Поскольку у обеих нас оказались дела, мы вышли вместе. Многие из встреченных мною кланялись, и Бетти заметила:

– У вас тут множество знакомых.

– О да. В связи с валютными ограничениями немало людей не может выехать за границу и по необходимости приезжает на отдых сюда. А вы, кажется, до сих пор проводите время одна?

– Да. И не стремлюсь к большому обществу. Познакомилась лишь с несколькими господами и парой дам. Ах, хорошо, что вы мне напомнили. Надо заглянуть в одну квартирку, чтобы извиниться перед моим партнером по лыжам за то, что не пришла нынче утром на тренировку. Не войдете ли на минутку со мной? Это достаточно милый парень.

Естественно, я немедленно согласилась. Во-первых, мне было интересно, какой вкус у этой женщины, во-вторых, юноша мог быть ее любовником. Не стоило отказываться ни от одной возможности узнать побольше о ее интимных делах.

И вдруг такая комическая неожиданность! Мы входим, и тут при виде Бетти от столика вскакивает – Ромек! Я едва не рассмеялась.

– Ну, мы прекрасно знакомы! – воскликнула я.

Ромек покраснел, как полевой мак, смешался, чуть не упал, споткнувшись о стул. Выглядел будто школяр, пойманный в кладовке за поеданием повидла. Охотно прыгнул бы и в окно. Я его положению не позавидовала бы. Потому что, с одной стороны, его прятки ни к чему не привели, а с другой – могло оказаться, что у него с Бетти роман, а он притворяется влюбленным в меня.

Естественно, я понимала, что это неправда. Я его слишком хорошо знаю. О романе между ними и речи быть не могло. Они действительно лишь партнеры по спорту. Но, если говорить начистоту, сам факт того, что они знакомы, не слишком приятен мне. С моей стороны это нисколько не зависть, Боже сохрани. Я не намерена бороться за внимание ни одного мужчины, а тем более – Ромека. Полагаю, пока могу себе позволить это. Но отчего он сошелся именно с ней?!

Поскольку я знала, что ему хотелось, чтобы мы как можно быстрее оставили его одного, я максимально спокойно присела за столик и приказала дать мне чаю. Разговор пошел таким образом, что Ромеку следовало впасть в неистовство. По крайней мере я обращалась к ним двоим. «Что панство об этом думает?», «Что панство нынче поделывает?», «Какие у вас планы на ближайшие дни?»

Бетти не замечала в моем поведении никакой иронии, поскольку знать не знала, что единит меня с Ромеком. Он аж поджимался внутренне. Я делала все это не только от злости. Прекрасно понимала, что Ромек предпочел бы отдать все, только бы разубедить меня, что он – любовник этой женщины. К тому же теперь мне нет нужды искать его. Он согласился лично объясниться со мной. Чтобы его добить, я сказала:

– Ну, не буду панству дольше мешать. Приятной сиесты. Уже так поздно, а у меня еще есть несколько дел.

Ромек пытался уверять, что он тоже спешит, но я, не дав ему и слова молвить, вышла. Через полчаса после обеда он позвонил мне и спросил, может ли видеть меня. Я сказала:

– Несомненно, Ромек. Жду с нетерпением. Госпожа Норманн обычно отдыхает после обеда у себя. Потому, полагаю, у тебя будет немного времени в ту пору дня.

В голосе его почти звучала ярость:

– Мне нет дела до отдыха госпожи Норманн. И мое время никоим образом с ней не связано.

– Не понимаю, отчего ты так отчаянно отпираешься от близкого знакомства с персоной настолько очаровательной, как госпожа Норманн. Я безо всякого сомнения принимаю твой выбор.

Я уже подумала, что переборщила. Он молчал, не кладя трубку, добрых полминуты. Как видно, раздумывал, не завершить ли ему разговор. Но желание убедить меня возобладало. Он спросил сухо:

– Можешь ли ты принять меня сейчас?

– Прошу. Буду ждать тебя через четверть часа. Мне нужно немного прихорошиться, потому что не хочу выглядеть слишком поразительным контрастом…

Он оборвал меня:

– Хорошо, буду через четверть часа.

Что за смешной парнишка! Но не стану, однако, утверждать, будто он мне нисколько не импонирует. Его несгибаемый характер очень мужской. Тем лучше. Слишком просто покорить того, кто летит на малейшее мановение пальца любой идиотки. Мне никогда не нравились чересчур легкие победы. А на сей раз я уперлась еще и потому, что в игру входила эта женщина. Я бы поклялась, что их ничего не единит, но должна же она ему хоть немного нравиться. А то, что ей нравится он – несомненно. Он должен импонировать любой женщине, сколь угодно пресыщенной. Я же видела, как она на него смотрит. Я некоторое время даже подумывала, не воспользоваться ли противоположной стратегией. Займись она им всерьез, возможно, я отступила бы от Яцека. Но решила, что такая женщина не станет заниматься им всерьез. А отступив, я лишь признаю ее превосходство.

Ромек пришел со своей убийственной пунктуальностью. Уже успел взять себя в руки и поздоровался со мной совершенно спокойно. Поскольку приближались сумерки, я задернула окна, так как при искусственном свете всегда легче создавать интимную атмосферу. Я приказала принести кофе, а любимый коньяк Ромека был заготовлен мною уже давно.

Он уселся на самый неудобный стул, кашлянул и сказал:

– Прежде всего я хотел бы объясниться, отчего не пришел тогда…

Я прервала его:

– Да не важно, Ромек. Я не имею права требовать никаких объяснений. Признаюсь, мне было несколько жаль, потому что… Видишь, у меня даже твой коньяк есть… Но странно от кого-то требовать, дабы он предпочел мое общество вместо кого-то более милого.

Он попытался улыбнуться:

– Клинок твоего сарказма, Ганечка, не может меня ранить, поскольку я прекрасно знаю: ты ни на миг не можешь серьезно относиться к тому, о чем говоришь.

– Правда? – удивилась я. – Но я вовсе не утверждаю, что твоя приязнь с мисс Норманн была чем-то слишком уж серьезным.

– Там нет речи ни о какой приязни.

– Да все равно, как ты назовешь это. Скажем так: liaison[74].

– Тем более нет.

Я улыбнулась примирительно:

– Давай оставим эту тему. Она тебя раздражает, а с моей стороны совершенно неправильно вмешиваться в подобные вещи. Меня просто заинтересовало это дело, потому…

– Боже милостивый! Тут нет никакого дела. Я познакомился с этой дамой, и время от времени мы ходим на лыжные прогулки.

– Охотно верю, Ромек. Хотя она говорила о тебе несколько иначе.

– За то, что кто-то обо мне говорит, невозможно нести ответственность.

– Ох, что за крепкое слово, – рассмеялась я, – «ответственность»! Полагаю, мисс Норманн не обрадовало бы, что ты так резко и отчаянно отпираешься от нее, словно от злого духа. Лично мне кажется, она действительно очаровательная и очень красивая дама. Также я знаю еще одно: она очень богата. И не было бы странно, если бы молодой человек в твоем возрасте заинтересовался бы такой женщиной.

– И правда. Ничего бы странного в том не было. Но я ею не интересуюсь. Я не создан для флирта. И ты сама прекрасно знаешь, почему так.

– Я?.. Понятия не имею.

Он, опустив глаза, сказал:

– Даже если бы я тебе никогда этого не говорил, ты должна была бы знать.

Как раз принесли кофе, и мы вынужденно прервали разговор. Когда горничная вышла, я промолвила:

– Мне известно, о чем ты хочешь сказать. Утверждаешь, будто любишь меня. Я долго об этом думала. И знаешь, к какой мысли пришла?.. Что те чувства, которые ты ко мне питаешь, ни в коей мере нельзя назвать любовью.

На губах его появилась ироническая улыбка:

– Нельзя?..

Я убежденно ответила:

– Решительно нет.

– Тогда как ты назовешь это? Как назовешь то, что меня не тянет ни к одной из женщин, что думаю я только о тебе, что каждый час моей жизни наполнен тобой? Как ты такое назовешь?

Я пожала плечами:

– Не знаю. В любом случае я не назову любовью то, что совершенно абстрактно, то, что невозможно реализовать. Ты меня избегаешь. Избегаешь постоянно.

– Я избегаю тебя с того времени, как убедился, что ты выбрала другого.

– Но, мой дорогой! Ты ведь не думаешь, что между мужчиной и женщиной неизбежно возникает связь исключительно на всю жизнь и что в финале они лягут в общую могилу?! Отчего, например, мы не могли бы оставаться друзьями? Отчего не могли бы видеться, иметь возможность обмениваться мыслями, улыбками, печалями и радостями?.. Ведь существуют тысячи форм и оттенков чувства, тысячи родов симпатии. Отчего, например, ты считаешь приятным и возможным общаться с мисс Норманн и невозможным – со мной?

– Это очень просто. Она для меня персона совершенно чужая.

– Ах, значит, так? Значит, так. То есть людей, к которым мы испытываем самые теплые чувства, мы всячески должны избегать?..

– Да, – кивнул он. – Если мы не можем получить их, лучше избегать этих людей и не ранить себе…

– …себе сердца, – закончила я не без издевки.

Он закусил губу:

– Это и правда настолько смешно?

– О нет, – возразила я. – Это абсолютно не смешно. Это возмутительно. Я возмущена самой мыслью, что ты лишаешь меня своего общества ради каких-то иллюзий разума. Ты и правда не замечаешь отсутствия логики в своих размышлениях? Значит, если тебе кто-то предлагает телячью отбивную, ты вскакиваешь и убегаешь, поскольку можешь принять только целого теленка? С копытами и хвостом? И никак не меньше?

– Это сравнение неуместно. – Он нахмурился.

– Отнюдь нет. Я вижу тут определенную аналогию. Мне хочется одаривать тебя приязнью, сердечностью. Я тебя даже поцеловала, что, должна признать, не доставило мне дурных ощущений. А ты согласен пожертвовать мне немного времени исключительно на условиях «вместе до гроба» – а то и до Последнего суда. Подумай, не раздражает ли это. Конечно, я верю тебе, что мисс Норманн не представляет для тебя никакой особенной ценности. И охотно в это верю. Но протестую против того, что ты меня бойкотируешь.

Он тряхнул головой:

– Ты не желаешь меня понять, Ганечка.

– Тогда объясни, – взяла я его за руку.

– Не сумею. Как видно, мы никогда не сможем понять друг друга.