«Глаз с тебя не спущу, негодяйка!»

Я захихикала и отобрала у него стилус.

«У меня начинаются тренировки».

Это было слабо сказано… У меня начинались пытки. Тренер свирепела.

— Вот это не олимпийское упражнение. Все, чего мы добивались ценой неимоверных усилий коту под хвост! Ты вообще потеряла связь с предметом. — Рвала и метала она. Ну еще бы не потерять, меня одна рука почти не слушается! Я ведь не рассчитывала, что меня будут экзаменовать по полной программе. А мне назначили шестичасовые тренировки. Ежедневные. И, сдается мне, без Сергея здесь не обошлось!

Учебу приходилось пропускать, с Алексом я виделась мало. И вот только тогда, впервые я подумала о том, что возможно — только возможно — художественная гимнастика действительно стала обузой. Даже не просто обузой, а средством давления. Это осознание стало настолько неожиданным и пугающим, что я стала заниматься с удвоенным усердием. Я оказалась не готова расстаться со своими ленточками.

Тем вечером у меня настолько сильно болели ноги, что Алекс буквально на руках донес меня до кровати. Ни о какой спа-ванне и речи не было — я бы до нее не доползла.

— Я пойду, — шепнул он, но я не хотела с ним прощаться, я безумно скучала по нему.

— Не уходи, — сквозь сон прошептала я, притягивая к себе Алекса за рукав джемпера.

А когда я проснулась утром в кольце его рук, казалось, ничего более прекрасного на свете не существует. Я не удержалась и коснулась пальцами его щетины, проверяя, действительно ли она такая колючая, как кажется.

— Не помню, чтобы я хоть когда-нибудь просыпалась в таком хорошем настроении, — прошептала я. Он уже не спал, но и проснувшимся не выглядел. Я сразу вспомнила тот момент, когда позвонила ему домой утром, а он сказал, что разговаривать со мной будет только после обеда. И тут до меня дошло, что он ужасно устал. С банком, со мной, с трениями с отцом… — Спи дальше. Сегодня выходной. Никто не знает где ты. Телефон твой я унесу в гостиную.

Алекс сначала пытался отказаться, а потом и правда уснул. А ведь я не прогадала. Его телефон звонил с завидной периодичностью. Под него даже пришлось подложить несколько журналов — очень раздражало бесконечное жужжание. К тому моменту, как он встал, я успела прибраться, принять душ и приготовить завтрак.

— Обычно я сплю меньше, — сказал он в свое оправдание. А я что? Я ни разу не усомнилась. — И обычно мне этого хватает. Что ты со мной сделала?

— Ничего, — торжественно провозгласила я. — Будешь есть?

— Буду.

Он сел за стол, размешал сахар в кофе, поднял на меня глаза и вдруг совершенно не к месту спросил:

— Ты меня любишь?

Я аж подавилась. Мне совсем не хотелось отвечать на этот вопрос. Пока он мне мог поставить только шах, но стоит злокозненным словам сорваться с губ, и мат будет тоже обеспечен.

— Ты сам все прекрасно знаешь.

— Я хочу, чтобы и ты это знала тоже.

— О чем ты?

— О доверии.

— Опять?

— Да, опять.

— Алекс, не порти момент.

— Что значит не порти момент?! — его тон стал раздражительным. «А счастье было так возможно!» — продекламировало мое подсознание. — Я просто хочу, чтобы ты произнесла это очевидное невероятное вслух.

— Если ты сейчас ждешь, что я брошусь тебе на шею со словами, что навечно твоя, то этого не будет. Потому что тебе этого от меня не нужно. Мы опять возвращаемся к разговору о шрамах и ленточках?

— Мы возвращаемся к разговору о том, что ты снова замыкаешься. Мы мало видимся, мало разговариваем. Если ты думаешь, что мне не страшно, что ты дашь задний ход, то ошибаешься.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я хочу услышать, просто услышать, что ты это признаешь. Я люблю тебя, я говорил тебе это, и не раз. А ты можешь мне это сказать?

— Я…

Свет. Занавес.

Хлопок входной двери.

Глава 19

Я знала, я была уверена, что наш с Алексом роман закончится плохо, я понимала, что мне будет горько, но не думала, что за такой короткой срок он может мне стать настолько необходим. Я, казалось, намеренно держала дистанцию, чтобы этого не допустить. Не говорила, что люблю, не позволяла ему зайти дальше поцелуев, но разве это меня уберегло? Ну, судите сами. Я стояла на крылечке университета, сжимая в кулаке пустую пачку сигарет. А моя одежда так пропиталась едким дымом, что даже самой было противно. Но я не могла остановиться. И отвлечься это не помогало.

— Опять Алекс? — вздохнула Лариса.

Тут-то меня и прорвало:

— Да, ты была права. Я оставляю себе пути отхода. Я такая. И это бесит всех. Но я не могу броситься в омут с головой и сделать вид, что меня это не волнует!

Все застыли в молчании.

— Я знаю, — просто кивнула Лара.

— А он не знает. Он ушел и хлопнул дверью так, что штукатурка посыпалась. — Самое удивительное, что после этой вспышки я дышала так, словно стометровку пробежала.

Я знала, что в тот день он не мог вставить линзы, они за ночь высохли, как он вел машину? Сорок минут спустя я позвонила ему, просто чтобы удостовериться, что он благополучно добрался домой, но как только услышала спокойный голос — бросила трубку, а потом расплакалась, обзывая себя последней дурой.

Когда мы вышли из корпуса, я оглядела крылечко в надежде стрельнуть у кого-нибудь очередную сигарету. Хотя кому я вру? Я искала черную мицубиши. И Алекса. И что самое невероятное — я и то, и другое нашла! Мне пришлось схватиться за плечо Ларисы, чтобы не упасть. А еще у мицубиши был открыт верх. В феврале. Ну а как же иначе? Я сразу заподозрила неладное! Из машины вышел Алекс, и ни о каких сигаретах я уже не думала, я вообще забыла, что они существуют! Кстати, он нес в руках три розы. Разумеется, я подумала, что это мне и почти бросилась к нему на шею, только вот этот… не знаю, как его назвать… подошел к каждой из моих подруг и подарил по цветку. Нормально вообще?! После сего знаменательного действа он остановился напротив меня. Я поежилась и скрестила руки на груди. А потом он вдруг схватил меня и потащил к машине. Не могу сказать, что я громко орала или сильно сопротивлялась, все было лучше, чем игра в незнакомцев. А потом он бросил меня на заднее сидение машины. Я сначала не поняла что происходит. Вокруг было что-то странное. И ужасно холодное. А только потом я огляделась и поняла, что сидение и пол усыпаны… бутонами красных роз. Кажется, я разучилась дышать.

— И сколько цветочных магазинов ты разорил? — хрипло спросила я.

— Лучше спроси, сколько цветочных магазинов разорили меня! — парировал он. Либо мне показалось, либо Настя попросила Олю ее ущипнуть. И меня тоже, и меня! Вокруг начали собираться люди. Все, буквально все пялились. — Надеюсь, я прощен?

О да. Он просил прощения. У меня.

— Ты сам знаешь, — сглотнула я.

— Да. Знаю, — улыбнулся он.

Я вскочила на колени, оскальзываясь на лепестках, и порывисто поцеловала его.

— Могла бы что-нибудь сказать, — пробурчал он недовольно. — Я вообще-то их сам отрезал. Лично!

Я рассмеялась.

— Я скажу, — вдруг вмешалась Лара. — Ты, Алекс, конечно, временами полный кретин, но ухаживать умеешь.

— Знаешь, Лариса, если бы я уже не был влюблен, думаю, у нас бы что-нибудь вышло.

— Неа. Никогда. Я люблю свою психическую устойчивость, а ты даже на расстоянии дурно на нее влияешь, — хмыкнула она и помахала на прощание рукой.

Каждый день я выходила из здания университета с замирающим сердцем. Мне казалось, что сегодня Алекс пропадет, растает как дым. Именно сегодня он придет ко мне и с отсутствующим, отстраненным видом скажет, что я ему надоела. Или вовсе не придет. В конце концов, чем я отличаюсь от любой другой девушки? Инициалами в паспорте. Но каждый день он возвращался с улыбкой. Кроме того памятного. В тот день он был явно не в настроении. Мы выходили из дверей корпуса, я увидела выражение лица, и мигом запаниковала. Он шел мне навстречу, его лицо было серьезным, почти сердитым.

— Ты что как резко тормозишь? — налетела на меня Настя.

А я дар речи потеряла. Алекс, однако, причин не подтвердил:

— Мой отец хочет тебя повидать.

— А я н-не хочу видеть, — заплетающимся языком пробормотала я. Нервы-нервы. — И вообще мне на тренировку.

Я потупилась и засунула руки глубже в карманы пальто. Подруги дипломатично разбежались.

— Объясни-ка мне, что он тебе сказал на самом деле.

— Не понимаю, о чем ты.

— Карина, не надо мне врать. Ты от одного лишь упоминания его имени зеленеешь!

Я вздохнула.

— Он велел мне держаться от тебя подальше.

— Почему?

— Почему? Потому что я подвергаю тебя опасности. Потому что я не вашего круга. Но в данный момент я делаю все ему поперек.

— Глупости! Константин…

— Он сказал, что разберется… — приврала я. — Если мы с тобой просто разойдемся в разные стороны.

— А если нет?

— Ну… он не уточнял. Но мы оба знаем, что он может со мной сделать что угодно.

Я вздохнула, а Алекс прижал меня к себе и сказал:

— Он ничего тебе не сделает. Я обещаю.

— Конечно нет. Это бы повредило вашим с ним добрым отношениям. Однако, он может сделать что-то с Женей. С Лизой. С Димой. Это было бы не менее больно, понимаешь? Только больно было бы не тебе.

Я почувствовала, как дрогнули руки Алекса. Он понял, он услышал.

— А у тебя есть я. Я не позволю ему причинить тебе боль. Я обещаю.

Но, тем не менее, с Сергеем мы встретились. В кафе около банка. И более неприятной ситуации сложно было даже вообразить. Алекс сидел напротив отца, я — рядом с ним. Заказанный кофе давно остыл. Однако никто из нас к еде даже не притронулся. И кроме как о делах не говорили, да и то Елисеевы всего парой фраз обменялись. Когда Сергей перешел к сути, я напоминала комок нервов, у меня даже голова от напряжения разболелась.