Дальше, чтобы успокоить комплекс неполноценности домовых слуг, решили не использовать понятие «служанка» и заменить его названием «помощница по дому». Также вышел из обращения и «лакей». Лакей предпочитает стать «служащим». Что за кадриль кретинизмов!

В этом понуром пейзаже всего печальнее то, что он правдив и с ним приходится считаться. Именно потому я предпочитаю поберечь пани Реновицкую от последствий ее слов, сказанных в адрес шляхты и аристократии. Не хотел бы я, чтобы она получила в прессе и в письмах такое же количество жалоб и протестов, сарказма и проклятий, сколько я после выхода своих «Высоких порогов»[62]. (Примеч. Т. Д.-М.)

Понедельник

Нынче я проснулась в превосходном настроении. От жара ни следа. Я немного похудела, но выглядела при этом привлекательно. Синеватые тени под глазами заметно добавляли моей коже нежности. Не собираюсь хвастаться, но настолько нежной кожи я не видела ни у кого. Мне даже Норблин[63] однажды сказал об этом. А уж он-то в подобных вещах, полагаю, понимает. Придется позировать для него раз-другой, поскольку Тото непременно желает мой портрет. Я уже знаю, во что оденусь. Белая туника ампир и гладкая золотая диадема на голову. Туника, естественно, с разрезом до бедра. Так, чтобы вся нога была видна. Это будет чудесно.

Сегодня я уже поднялась, а послезавтра могу и выйти. В четверг еду в Крыницу. Специально не сказала об этом Яцеку. Не хотела, чтобы он отговаривал или (кто его знает?!) чтобы дал знать ей, что я еду. Мог бы тем самым перечеркнуть все мои планы, столь тщательно обдуманные.

Я еще подумывала, не посвятить ли в них дядю Альбина. Но решила, что лучше не буду. Меня беспокоит лишь одно: то, что дядя так долго не звонил.

Очень интересно складываются мои отношения с Яцеком. Мы ведем себя, будто ничего не произошло. Разговариваем о повседневных делах, видимся за столом, но к его истории не возвращаемся ни словом. Совершенно как если бы между нами на этот счет был некий неписаный уговор.

Насколько я знаю Яцека, он наверняка чувствует себя подавленно. Понятия не имеет, что я о нем думаю и как намереваюсь поступить с ним. Я всегда буду для него загадкой. Впрочем, так и должно быть. Мужчина интересуется женщиной до тех пор, пока не знает ее и пока не уверен, чего может от нее ждать. Правда, и мы, женщины, могли бы сказать о себе то же самое. И тут нет ничего странного. Что может быть скучнее, чем мужчина, о котором знаешь все. Глядя на Тото, я ощущаю желание зевать. Никогда не ошибусь, предполагая, что он скажет либо сделает. С данной точки зрения самые забавные – это всякого рода творцы. Поэты, актеры, музыканты, писатели. Но у них непредсказуемость доходит до чрезмерности.

Говоря о Яцеке, не могу отрицать, что разговор о той скандальной ситуации доставил мне изрядно боли и огорчения, однако сам он – чего уж скрывать – в моих глазах вырос. Естественно, не с точки зрения этики, но в рамках того, что я и назвать-то не в силах.

А что касается этики, то мне кажется, люди и вовсе придают ей слишком много внимания. Естественно, воры, мошенники и прочие преступники заслуживают осуждения. Между тем это не меняет того факта, что среди этих отверженных мы часто встречаем персон интересных, а то и очаровательных. Возьмем хотя бы Роберта, Яцека или дядю Альбина. Или даже того шпиона, который изображал адъютанта полковника Корчинского. Вот бы Тото, зерцалу всех достоинств, иметь хотя бы частичку этого шарма! Тогда он мог бы оказаться по-настоящему интересным другом.

Хорошо, что я еду. Так давно не выезжала я из Варшавы. Мне уже надоели одни и те же лица. Нужно передохнуть. Мушка, которая жалуется на расшатанные нервы, сказала бы, что душа ее вянет в городе. Комедиантка. Моя душа не вянет. Ей просто скучно, когда я слишком долго сижу на одном месте.

Заканчиваю. У нас нынче вечером на обеде будет двадцать две персоны, и нужно заняться этим несчастным хозяйством. Сказала сегодня Яцеку, чтобы написал тетке Магдалене. Пусть уж она приедет.

Вторник

Чудесная погода! Я была на прогулке с Тото. Возле Бельведера мы вышли из машины и прошлись пешком до самой Кредитовой, где он хотел показать мне какие-то особенные сережки в ювелирной мастерской. Мне они отнюдь не понравились. Если не ошибаюсь, это собственность Жучки Ольшиновской. Неужели у них все так плохо, что приходится распродавать украшения?!

Вчера обед не удался. Я была в ярости. Хорошо, что решила вернуть тетку Магдалену.

У меня нынче голова кругом. Конечно же, оказалось, что, за чем бы я ни кинулась, – ничего нет. Даже лыжи рассохлись, потому что их положили на антресоли неподалеку от трубы или чего-то такого. А еще нужно пополнить себе гардероб. Я ведь не могу показаться в Крынице в своих прошлогодних вещах с Давоса. Из-за всех этих проблем с валютой многие из общества проводят зиму на родине.

Мне повезло. Когда ехала к дяде Альбину, встретила его на Медовой. Он сказал, что смотрит на всю историю оптимистически. С его точки зрения, эта женщина не имеет дурных намерений, поскольку в ином случае уже дала бы ход делу, постаравшись оказать серьезное давление на Яцека.

Мы сидели в «Лурсе», он же раздражал меня тем, что строил глазки какой-то экзотической брюнетке – но не еврейке. На самом же деле у нее красивыми были только глаза. Эти мужчины совершенно неприхотливы. Даже такие опытные, как дядя Альбин. Если бы я ответила ему хотя бы малейшей взаимностью, он бы наверняка ошалел от счастья. Странно, что иной раз я думаю о таком. Всю вину за подобное перекладываю на Тото. Как же хорошо, что некоторое время я его не увижу.

Среда

Завтра я уезжаю. Сказала об этом Яцеку нынче на обеде, добавив, что поездку рекомендуют доктора. Я ожидала каких-то протестов или сопротивления, но он повел себя абсолютно нормально. Я всегда ценила в нем это умение владеть собой. При слове «Крыница» у него даже веко не дрогнуло. Впрочем, это не могло его удивить, поскольку в Крыницу едут все. Встречу там множество знакомых.

От Тото я узнала, что там нынче Ромек Жераньский. Это просто прекрасно. Вероятно, в здравнице он отчасти утратит свою отреченность. Возможно, поумнеет. Я полчаса искала в библиотеке «Сезонную любовь» Запольской[64]. Дам ему почитать. Насколько помню, роман может помочь Ромеку понять, что мужчина должен воспринимать любовное приключение как временное явление. Расскажу ему и то, что слышала некогда от Доленги. Тот говорил, что знает лишь три незыблемые вещи: вечное перо, вечную любовь и вечную волну. И, как ему кажется, вечное перо из них – существует дольше всего.

Не могу понять, отчего два этих человека дружат. Ромек бывает на всех приемах по четвергам у Мостовича, и, кажется, они встречаются также в другое время. Кстати, об этих четвергах. Я не в силах отказать Тадеушу. Завтра вынуждена буду появиться у него. Если оставаться искренней, это меня нисколько не радует, ведь там окажется множество знакомых. Таким вот образом я дам понять Яцеку, что совершенно не считаюсь с его предубеждениями, и это единственный мотив, склоняющий меня отправиться на тот прием.

Я еще не знаю, как поступлю. Как бы то ни было, Тадеуш всегда проявляет ко мне достаточно доброжелательности и он неизменно любезен.

Четверг

Сижу в поезде. Кто никогда не писал в нем, не знает, как это сложно. Буквы получаются неясные, некоторые – совершенно кривые. Интересно, когда-нибудь, если решусь упорядочить мои заметки, чтобы издать в форме дневника, сумею ли сама их прочесть? Хотя идея издать свой дневник – несколько фраппирует.

Смотрю на лица пассажиров. Те поглядывают на меня как на обычную милую женщину. Может ли кто из них догадаться, сколько идей кроется в моей душе?! Я тоже смотрю на них как на людей обычных, рядовых. Тот брюнет с залысинами наверняка торговец или фабрикант. Толстяк выглядит как банкир. Дама в летах с обесцвеченными волосами наверняка жена чиновника от железной дороги. Она не кажется пассажиркой, которая может позволить себе первый класс. Скорее всего, у нее бесплатный билет. У молодого человека с фигурой спортсмена целое созвездие прыщей на лице. Он отвратителен. Вероятно, работает в каком-то журнале и тоже имеет льготный проезд.

Так я их описываю. Но могу ли знать, кто они на самом деле? Я посмотрела на толстяка. Возможно, он едет, чтобы застрелить свою неверную жену, и уже через пару дней угодит в тюрьму? А та женщина может оказаться герцогиней, а неинтересный юноша – знаменитым иностранцем. Ведь и герцога Виндзорского я однажды приняла за коммивояжера. Ничего нельзя знать наверняка. Всякий человек скрывает в себе какие-то загадки. Брюнет с залысинами, что кажется мне совершенно простым господином, в душе своей способен иметь ад или рай. Только несчастья, что обрушиваются на людей, раскрывают перед нами их богатства и нищету.

Мне и правда стоит переделать это в дневник. Я все больше убеждаюсь, что множество ценных мыслей, которые приходят в мою голову, заслуживают публикации. Какое же количество женщин – да что там, и мужчин тоже! – может воспользоваться ими. Самой большой сложностью, как мне кажется, при написании такого дневника остаются фамилии. Естественно, я не могла бы выразить свое мнение о родных и Яцеке. А выдумывать фамилии – дело невыносимо сложное. Впрочем, как говорит Гомбрович, наиболее невероятная фамилия, изобретенная автором, всегда может найти своего настоящего носителя.


Автор дневника, а точнее Витольд Гомбрович, совершенно прав. Я сам отмечал множество подобных случаев. Истинный носитель какой-нибудь фамилии ничего не имеет против, коль фамилия эта украшает героя романа. Тогда он читает книгу с блаженным удовольствием. И только если герой совершает какое-то свинство, настоящий носитель резко протестует.