— Это и был твой план. Что же ты? Стреляй.

— Зачем тебя теперь убивать? — вздохнул Алекс, в голосе просквозила боль, дуло соскользнуло ниже, а волосы оказались на свободе.

— Теперь меня убьет он! Правильно, Алекс, быстрой смерти я не заслужила! Браво, твоей жестокости нет предела! — Я резко развернулась, схватилась за ствол пистолета и приставила его к груди. Мозги мне, кажется, отказали. А, может, просто хотела напугать Алекса. Потому что несмотря ни на что не верила, что глядя мне в лицо он способен выстрелить. Это не то же самое, что с крыши. — Стреляй! — заорала на него я.

Тем не менее, он даже не сделал попытки убрать оружие. Мы так и будем стоять и трепаться, разделенные несколькими сантиментрами стали?

— Почему ты не убил меня? — Мне хотелось услышать, мне хотелось, чтобы он признал, что не выдержал собственной аморальности. Мне хотелось, чтобы он пообещал, что он никогда больше ни с одним человеком так не поступит! — Сейчас здесь была бы она. — Мой голос против воли сорвался. — Хотя Лиза была права.

— Кто?!

— Вы с Элей оба смешные. Безнравственная скотина и дура-наркоманка! — На его лице застыло такое выражение, что я поняла, теперь у него может и случайно, но обязательно дрогнет палец на курке. И я лихорадочно начала вспоминать снял он предохранитель или нет. Я не хотела смотреть вниз, чтобы проверить, не хотела выдавать свою слабость. — Ты в шоке? Ага, я тоже! Какова вероятность того, что натолкнешься на почти единственного знакомого человека в чужой стране? Да еще в какой компании! Это судьба была, Алекс!

— И ты все видела и слышала? — глаза у него сузились, ноздри яростно раздувались.

— Я видела и слышала все. Даже больше, чем ты. Я дождалась, когда она выйдет из отеля, в то время как ты просто сел в такси и уехал. Ублюдок! Тогда я и поняла, что ты делаешь. Не только со мной, со всеми! — выплюнула я ему в лицо. — Лиза все знает. Пока я была у Константина, я ей писала. Все это время. Она расскажет моим родителям. Если я не пришлю ей весточку, она позвонит и расскажет. — Чистый блеф. Я не могла позволить матери узнать, она бы не смогла, не перенесла, но Алекс не в курсе. Его интересовала не моя жизнь, а как подобраться ко мне поближе. Так что он просто понятия не имеет, на что я пойду и не пойду по отношению к родным.

Мне казалось, что он не станет стрелять, а один раз хорошо ударит головой о стену, и… Внезапно его рука обхватила меня за шею, и я полетела на пол, больно ударяясь плечом о паркетный пол. Помимо воли и логики, я начала отползать спиной к стене. Белые ночи или нет, в коридоре царил полумрак, не до света нам было. И все же я видела жуткий лихорадочный блеск в его глазах… Но остановиться я не могла, меня буквально прорвало:

— Ты пожалел меня. Даже дважды. Тогда, на заливе. И потом, на крыше торгового центра. — Я заметила, как дрогнул пистолет в его руках. Он не знал, что я в курсе? — Ты совершил огромную ошибку. Я буду тебя вечно ненавидеть. Если ты меня не убьешь, ты будешь знать, что в этом мире есть человек, которого ты решил пустить в расход, но который не сделал тебе ничего плохого. Ты с этим сможешь жить, Алекс? Сможешь?

— Я знал, на что иду. Я знаю, кто ты, знаю какая ты. Я знаю о твоих мечтах и твоих бывших друзьях. Я знаю о тебе намного больше, чем тебе кажется. Я все продумал, все просчитал, но я не смог выстрелить в ребенка. Ты стояла на парковке такая бледная и беспомощная, этот урод тебя напугал до полусмерти. И я не выстрелил, позволил тебе сбежать, — хрипло сказал он. — Но если бы я только знал, что ты спуталась с этой шлюхой, если бы я знал, что ты на самом деле только притворяешься, я бы сделал это. Без колебаний.

— Почему? — искренне изумилась я.

— Потому что ты лгунья. Ты лгунья, Карина. Ты спрашивала про свой типаж. Вот он: красивая лживая сука. — У меня даже челюсть отвисла. — От таких надо избавляться сразу.

— Так давай! — прорычала я. — Давай! Ты же теперь знаешь про Лизу!

— Не могу, — с некой обреченностью прохрипел он. — Когда я тебя вижу, мне до безобразия хочется свернуть тебе шею, но теперь какой в этом смысл? Никакого. Так что просто проваливай отсюда.

А затем в меня полетело нечто маленькое и блестящее… Я не сразу осмелилась взглянуть на то, что это было. Кредитная карточка?! Мир сошел с ума.

— Забери эту дрянь обратно!

— Ах да, как это говорится? Спасибо. За помощь.

— У тебя биполярное расстройство?! — заорала я.

— Очень надеюсь, что нет, — серьезно сказал он. — Ты сделала то, что я просил, здесь гонорар. И можешь обвинять меня в чем угодно, но не в том, что моральную компенсацию не получила. И да, Карина, я не шутил. Лучше просто не попадайся мне на глаза! Вовсе. — И вот с этими словами он развернулся, намереваясь уйти.

— Последний вопрос. Почему ты и ее тоже вышвырнул?

Внезапно Алекс резко развернулся, оказался от меня очень близко и до боли сжал пальцами мой подбородок.

— Это не твое дело, запомнила? — ласково проговорил он. — Но если тебе будет житься спокойнее, то я отвечу. Она наркоманка. А я никогда не суну голову в петлю добровольно!

После этого он ударил меня затылком о стену позади. Не то, чтобы больно, а, видно, не удержался. И я осталась одна в темном коридоре. Карточку я попыталась сломать, но сил не хватило, руки дрожали. Да и, боюсь, если бы я ее выбросила здесь, он прислал бы ее по почте в подарок моим родителям. Я выругалась неподобающим девушке образом и выскочила на холодную ночную улицу.

Влажность воздуха зашкаливала. Я шла по грязной дороге к себе домой, потерявшись в пространстве, забыв обо всех направлениях и наличии общественного транспорта. До меня вдруг дошло, что я вела себя как законченная самоубийца. Не знаю, как вообще меня Алекс не пришиб! Провокация без тормозов. Я шла и шла, пока не уткнулась носом в какое-то огромное офисное окно. В стекле я должна была увидеть собственное отражение, но этого не случилось. Я увидела ее. И, ненавидя всей душой, жаждая сломать Эльвиру Граданскую, изгнать ее из себя навсегда, с размаху ударила по лицу девушки напротив. И стекло посыпалось дождем, брызнуло во все стороны, завизжала сигнализация. С каким-то странным заторможенным удивлением я уставилась на вонзившийся мне в руку осколок. Я вскрикнула, кровь хлестнула фонтаном, боль отрезвила, но было поздно. Я выдернула с пояса ремень и попыталась пережать артерию, но другая рука, тоже вся в порезах, не слушалась, осколки обжигали болью. Над моей головой вдруг откуда ни возьмись оказался куст сирени, отцветший, поблекший. И стало так все равно, что я легла прямо на землю и закрыла глаза в сонном оцепенении, вызванном кровопотерей. Сквозь закрытые глаза я видела насмехвающееся лицо Эли Граданской… или свое, откуда мне знать? Вокруг звучали какие-то голоса, потом я почувствовала, как меня поднимают. Кто? Я с превеликим трудом открыла глаза, но голова была запрокинута, и единственное, что я увидела — засохшее соцветие. Как красиво и пышно они цветут, и как скоро вянут. И почему-то мне вспомнилось, как в детстве тайком брала чьи-то духи с запахом сирени и разбрызгивала их по дому.

Глаза не открывались. Темно. Значит это ад. Все болит, значит это ад. Электронный сигнал? Есть ли в аду электроника? Ну конечно, в аду есть электроника, она слишком противоестественна всему, что есть в природе. Я вздохнула и с ужасом обнаружила, что сделать это трудно. Когда мне удалось открыть глаза, создалось ощущение, что веки распухли как минимум вдвое. Ночь. Больница. Тусклый свет. Провода искусственного дыхания. Ну чем не Блок?

— Проснулась, — произнес очень знакомый голос с заметной долей облегчения. — Три дня спала. Твои родители с ума сходят, — я даже подпрыгнула на кровати, чем вызвала гнев доктора Дмитрия Дьяченко.

— Дима! — воскликнула я. В идеально белом накрахмаленном халате он напомнил мне моль. Тоже такой бледный-бледный. И, тем не менее, в данных декорациях он смотрелся естественно как никогда. — Что произошло?

— Мне бы тоже хотелось это знать, — кивнул он. Я постаралась вспомнить, но в голову словно ваты напихали. — Я нашел тебя в осколках битого стекла, под кустом сирени и всю в крови. Мы потратили на тебя половину банка крови, пока штопали руку, так что лежи и не двигайся.

Стоило ему напомнить мне о стекле, как память прорезалась. И паника. Я на автомате начала ему врать, но он, не будучи дураком, не поверил мне. И пришлось рассказывать про то, как я разбила стекло на самом деле. Я только не стала признаваться в том, зачем это сделала. Ну, потому что нездорово оно. А после Дима просто вложил мне в руку карточку, отданную Алексом, и я поняла, что он немало знает и без моего признания. Его пальцы все еще сжимали мой кулачок, когда он произнес:

— Карина, я доктор, — он стиснул зубы. — И знаю, что ты сейчас никому не можешь рассказать о случившемся. Но я бы хотел надеяться, что стекла ты больше бить не станешь. От меня ничего не нужно скрывать, если хочешь поговорить, ты знаешь, где меня искать. — Я кивнула, пообещав себе, что скорее ад замерзнет, чем попрусь к Диме делиться наболевшим. — Родителям твоим сказали, что дети играли на улице в мяч и разбили окно, когда ты проходила мимо злосчастного здания. Это так, чтобы ты знала что врать, если не захочешь инсценировать крошечную амнезию.

Я кивнула и погрузилась в свои невеселые мысли. Опять врать! Я-то было понадеялась, что все закончилось.

— Дима, — позвала я, когда он уже почти вышел. — Спасибо.

Я пролежала в больнице неделю, а потом меня выписали. Швы сняли, но тренер меня чуть не добила, клянусь. Личная мегадрама в олимпийский сезон, МОЙ олимпийский сезон. Второго у меня может и не случиться, да и этот лучше всего по возрасту подходит… Так что тренер категорически отказалась дать мне отпуск в лечебных целях, ограничилась щадящей нагрузкой.

После одной из тренировок перед самым отъездом в лагерь тренер не выдержала. Она вызвала меня к себе, гневно взглянула и сказала: