Глава одиннадцатая

Птички упорхнули одна за другой; мой хозяин привел свой туалет в полный порядок до мелочей, и я его увидела садящимся за стол; он держался прямо, взор его сиял; усы закручены, шапка была слегка надвинута на ухо.

Я не могла удержаться, чтобы не вскрикнуть:

– В императорском табуне нет ничего подобного! Это животное переносит все!

Возможно ли, по вашему мнению, чтобы такая кушетка, как я, не обожала хозяина, подобного моему? Я влюблена, говорю чистосердечно. Мне бы хотелось, чтобы мой каркас, мои пружины и моя вышивка превратились сейчас в прекрасную сильную девушку с янтарного цвета кожей, как у моего милого, нежного друга, красивой дамы с карими глазами, которая, смотря в зеркало на свои плечи и ноги, говорит с довольным видом: «Решительно, у меня кожа первого сорта!»

Но моя самая обыкновенная, утомившая даже меня вышивка никогда не будет стоить кожи не только первого, но и второго сорта; как бы чувствительны ни были мои пружины, они никогда не испытают того, что испытывают женские нервы, и я слишком хорошо знаю изящество моей еловой арматуры, чтобы быть уверенной, что она всегда уступит гибкой и нежной структуре прекрасного женского тела.

Почему это сегодня я мечтаю о своем хозяине? Почему я возбуждена в такой степени, и почему я трясусь в своем углу, как безумная, желающая пирога, пирога ее хозяина?

Очевидно, что это нелепо с моей стороны! Но с тех пор, как я начала писать свои мемуары, мне кажется, я очутилась в таком положении, в каком не была ни одна кушетка. Не придает ли занятие литературой известного рода очарования?

Увы, зачем мне разбираться в своих нравственных качествах? Я недостаточно храбра с физической стороны. Я только бедный инструмент для наслаждений, и если в тайниках своего механизма я чувствую биение чувствительного и великодушного сердца, то об этом никогда не узнает мой хозяин.

Ах, сколько горя доставляет он мне! Мне, которая его так любит!.. Иногда моя печаль не представляется мне несправедливой; я хочу подняться над мелким злопамятством и прославить, как и должна, величайшую любовь, служить которой привел меня случай.

Я никогда не перестану хвалить его ловкость и смелость, и я признаюсь, что он – животное столь же высокомерное, сколь же доблестное; не единожды он хвастался, что бронзовый слепок с него, выставленный на публичной площади в Париже, доказывал бы всем слабым, хилым, утратившим способность веселиться, каким замечательным телосложением, какой физической силой, какой прелестной глоткой обладает этот выдающийся феномен, то есть он сам, и я не могу с этим не согласиться.

Сегодня мы зарегистрировали номер 923. Да, девятьсот двадцать три женщины побывали в объятиях моего хозяина; эта цифра поистине значительная, тем более, что большинство из них приходило к нему неоднократно. Нужно признаться, что для тридцати лет это недурной итог. Правда, я беспокоюсь и задаюсь вопросом: если так будет дальше продолжаться, если мы пойдем по этой дорожке, до какого же это числа мы дойдем? Но я уклоняюсь от темы, я хочу поскорее рассказать о сегодняшней истории, которая, право, заслуживает того, чтобы быть переданной потомству.

В этот день, после полудня, мой хозяин сидел за столом, он писал письма, преимущественно любовные; это уже наша особенность: когда бы у нас ни писали – всегда любовные письма; как вдруг раздался знакомый звон колокольчика.

– Опять! – вскричал мой хозяин. – Это кто еще намерен мне надоедать!

Так как он был почти совершенно голым – дело было в середине лета, – им внезапно овладела стыдливость, и как бы желая что-то спрятать, это чудище прикрылось халатом, подпоясалось витым поясом и медленно направилось к двери.

– Сударь, тут проживает мадемуазель Жозанна Бармен? – спросил женский голос, один из тех голосов, которые так богаты оттенками и силой.

Я думала, что произойдет заминка, но мой хозяин ответил, совершенно не смутясь:

– Да, да, сударыня, тут. Если вы хотите войти, будьте любезны.

Дама вошла.

– Мадемуазель Жозанна в соседней комнате. И так как она одна… Потрудитесь, сударыня, последовать за мной.

Прекрасная незнакомка вошла в нашу комнату и, разумеется, немедленно оказалась на мне.

– Но… – попыталась было дама.

– Вы не любите ждать, – вставил мой хозяин. – Я пойду ее предупредить.

Он удалился на несколько секунд и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

– В ожидании ее прихода позвольте мне предложить вам немного этого замороженного вина… сегодня так жарко…

Она, растерявшись, уверяла, что ей не жарко, что ей не хочется пить, и в этот момент она весьма походила на обезумевшую.

Я должна вам сказать, что Жозанна Бармен – кокотка, проживающая над нами, на втором этаже.

– Вы подруга Жозанны? – спросил мой хозяин.

– Да… мы были представлены друг другу в этом году зимою, в Монте-Карло. Я ее очень люблю. Я в отчаянии, что мы так редко видимся…

– Она так занята! – сказал мой хозяин.

– Я пришла для того, чтобы обнять ее и расцеловать.

– Вы обворожительны! Жозанна будет, без сомнения, очень рада… За ваше здоровье, сударыня, – сказал мой хозяин, предлагая ей бокал, в котором кокетливо колыхалось вино.

– С удовольствием! – сдавшись, сказала она. – Мне хотелось пить.

– Я догадался, сударыня, – ответил он, осматривая ее внимательным взглядом.

– Отчего вы так смотрите на меня? – спросила она.

– Я стараюсь вспомнить… мне кажется, что я вас знаю… У! черт! видел ли я вас?.. Ваши русые волосы… ваши глаза фиолетового цвета… Ваша исключительная талия… Но больше всего ваши волосы, ваши русые прелестные волосы…

– Вы очень любезны, сударь…

– Нет, я не любезен… Где я вас видел?

И он сделал вид, как будто старался что-то вспомнить.

– Бесспорно, это было в Париже, – сказал он. – Потому что вы парижанка.

– Я не родилась в Париже, но…

– Без сомнения, парижанкой не родятся, парижанкой становятся. О! я вас хорошо знаю…

Она, польщенная, поспешила сказать:

– А!., на самом деле…

– Видите ли, сударыня, в Париже все прелестные женщины всегда известны.

– Да, но я не хороша…

– Простите, но вы прекрасны. Есть около ста женщин, с которыми я никогда не говорил, которые меня никогда не видели и которых я очень хорошо знаю. Минуту тому назад вы были в их числе. Он остановился:

– Но я еще не дал вам возможности удовлетворить жажду. Они опорожнили кубки.

– Вы уже давно в Париже?

– С шести лет…

– Следовательно, с детства…

– О! – воскликнула она. – Я настоящая женщина, и я…

– Двадцать три года, я знаю, – прервал мой хозяин.

– Кто вам сказал об этом?

– Это видно. Я точно узнаю возраст всех женщин…

– А каким образом?

– Мне достаточно посмотреть на одну маленькую вещь, и я узнаю…

– О, научите меня! – просительным тоном сказала незнакомка.

– Это фамильная тайна.

– А! – озадаченно протянула она.

– Я узнаю также, когда я хочу, будущее всякой женщины, ее судьбу, ее счастье и все случайности ее жизни. Прошлое в особенности не представляет для меня никакой тайны. Но прошлое не интересно.

– Вы замечательный человек, – сказала она с такой интонацией в голосе, которая обнаруживала сильную страсть.

Она больше не думала о Жозанне Бармен. Заинтригованная, она уже думала искать повод спросить о своем будущем, когда мой хозяин прервал ее размышления.

– Вас очень любят, – сказал он.

– О, люди!

– Это не люди, сударыня, это один человек. Он брюнет. Он также добр. Он не особенно богат, но он вас сделает счастливейшей женщиной; он будет в стороне от вас, в скучные моменты жизни… Это любопытно…

Он замолчал.

– О! говорите еще, еще, – воскликнула она.

Он наклонился к молодой даме, взял ее голову в свои руки; уставил ее глаза против своих глаз. Их уста разделяло очень незначительное пространство.

– Очень скоро вы его узнаете. Он перед вами явится самым необыкновенным образом. Ничто вам не предскажет, что это он. Он вас застигнет врасплох. Он вас возьмет и унесет; его первый жест будет жестом… Поцелуй в рот, как этот…

И он поцеловал в рот прелестную женщину, со сладкой и неопределенной страстью, которая уже довела до обморока такое множество его возлюбленных. Она не чувствовала поцелуя, очарованная, глядя на него глазами, помутневшими от страсти, она подчинялась ему, ничего не понимая, ничего не предвидя.

– И у вас будут величайшие радости любви. Это будет идеальной любовью, которая на всем своем пути будет устлана экстазами вашей расцветающей любви, которая наполнит прелестными мечтами ваши воспоминания. Бойтесь его прогнать: он принесет с собой счастье. И когда он вас приласкает, чтобы увлечь на постель сладострастия, вы позволите уломать себя без лишней мольбы…

И чудовище наклоняется все ближе и ближе к ней.

– Вы чувствуете, как его руки обхватывают ваш дрожащий бюст. Вы начинаете ощущать его дыхание. Поцелуи жгут ваши глаза, ваши губы… Безумная от желания, вы отдаетесь, не думая о последствиях вашего беспомощного состояния… Вы допускаете опьяняющие ласки… Вы благословляете руку, которая вас не щадит… Вы закрываете ваши удивительные глаза, которые в тот момент принимают оттенок фиалок. И мало-помалу у вас дух захватывает от счастья. В экстазе вы обращаетесь к небу… Вы в восхищении… Видишь ли ты? Вот это и есть рай… Ты ангел, и я твой ангел… Твои уста горят… Твои глаза отуманены… Твое тело дрожит страстью, и сладострастье проникает до мозга костей… Вот наслажденье! Твои глаза глядят, глядят… О, что видишь ты? Что предвидишь ты? Я тебя люблю!.. Я тебя люблю!.. Я тебя люблю!..

Тогда она, ослабев, прошептана задыхающимся голосом:

– О! люби… люби меня… Я тебя люблю!

Ах, нет, знаете, когда человек позволяет себе увлечь женщину подобной музыкой, то это действительно прекрасно! После победы мой хозяин, обнимая ее, просил: