Он ничего не ответил. Сани как раз остановились перед парикмахерской, в которой я договорилась. Я вышла и, прощаясь с Ромеком, добавила:

– Буду ждать.

При этом специально состроила как можно более соблазнительную рожицу. Не люблю отложенных дел. Хотела отчетливо дать ему понять, что если он придет, то явится к пещере льва. Если же полагает, что я оскверняю его чувства, растравляю раны и наношу массу прочих, настолько же неэстетических вещей, – то пусть себе уезжает.

Первой, кого я увидела у парикмахера, была Бетти Норманн. Она пыталась объяснить мастеру, какую прическу хотела бы. При этом использовала английский, французский и немецкий, но он все равно ее не понимал. Не слишком помогало и услужливое вмешательство двух дам, которые, похоже, не слишком хорошо владели этими языками. Сердце мое забилось сильнее. Вот удобный случай завязать знакомство.

– Если позволите, – обратилась я к ней по-английски, – я могла бы послужить вам в качестве переводчика.

Она сразу должна была догадаться по моему акценту, что я прекрасно знаю английский, поскольку с приязнью улыбнулась мне и сказала:

– Я вам очень благодарна. Это и правда исключительно любезно с вашей стороны. Я вам завидую, что вы изучили польский.

– Не было нужды для этого. Я полька.

– Невероятно! Вы говорите как чистокровная англичанка. Я в Польше недавно, а ваш язык такой трудный.

Она объяснила, чего именно хотела, а я, в свою очередь, повторила это парикмахеру. Свое место я заняла, почти теряя сознание от наплыва впечатлений. Пусть неформально, но я сумела познакомиться с ней. И какие же будут последствия?..

Разумеется, при каждой встрече мы станем кланяться друг другу, а возможно, она и при какой другой оказии прибегнет к моей помощи. Нужно держать с ней ухо востро. Может, все же оттелеграфировать дяде Альбину?

Однако пока что я этого не сделала. Посмотрю, как станут складываться отношения. Она не производит дурного впечатления. Возможно (я даже не мечтаю об этом, конечно), она меня полюбит и сама поймет, насколько отвратительные вещи хочет сделать. У нее ведь тоже есть сердце. А женщины меня в основном любят. Даже Мушка Здроевская, которая аж лопается от ревности к Тото.

Когда я вошла в столовую залу, та была уже почти заполненной. Много знакомых. Хотя некоторые из них делали мне знаки, чтобы я села подле их столика, я притворилась, будто не замечаю этого. Из опыта знаю, как неудобно бывает в санаториях, ежели человека с самого начала связать с какой-то компанией. Потом непросто от этого отцепиться, хотя тебе уже хочется быть с кем-то другим. Поэтому я не стану ни с кем сближаться, пока не осмотрюсь. К тому же мне стоит выяснить, с кем тут сошлась Бетти Норманн.

Она явилась через несколько минут после меня и тоже села за отдельный столик. А когда заметила меня, снова улыбнулась. Ведет себя совершенно естественно. Ради оправдания Яцека, должна сказать, что она весьма комильфо. Только не могу понять, отчего так упорно делает вид, будто не знает польского.

Я с радостью констатировала, что сама наверняка одета не хуже остальных дам. Посмотрим, как оно будет вечером. Хотя, если речь обо мне, то я не уделяю слишком много внимания вечерним туалетам. Полагаю, по-настоящему элегантная женщина должна проявлять вкус также в нарядах утренних и обеденных. Меня возмущает, например, Гальшка, которая одевается посредственно, а вечерние туалеты заказывает из Парижа. Это лучшее доказательство нувориша.

Когда я вернулась в номер, то застала там забавную неожиданность: Ромек прислал мне охапку мимозы и карточку с извинениями, что не сумеет прийти, поскольку его задерживают дела.

Отчего же он такой серьезный! А еще и эта мимоза! Так похоже на него – прислать именно ее. Наверняка на языке цветов это что-то означает. Жаль, что у меня нет бабули. Отослала бы ей телеграмму с просьбой все объяснить. Во времена наших бабушек люди боялись при решении интимных дел прибегать к нормальному языку. Использовали для этого цветы. Какое же счастье, что я не живу в ту эпоху. Я, конечно, лопалась бы от смеха, но померла бы от скуки.

Мимоза! Наверняка это означает, что он не посмеет дотронуться до меня. Какой забавный парень. Цвет, скорее всего, тоже имеет какое-то значение. Ромек был бы совершенно уместен в fin de siecle[71]. Кстати сказать, уже и то достижение, что он не уехал. И теперь может долго скрываться от меня, поскольку я не спросила его, где он живет.

Интересно, эта Бетти знает, что я – жена Яцека? Делает вид, будто понятия не имеет, но полагаю, сегодня сумею все разведать. И что себе думает Яцек… Он ведь знает, что мы живем в одном отеле, наверняка же боится, что между нами может произойти недопонимание. И если это так, то он либо приедет сюда под каким-то предлогом, либо станет телефонировать, чтобы узнать. В любом случае я даже и думать не могу, что сумею провести время беззаботно. Ну и пусть. Пусть он знает, что всякий грех требует искупления.

Заканчиваю писать. Нужно переодеться для ужина.

Понедельник

Вчера я не писала, поскольку не было времени. Впрочем, ничего и не произошло. Бетти Норманн так и не ищет сближения со мной. Мы с улыбками раскланиваемся. Но и все. Нынче я заметила, что она закидывала сети в сторону генерала Кочирского. Странный вкус. Кочирскому, конечно, еще и пятидесяти нет, но он абсолютно некрасив. И без блеска. Неужели ее интересует то, что он занимает высокое положение? Были они вместе в Жегестове[72] и вернулись под вечер.

Мой лыжный костюм произвел фурор. Похожий, но куда худшего качества (это бросается в глаза) есть у некой пани Ретц или Рентц из Лодзи. А больше во всей Крынице нет ничего интересного. Никогда не прощу себе, что я так и не научилась толком ездить на коньках. Эти две соплячки Холдыновы в центре внимания. Ездят они и правда очень умело. Конькобежный костюм им удивительно к лицу. Как только идут на каток, валит туда половина Крыницы.

Я повстречала очень интересного человека. Это господин Джо Ларсен Кнайдл, американский дипломат из Москвы. Приехал сюда, чтобы отдохнуть. Провожу с ним много времени. Была горда, что на лыжах езжу получше, чем он. Это произвело впечатление и на него. Оказалось, Яцека он знает еще по Лиге Наций, а с Тото охотился некогда в Конго. Очень милый светский человек. Не жует жвачку и не начинает то и дело рассказывать о чудесах Америки. Этими похвалами своей стране американцы удивительно утомляют. Все, что американское, для них превосходно. Когда такой хочет сделать комплимент, говорит:

– Вас можно принять за американку.

Ужасно! За американку! Не спорю, они преимущественно симпатичны, спортивны и умеют поддерживать форму. Но этот их стиль жизни с курением за супом, эти их походы по ночным клубам с едва знакомыми людьми, их, скажем прямо, отсутствие культуры и общественного лоска… Бр-р… Это не по мне, точно так же, как жить в эпоху наших бабок. Яцек утверждает, будто Европа постепенно американизируется. Во Франции американцы достигли уже немалого прогресса. К счастью, до нас они еще не добрались.

Но, как оказывается, американцы могут и европеизироваться. Лучшим доказательством того является Ларсен.

Ромек не подает признаков жизни. Говорил мне кто-то, что видел его на прогулке с пани Жултовской. С ее-то стороны его целомудрию ничего не грозит. Пани Жултовской шестьдесят лет. Таковы они, нынешние мужчины.

Вторник

Мы встретились на лестнице лицом к лицу. Когда я ее увидела, то сразу почувствовала, что знакомство неизбежно. Она остановилась и протянула мне руку.

– Позвольте представиться, – сказала по-английски. – Я Элизабет Норманн.

Я вежливо назвалась.

– Слышала от генерала Кочирского, – сказала она, – исключительно приятные вещи о вас.

– Генерал весьма любезен. А как вам Крыница?

– Удивительно. Для любого, кто избалован комфортом различных заграничных санаториев, Крыница обладает очарованием милого примитивизма.

Похоже, она желала продолжить разговор. Теперь я уже не сомневалась в том, что она знает, кто я такая. Начинается опасная игра. Ну хорошо. Я не отступлю. Спросила ее с интересом:

– Вы наверняка много путешествуете?

– О да, – ответила она. – Путешествия – моя страсть.

– А постоянно живете в Лондоне?

Я задала этот вопрос, чтобы она поверила, будто мне о ней ничего не известно. Яцек – уж насколько я его знаю – наверняка не говорил с ней обо мне. А если и говорил, то лишь в том смысле, что предпочтет избавить меня от треволнений по поводу всего происходящего.

Мисс Норманн отрицательно качнула головой:

– О нет. Собственно говоря, я нигде не живу постоянно. Однако чаще всего обитаю в Париже. Провожу там ежегодно два или три месяца.

– Завидую вам, – сказала я. – Но вы ведь скорее англичанка, а не американка. Судя по акценту и способу жизни.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Я действительно англичанка. Родилась в Бирмингеме и провела в Англии юность. Но позже как-то так сложилось, что на родине начала бывать слишком редко. Родители мои по каким-то причинам приняли бельгийское гражданство.

– А в Польше вы впервые?

– О да. Некогда была здесь проездом, буквально несколько часов. Это не в счет. Не так ли? Но и вы, кажется, немало путешествуете? По крайней мере генерал вспоминал, что ваш муж – дипломат, а дипломатическая служба связана с частой сменой места жительства. Ведь так?

– Верно, – согласилась я. – Однако я не путешествовала столько, сколько вы. А теперь – и уже долгое время – сижу в Варшаве.

Мы обменялись еще несколькими общими вежливыми фразами, и мисс Норманн пошла к себе. Она производила вполне милое впечатление. Интересно, отчего она ни словом не упомянула о дяде Альбине. Дядя наверняка не признался, что семья не поддерживает с ним отношений. Загадочная женщина. Не могу избавиться от какого-то подсознательного чувства, что она скрывает в себе некую тайну – куда более опасную, чем известна мне. Я еще не строю никаких планов. Но радуюсь, что теперь могу без подозрений как-нибудь зайти к ней и осмотреться в апартаментах. Мне просто необходимо получить такие же этажом выше. В случае если она меня поймает, я смогу пояснить, что ошиблась этажом.