаешь ли, кто она такая?

– Знаю. Это англичанка. Зовется мисс Норманн.

– Ты с ней знакома?

– Познакомились здесь. Она тебе так понравилась?

Он неискренно рассмеялся:

– Разве рядом с тобой может понравиться любая другая женщина?

Я смерила его холодным взглядом:

– Тому, кто неприхотлив, нравится всякая.

– Но меня-то ты таким не считаешь?

– Порой и вправду нет.

– Только порой?

– Естественно. Ты ведь увиваешься за той глупой Мушкой Здроевской. Все думаю, о чем же вы говорите наедине. И что это за симпозиум интеллекта, знания и интересов.

Он почувствовал себя уязвленным. Я знала: ничто так не болезненно, как ирония на тему его умственных способностей. Однако Тото раздразнил меня теми взглядами в сторону мисс Норманн.

– Если ты полагаешь меня глупцом, – сказал, – то я не понимаю, отчего позволяешь видеться с собой.

Я пожала плечами:

– Вовсе не считаю тебя глупцом. Но тебе ведь и самому известно, пороха ты не изобретешь.

Тото покраснел:

– Теперь я вижу, что и вправду не нужно было приезжать. Одни расстройства.

– Я отблагодарю тебя за них с большим удовольствием, – сказала я и встала, чтобы поздороваться с мисс Норманн, как раз выходившей.

Сделала я это под воздействием некоего необъяснимого импульса, но отступить уже не могла. Мисс Норманн остановилась. Я представила ей Тото и попросила, чтобы она минутку посидела с нами. При этом наблюдала за выражением его лица. Он выказывал сразу столько разных чувств и делал это столь неумело, что я видела его насквозь. Проявлял возмущение моим поступком, равнодушие к красоте мисс Норманн (а она ведь и вправду не дурнушка), изображал холодный интерес и безразличие. Но потом решил продемонстрировать это еще непосредственнее. Через минут пять беседы сослался на усталость, распрощался и отправился спать.

Наверняка думал, что я позвоню в его комнаты или приду. Долго же ему придется ждать.

Я сама, собственно, не знаю, отчего он так меня рассердил. Но в том, как он смотрел на Бетти, было что-то отвратительное.

Я долго не сумею заснуть от злости. Специально отключила телефон и не отвечаю на стук в дверь. Умнее всего было бы уехать завтра спозаранку. Был бы хороший урок для Тото. В этот момент, когда я пишу, в дверь мою снова стучат. Это уже в третий раз. Но ему ничто не поможет. Пусть идет себе к той рыжей выдре. Завтра будет сокрушенным и покорным. На нее и не взглянет. Естественно, только в моем присутствии. Я совершенно зря познакомила их. Уже двенадцать. Пойду спать.

Вторник

Между мной и Тото все кончено. И я целиком и полностью удовлетворена этим. Стоило так поступить давным-давно. А случилось вот что.

Я проснулась очень рано и включила телефон. В восемь пришел парикмахер, через четверть часа раздался звонок аппарата. Я сняла трубку, но оказалось, что звонит Мирский. Ему ничего не было известно о том, что вчера мы с Тото поссорились, поскольку спросил, какие у нас (то есть у меня и Тото) планы на сегодня. Я сказала, что еще не знаю, так как Тото спит.

– Как это «спит»? – удивился Мирский. – Он же был у меня час назад.

Я онемела. Получается, он встал, но мне не позвонил. «Ну ладно, – подумала я. – Обиделся, значит, сам же извинится». Я предложила Мирскому проехаться на санях. Он с радостью согласился. В десять я была уже внизу.

Когда мы проезжали мимо кинотеатра, нас обогнали другие сани. Я собственным глазам не поверила. В них сидел Тото рядом с мисс Норманн. Тото слегка смутился, но довольно прохладно отвесил мне поклон. Поскольку та выдра не смотрела в нашу сторону, я тоже могла позволить себе демонстративность: даже не шелохнулась. Мирский заметил, что я не поклонилась в ответ, однако ни о чем не спросил. Очень тактично с его стороны.

Такого поведения я спустить Тото не могла. Здесь он перегнул палку. Я просто не в силах описать свою ярость. Дело, естественно, не в нем, но в моих амбициях. Так меня скомпрометировать! И еще афишировать это публично! В первый момент я решила немедленно уехать, но когда немного успокоилась, то пришла к выводу, что это было бы некстати. Дало бы Тото понять, что для меня это важно. Я должна остаться тут как минимум на пару дней. Пожалуй, была даже не права, что не вернула ему поклон. Но уж что случилось – то произошло.

После возвращения в отель я написала длинное и очень сердечное письмо Яцеку. Он лучший человек, которого я знаю. Даже готова простить ему двоеженство. По крайней мере с его стороны меня не ожидают такие сюрпризы, как от Тото.