В результате она постоянно была ими окружена – почти как я.

Боже мой! Так вот думаю о ребенке, но и сама еще не решила, не стоит ли благодарить Бога за то, что мы до сих пор бездетны. Ведь неизвестно, как закончится дело с той бельгийской англичанкой. Дядя нынче не звонил. Как видно, нет у него никаких новых известий. Яцек весь день был дома, лишь около шести я уговорила его сходить к моим родителям. Те в последнее время были по-настоящему потрясены несколькими проявлениями его невнимательности.

Пока его не было, я вынула из-за ванны пакет Роберта и спрятала его в бельевой корзине. Яцек туда никогда не заглядывает. А что касается слуг, то я могу спрятать ключ от туалета.

Кстати сказать, я, возможно, поступила довольно легкомысленно, требуя от Яцека, чтобы тетка Магдалена уехала. Теперь у меня куча идиотской работы. Это же нонсенс: заниматься распоряжениями, следить за сроками стирки и всяким таким, особенно сейчас, когда обрушилось на меня столько несчастий. Домработница, которую я взяла, – верх нерасторопности. Постоянно пристает ко мне с вопросами о всяких глупостях. И речи не идет о том, чтобы она составила меню или знала, как рассадить гостей. Яцек сегодня в третий раз получил на первый завтрак чай, который он ненавидит. Он так огорчился, что даже сам сказал мне об этом.

Как знать, не стоит ли написать тетке Магдалене. Отъезд ее мы обставили очень пристойно, и все можем делать вид, что расставание наше не было результатом непонимания – лишь желанием, чтобы тетя отдохнула.

Нужно посоветоваться с Яцеком.

Понедельник

Действительно, дядя Альбин об этом вспоминал, но я оказалась совершенно не готова к подобному. Мисс Элизабет Норманн вчера вечером уехала в Крыницу. Вероятно, ненадолго, поскольку оставила за собой номер в отеле. Дядя дал мне понять, что он и сам очень бы хотел отправиться за ней следом, но всякие дела не позволяют ему сделать это. Я догадывалась, что дела эти – обычное отсутствие наличности.

Впрочем, какая мне выгода, чтобы в Крыницы ехал он? Возможно, наиболее разумно было бы поехать туда мне самой. В тех условиях[51], где заводят множество полезных знакомств, несложно было бы приблизиться к ней, не вызывая подозрений, что мне так много известно о ее персоне. Я убеждена: куда лучше дяди сумела бы склонить эту даму к откровениям. Дядя, например, не сумел прижать ее к стенке насчет знания польского. Утверждает, будто нет возможности направить беседу в это русло.

В результате все приходится делать мне. Мне нужно обо всем думать, все предусматривать. Неоткуда ждать помощи.

Яцек опять серьезно занят. В мире происходят важные вещи. Беспрестанно ездят дипломатические курьеры. Яцек говорит, вполне возможно, разгорится война. Только этого не хватало! Правда, я полагаю, что в рассказах стариков о прошлой войне много преувеличений, но неоспоримым фактом остается то, что приходилось есть какую-то гадость, поскольку продукты подорожали, да и о том, чтобы привезти что-нибудь из-за границы, – и речи быть не могло.

Если вспыхнет война, Яцеку придется идти на фронт, как и Тото. Я вместе с Тулей уже решила: мы вступим в Красный Крест как сестры милосердия. В корнете[52], который так замечательно выделяет овал моего лица, я бы выглядела превосходно. Кроме того, наряд сестры милосердия дает женщине un cachet de virginite[53].

Меня пугает лишь мысль о противогазах. Мало того что в них отвратительно выглядишь, так к тому же человек в них просто задыхается. И вдыхает отвратительный запах резины. Зачем люди воюют? Я понимаю еще, если бы воевали так красиво и живописно, как во времена Наполеона или Кмицица[54].

А недавно я прочитала в «The London News» описание войны будущего. Это ужасно. Мужчины будут сидеть в окопах и взаимно засыпать друг друга градом снарядов, а женщинам в городах придется прятаться в бомбоубежищах от бомб, газов, бактерий холеры и прочих ужасов. Вода в реках будет отравлена и заражена эпидемиями. Все машины реквизируют. Железная дорога тоже будет задействована в помощь армии. Подумать только, зачем все это?! Лишь затем, что одна страна желает отобрать у другой какой-нибудь кусок земли. Если бы это зависело от меня, я бы предпочла перенести Польшу куда-нибудь на край мира, например в Австралию. Там бы мы наконец получили покой.

Вацек Мяновский был консулом в Австралии и рассказывал, что там весьма приятно. Есть театры, кино, спортивные состязания, клубы и все как в Европе. Самое странное, что обитатели Австралии – это сплошь преступники. Англичане вывозили их туда тысячами и отпускали на свободу. Это куда лучшая система, чем наша. У нас их совершенно зря годами содержат в тюрьмах. Естественно, после того как они выходят из тюрем, то снова возвращаются к своим делишкам. И так по кругу. А в Австралии же они сразу делаются порядочными. Вацек был там, кажется, три года и уверял меня, что его даже ни разу не ограбили.

Кстати сказать, это должно быть неимоверно интересно, такое общество, что состоит из одних преступников. Я не удивляюсь тем английским девушкам, которые охотно соглашаются целыми партиями ехать туда и выходить за австралийцев замуж.

Нужно бы обо всем этом поговорить сегодня на балу в австрийском посольстве. У меня есть платье из белого тюля с настоящими кружевами. Выгляжу я в нем очень эффектно. Вот интересно, будет ли у госпожи де Рошандье платье красивее. Тото говорил мне, что он получил из Лондона последнюю модель воротников ко фраку с монструозно выгнутыми рожками. Я советовала ему, чтобы он такого не надевал. Мужчина хорошо одетый должен всегда чуть запаздывать в моде – по крайней мере на месяц. С этой точки зрения Яцек, конечно, прав.

Вторник

Итак, случилось худшее, чего можно было ожидать!

Постараюсь рассказать все спокойно и по порядку. Поскольку с бала я прибыла в начале седьмого, то спала почти до часу. Когда встала, Яцека дома уже не было. Я перепила шампанского, и потому у меня слегка болела голова. Решила до вечера не выходить, а в связи с этим – и не одеваться. Сделав несколько телефонных звонков, как раз собиралась заняться упорядочиванием своих заметок, как вдруг пришел Юзеф и доложил, что в прихожей ждет некий посыльный с письмом, которое ему велено передать мне в собственные руки.

Сперва я решила, что Тото придумал для меня какой-то новый подарочек. Он любит такие несвоевременные неожиданности. Ничего дурного я не предвидела.

В прихожей стоял обычнейший посыльный: старый сгорбленный человек с седой бородкой и с красной шапкой в руках. Я бы на него и не глянула, когда бы он не сказал:

– Может, уважаемая пани соблаговолит закрыть двери.

Я оглянулась. И правда оставила дверь в кабинет отворенной. Я несколько обеспокоилась:

– И отчего же мне ее закрывать?

– А сейчас я уважаемой пани объясню.

Я взглянула на него с недоверием, но решила, что такой-то старичок не может иметь никаких дурных намерений. Когда закрывала двери, он протянул ко мне руку и прошептал:

– Ганечка!..

Я чуть не вскрикнула от испуга. Отскочила назад. Насколько помню, показалось мне, что говорит со мной безумец. Вообразите только: сгорбленный старикашка неряшливого вида, со всклокоченными седыми волосами протягивает руки и шепчет мне так, словно мы были в самых доверительных отношениях. К тому же у него еще и глаза обведены красным. Ужасно!

– Ты что же, меня не узнаешь? – сказал он.

И вот теперь я его узнала. Это был Роберт. Но как же он ужасно изменился! Какие страсти, должно быть, пережил, если выглядел таким старым, независимо от грима! И этот грим! Я могла бы часами смотреть – и не понимать, что это он.

– Ты меня не узнаешь? – повторил он.

Со страха и испуга я не могла даже словечка вымолвить. Руки у меня тряслись.

– Узнаю, – выдавила из себя.

– У меня немного времени, любимая. Я пришел затем лишь, чтобы взять то, что ты вынула из сейфа. Потом, через пару-тройку дней, я позвоню. Пакет еще у тебя?

Я кивнула.

– Конечно у меня.

Сердце мое стучало словно молот.

– Это хорошо, – сказал Роберт. – Это просто прекрасно. Я тебе несказанно благодарен. А теперь, Ганечка, прошу, поспеши. И постарайся принести мне тот пакет так, чтобы никто из домашних не увидел. Это очень важно. Где он у тебя?

– В спальне, в комоде.

– Тогда поспеши.

У меня и ноги подгибались, и голова кружилась. Как назло, не могла найти ключик от комода. Добрых пять минут прошло, пока я вытащила пакет и вернулась в прихожую.

Роберт встретил меня чуть ли не с гневом:

– И что ты так долго делала?! Говори, чем занималась! Где у тебя телефон?

Он вдруг сжал мою руку. Я была настолько ошеломлена, что не знала, как отреагировать.

– Прошу отпустить меня, – прошептала. – Я искала этот пакет. Куда-то делся ключ от ящика с бельем.

– Где у тебя телефон? – прошипел он, лишь сильнее сжимая мою руку.

– Здесь, рядом, в кабинете.

Роберт смотрел мне в глаза с угрозой и ненавистью. Выглядел ужасно. Сколько же в этом человеке жестокости! Крайне грубо отодвинул меня и вошел в кабинет. Только проверив, что телефон и правда находится там, он чуть успокоился и принялся рвать пакет.

Вдруг с губ его сорвалось мерзкое проклятие, и он с яростью отбросил пакет на пол. На ковер посыпались резаные газеты. Он же посмотрел на меня с чувством и произнес сквозь стиснутые зубы:

– Это все из-за тебя! Почему ты не пошла в банк в тот же день, когда получила письмо от меня? Они успели все найти и подменить. Отчего ты не пошла сразу?

Он приблизил свое лицо к моему, и я от страха соврала:

– Но я же пошла. Сразу…

– Врешь! – почти крикнул он. – Ты пошла на следующий день в одиннадцать часов. Я был идиотом, что доверил тебе это задание! – Он пнул разбросанные газеты и добавил: – Впрочем, теперь-то все равно. А теперь слушай: ты должна молчать, как в могиле. Если выдашь, что я здесь был, убью тебя и не поморщусь. Помни: я умею сдерживать свои обещания, поняла?