— А где же красивый? — ошеломленно спросила я.

— Вот, — кивнула на Лысого Екатерина Андреевна.

— А мужественный где? — Я хотела все как следует уточнить.

— Вот, — снова кивнула Екатерина Андреевна.

Лысый протянул мне открытку-приглашение, на которой были нарисованы обручальные кольца: «Екатерина и Андрей приглашают Вас на празднование своего бракосочетания…»

У меня покалывало в сердце, звенело в ушах и еще тошнило. Я попросила Екатерину Андреевну принести мне валерьянки (у них всегда есть запас для нервных пациентов) — объяснила, что это у меня сильный стресс от того, что ее жених такой красивый и мужественный.

— Надо же, вы так хорошо перенесли пульпит, а от моего Андрея у вас такой сильный стресс! — с заметным удовольствием сказала Екатерина Андреевна.

Екатерина Андреевна удивлялась и веселилась как дитя, когда поняла, что мы с Лысым старые знакомцы.

Мы с Лысым тоже удивлялись и веселились, но старались не подавать виду, что между нами есть тайны.

У Лысого была одна тайна. Лысый почему-то хотел представить дело так, словно в наших отношениях не было перерыва из-за срубленной липы.

И у меня была одна тайна. Я не могла признаться Екатерине Андреевне и Лысому, что Лысого зовут не Андрей, а Марат. То есть это я обычно обращалась к нему: «Марат, зачем вам охранник?» или: «Марат, может быть, обойдетесь без консьержа?» Он мне когда-то так и представился — Марат. И я не подозревала, что развязно называю его по фамилии.


Поздно вечером ко мне пришел Лысый. Сказал, что за время нашей ссоры сильно соскучился по Льву Евгеньичу, а вот без наших разговоров, наоборот, обошелся легко. Поэтому сейчас он все подробно расскажет.

Лысый ужасно важничал. Развалился в кресле, курил трубку, требовал в кресло то чай, то кофе, то бутерброд, скормил Льву Евгеньичу свои бутерброды, плескался в Муркином страстном внимании к своей любовной истории и ежеминутно повторял: «Я как семейный человек…»

Я увела Мурку на кухню и спросила:

— Мурка, как ты думаешь, Лысый красивый и мужественный?

— Каждый человек уникален и вызывает упоения любви и все такое, — туманно ответила Мура. — Невеста Лысого вместо толстяка в спортивном костюме видит его истинную, скрытую от наших глаз красивую и мужественную личность. А Лысый не теряет времени даром и все больше походит на красивую и мужественную личность, какой его задумал Бог. Обычное дело.

— Мурочка, что с тобой? — испуганно прошептала я. — Горло, голова, насморк, завтра не пойдешь в школу?

— Зачем-то прочитала в твоей книге, — застенчиво пояснила Мура. — Прости меня, пожалуйста, я больше не буду.


Лысый, кажется, даже не заметил, что мы выходили из комнаты.

…Я очень хорошо помню все, что Екатерина Андреевна рассказывала мне про Андрея. То есть про Лысого, но это же был вылитый Андрей:

1. Может пропасть на несколько дней.

2. Не выражает словами своих чувств.

3. Не любит ходить в театр, смотрит боевики по телевизору.

4. Подолгу разговаривает по телефону о делах.


Не может быть, все это характерно только для Андрея!


Неужели и для Лысого тоже?


И не только для Лысого, а для многих мужчин?


Не может этого быть, или я не психолог.


— С Катькой мне было спокойно, и я уже совсем было решил жениться на Катьке, очень она душевная женщина, а тут Наташка… У Наташки, конечно, ноги… Но у Наташки ума как у кузнечика, к тому же с Катькой серьезное чувство… — в который раз повторил он, и тут зазвонил телефон.

— Аркашка! — радостно сказала я. Мой друг Аркаша из Израиля звонит редко.

— Но ноги что? Ноги у всех, а с Катькой чувство, — бубнил Лысый. — А Наташке все время на дискотеки надо, а с Катькой хорошо… А если у меня зуб заболит, кто меня вылечит, Наташка, что ли? Вот я и говорю…

— Я с Израилем разговариваю, — прошептала я Лысому, прикрыв рукой трубку.

— Отмените Израиль! — громко и сердито сказал Лысый, и я испуганно нажала на рычаг. — У человека, можно сказать, жизнь решилась, а вы тут с Израилем разговариваете! Лучше скажите насчет меня. Правда, моя Катька супер?!

— Екатерина Андреевна безусловно супер, — искренно сказала я, и тут опять раздался звонок, и я подняла трубку.


— Кто это был? Кто? Кто это сказал «отменить Израиль»? — въедливо спросил Аркаша.

— Да так, никто… это радиопостановка… — ответила я. Еще подумает, что у меня в доме завелся антисемит, сидит в углу и корчит страшные рожи: отменить Израиль! Вообще отменить! Навсегда!

— Все-таки у вас там антисемитизм, — вздохнул Аркаша, — если уж даже по радио такое говорят…


На прощанье Лысый сказал:

— А помните, у вас был такой Андрей?

— Не помню, — небрежно ответила я. — А что? Что Андрей, что?

— Моя Катька ему очень понравилась. Он как-то заехал ко мне, так я его отвел в сторону и спросил — ну как, мол, вам Катька? А он задумался, а потом говорит: «Кто?.. А-а, да… очень приятная женщина». Так прямо и сказал.

— А потом Андрей с Екатериной Андреевной вместе вышли, и он подвез ее до дома, — утвердительно сказала я.

Лысый гордо кивнул в ответ: «Он бы не стал Наташку подвозить или кого попало. То ли дело моя Катька, она у меня очень приятная женщина, супер!»

Все выяснилось. Тайное всегда становится явным, и наоборот.

Итоги дня:

1. Екатерина Андреевна + Лысый = любовь. Это хорошо.

2. Конечно, Андрей свободный человек и мог бы жениться хоть каждый день, но как, скажите, пожалуйста, я могла подумать, что он выкроит денек от своего электричества, сменит джинсы на костюм-тройку, нацепит куклу на капот немытого лендровера, полного удочек и наживки, и поедет по памятникам культуры, весь обсыпанный рисом? Наверное, Бог хотел меня наказать за то, что я неважный поэт, поэтому он временно отнял у меня разум.

3. С Андреем все оказалось еще хуже, чем если бы он просто женился. Никакой блондинки у него не было, и это ужасно. Андрей не захотел быть со мной не потому, что полюбил Екатерину Андреевну, а потому, что разлюбил меня…


9 апреля, пятница

У меня ничего особенного, а у Ольги неприятности, очень серьезные.

Виртуальная ошибка Олеговой молодости, мама Антоши, сообщила Олегу, что еще немного побудет за границей — буквально пару лет, а потом сразу же его заберет. Есть и другой вариант — пусть ей немедленно вышлют Антошу с оказией, а то у нее потом какие-то срочные дела.

Олег склоняется к тому, чтобы отправить Антошу к маме, а Ольга считает — глупо бросать такую хорошую учительницу и ехать учиться в заштатную школу в иностранной деревне. Она говорит, что Антоше нужно спокойно закончить второй класс и поступить в университет. То есть окончить школу в Питере и поступить в университет в Питере, чтобы мы могли за ним присматривать.

Да, а неприятности такие: Ольга думает, что Антоша литературно одаренный вундеркинд, и занимается с ним литературой. Вчера задала ему анализ стихотворения «Я помню чудное мгновенье», посвященного А. К. Вечером пришел Олег, и она гордо говорит — вот, послушай Пушкина.

— Я помню чудное мгновенье, — сказал Антоша, — посвящается Анне Карениной.

— О! — сказала Ольга, гордясь, что ребенок уже читает Толстого. — Это же разные эпохи.

— Вот и я тоже думаю, что разные, — Пушкин и теплоход «Анна Каренина»…

Ольга озабочена списком литературы на лето. Собирается в школу: обсудить с учительницей, что «Сказка о рыбаке и рыбке» — это для Антоши слишком просто, хочет вместо сказки предложить пятую главу «Евгения Онегина». И что-то совсем легкое из европейской литературы, к примеру, «Гаргантюа и Пантагрюэля».


30 апреля, суббота

Пасха. Поэтому я красиво разложила на кухонном столе крашеные яйца, а посредине поставила хорошенького заводного цыпленка, из живота у него торчит ключик, сейчас таких не делают. Цыпленка я сама нашла в старых игрушках, а яйца красила Мурка: вчера весь вечер возилась с красными и зелеными тряпочками, но яйца почему-то получились не красные и не зеленые, а линялые, и пришлось сверху нарисовать фломастерами звездочки, получилось красиво. Вчера Мурка красила яйца, а сегодня дневным поездом «Аврора» с чипсами и книжкой отправилась в Москву к своей любимой подружке детства, дочери моей любимой подружки детства. Я тоже к ней всегда ездила «Авророй» с чипсами и книжкой.

Мурка едет в поезде, а я праздную Пасху. Со мной вместе празднуют Морковский и Кисуля Сергеевич. Не то чтобы у меня был пирожок и горшочек с маслом и я заранее позвала их обоих в гости, — они оба пришли сами, и каждый со своей едой.

Около восьми вечера, только я собралась съесть красное яйцо в зеленых звездочках и завести себе заводного цыпленка, как пришел Морковский.

— Ой… это ты… — смущенно сказал Морковский. Странно с его стороны ждать, что ему откроет Лев Евгеньич или Савва Игнатьич, тем более Саввы Игнатьича нет дома.

— Ой!.. Мне так неудобно… что я ворвался… — прошептал Морковский, вздохнул и замер на пороге. Ужасно виноватый вид, одет в коротковатую вельветовую курточку и мешковатые брюки, к груди прижимает мобильный телефон. Типичный Рыцарь Печального Образа. — Прости-пожалуйста, извини-пожалуйста… ой как неловко получилось, что я без звонка… но это не я, а телефон… он разрядился…

Морковский бочком вдвинулся в прихожую:

— Я бы сам никогда, но мама… она весь день в машине… не вынесет жары…

— Мама?! Скорей веди маму сюда, — испугалась я.

— Нет, мама дома… Фаршированная рыба — вот, мама прислала. Она весь день в машине, жарко… — повторил Морковский, протягивая мне пакет с голубой кастрюлькой. А из пакета… Ох!.. Из пакета распространился чудный запах, упоительный запах, запах с большой буквы.