Хелен Филдинг - Дневник Бриджит Джонс

– Боже правый, чем это ты занимаешься? – протрещала она с порога.

Я с помощью шоколадки взвешивала сто граммов хлопьев себе на завтрак (просто гирьки для весов у меня в унциях, а подсчет калорий ведется в граммах).

– У меня новости, доченька! – Она принялась хлопать дверцами шкафчиков.

– Что такое? – я стояла перед ней в носках и пижаме и слюной пыталась оттереть тушь под глазами.

– Малькольм и Элейн решили отмечать рубиновую свадьбу в Лондоне, двадцать третьего, так что ты сможешь прийти и пообщаться с Марком!

– Не хочу я общаться с Марком, – сквозь зубы произнесла я.

– Но он такой умный, Кембридж закончил. Сделал состояние в Америке…

– Никуда я не пойду.

– Ну хватит, доченька, не начинай, – так она говорила со мной, когда мне было тринадцать. – Марк закончил ремонт дома в Холланд-Парк и устраивает праздник для родителей там. Шесть этажей. Обслуживание заказано специальной фирме… Что ты наденешь?

– Ты пойдешь с Жулиу или с папой? – спросила я, чтобы ее прервать.

– Ой, доченька, пока не знаю. Может, с обоими, – сказала она своим особым голосом с придыханием.

– Это невозможно.

– Ну мы же с папой остались друзьями, доченька. И с Жулиу мы тоже просто дружим.

Р-р-р. Р-р-р-р-р. Не выношу, когда она такая.

– В общем, я передам Элейн, что ты с радостью придешь, договорились? – Она снова взяла в руки загадочную швейную машинку и направилась к двери. – Я полетела. Пока!

Не допущу, чтобы меня опять тыкали под нос Марку Дарси, как тычут младенцу ложку с пюре из репки. Попрошу политического убежища, уеду из страны.

20.00. Иду в гости. Теперь, когда я опять одна, «остепенившиеся» наперебой приглашают меня на ужины по субботам. Каждый раз меня усаживают напротив очередного холостого мужчины. Один другого кошмарнее. Конечно, приятно, что друзья обо мне заботятся, и я оч. им благодарна, но все это, мне кажется, лишь подчеркивает мою никчемность и одиночество. Правда, Магда все время напоминает, что быть одинокой куда лучше, чем иметь сексуально невоздержанного и подлого мужа.

Полночь. О боже. Все суетились вокруг моего «коллеги» (тридцать семь лет, недавно развелся с женой, образец высказывания: «Только подумайте: этот неудавшийся джазмен Клинтон понравился им больше старины Буша!»).

– Не понимаю, какие у тебя проблемы, – обращался к нему Джереми. – Мужчины с годами становятся только привлекательнее, это женщины дурнеют. Так что все двадцатидвухлетние девицы, которые и в сторону твою не смотрели, когда тебе было двадцать пять, теперь на шею тебе станут вешаться.

Я сидела опустив голову и вся дрожа от негодования. Как они могут говорить о женщинах словно о залежалом товаре? Неужто жизнь представляется им музыкальной игрой со стульями, в которой девушки, оставшиеся без стульев (= мужчин) к моменту окончания музыки (= когда им переваливает за тридцать), оказываются в проигрыше? Ха! Никаких!

– Полностью согласна! Куда лучше встречаться с тем, кто тебя моложе! – весело воскликнула я. – От мужчин за тридцать мухи дохнут, до чего у них полно комплексов. Думают, каждая вторая норовит их на себе женить. Меня теперь интересуют исключительно молодые люди, которым слегка за двадцать. И у них куда лучше с… ну, понимаете…

– Правда? – как-то уж слишком оживилась Магда. – В чем…

– Конечно, тебя-то они интересуют, – перебил Джереми, свирепо глянув на нее. – Но интересуешь ли ты их, вот вопрос.

– Хм, прошу прощения. Моему нынешнему другу двадцать три, – с милой улыбкой произнесла я.

Все потрясенно замолкли.

– Что ж, раз так, – ухмыляясь, заявил Алекс, – приводи его на ужин в следующую субботу, договорились?

Скотина. Где я найду двадцатитрехлетнего идиота, который пойдет со мной на ужин к «остепенившимся», вместо того чтобы нажираться экстази в клубе?

57 кг, алкоголь: 0, сигареты: 4 (оч. хор.), калории: 3222 (бутерброды в поездах жутко калорийные), время, затраченное на репетицию речи, которую произнесу, увольняясь с новой работы: 3 ч 30 мин.

Уф. Ненавистная планерка с тираном Финчем.

– Так. Туалеты в «Хэрродс» по фунту за пописать. Берем «Туалеты мечты». В студии берем Фрэнка Скиннера и Ричарда Роджерса. Берем меховые кресла, у подлокотников экраны, кругом туалетная бумага. Бриджит, тебе – безработная молодежь, борьба с халявщиками. Берем север. Берем безработную молодежь. Слоняются без дела, жалуются на тяжкую жизнь.

– Но… но… – я потеряла дар речи.

– Пачули! – заорал он. Лежавшие под столом собаки очнулись и стали с лаем скакать по комнате.

– Чего? – раздался сквозь гавканье голос Пачули. Она была одета в вязаное платье с оранжевой нейлоновой блузкой поверх и мягкую соломенную шляпу с большими полями. То, что носила я в девятнадцать лет, может показаться умопомрачительно смешной шуткой.

– Где мы про безработный молодняк снимаем?

– В Ливерпуле.

– В Ливерпуле. Отлично, Бриджит. Съемка будет у аптеки «Бутс» в торговом центре. Эфир в пять тридцать. Найди нам шестерых безработных.

Когда я уходила на вокзал, Пачули небрежно бросила мне вслед:

– Бриджит, это, ну, не Ливерпуль, а Манчестер, лады?

Кол-во обнаруженных безработных: 44, кол-во безработных, согласившихся на интервью: 0.

Поезд Манчестер – Лондон, 19.00. Уф. К 16.45 я дошла до истерики, бегая среди цветочных клумб и кидаясь на каждого встречного:

– Пс-стите, у вас есть работа? Извиньте. Пасиб!

– Так что мы там снимаем? – спросил оператор, не пытаясь изобразить даже слабой заинтересованности.

– Безработную молодежь, – бодро ответила я. – Секунду!

Я забежала за угол и в отчаянии долбанула себя по голове. В наушнике прозвучал голос Ричарда: «Бриджит… где, мать твою… безработные?» И тут я заметила встроенный в стену банкомат.

В 17.20 шестеро молодых людей, утверждающих, что они безработные, стройной шеренгой стояли перед камерой и у каждого в кармане лежала новенькая банкнота в двадцать фунтов. Я скакала вокруг, внося кое-какие изменения в их внешность, чтобы скрыть следы принадлежности к среднему классу. В 17.30 зазвучала музыкальная заставка, потом она оборвалась и голос Ричарда проорал в ухо:

– Пардон, Манчестер, эфир отменяется!

– Кхм, – начала я, глядя на недоуменные лица.

Ребята явно решили, что я психбольная, изображающая из себя сотрудницу телевидения. Что еще хуже, работая как ненормальная всю неделю и поехав в Манчестер, я совершенно лишила себя возможности что-нибудь предпринять в отношении завтрашнего ужина. Я снова глянула на прекрасные лица молокососов и на банкомат за их спинами, и в голову мне закралась крайне подозрительная с моральной точки зрения идейка.

Хм. Думаю, я все-таки правильно сделала, что не стала завлекать никого из безработных на ужин к Космо. Нехорошо использовать такие методы. Но ответа на вопрос, как быть с ужином, это не дает. Пойду-ка в вагон для курящих, затянусь сигареткой.

19.30. Уф. «Вагону для курящих» больше подошло бы название «Хлев для отверженных»: зажатые в тесном отсеке курильщики жмутся друг к другу, жалкие, но не сдающиеся. Вот до чего дошел наш мир. Курильщики больше не могут жить достойно, они сброшены на самое дно существования. Я бы ни чуточки не удивилась, если бы этот вагон таинственным образом отсоединился и, укатившись в неизвестном направлении, навсегда исчез с лица земли. Может, когда-нибудь частные фирмы запустят специальные «поезда для курящих»? И тогда жители придорожных деревень станут кидать в эти составы камни, потрясать кулаками и рассказывать детям ужасы про страшных огнедышащих уродов, обитающих внутри.

Позвонила Тому по волшебному телефону, висящему прямо в вагоне. (Как он работает? Как? Проводов нет. Мистика. Возможно, сигнал передается посредством контакта через колесо и рельсы?) Пожаловалась, что с поиском суррогатного бойфренда двадцати трех лет у меня полный швах.

– А как насчет Гэва? – спросил он.

– Гэва?

– Ну, того паренька, с которым ты познакомилась в Галерее Саачи.

– А ты думаешь, он бы согласился?

– Да. Ты ему очень понравилась.

– Неправда. Прекрати.

– Правда. Хватит страдать. Я все сделаю.

Не будь Тома – я сгинула бы без следа, канула бы в вечность. Так мне иногда кажется.

57 кг, алкоголь: 3 порц. (оч. хор.), сигареты: 0 (стыдновато курить в присутствии пышущих здоровьем молокососов).

Ой, мамочки, пора бежать. У меня свидание с очаровательным молокососом. Гэв оказался просто чудом и на субботнем ужине проявил себя великолепно. Кокетничал со всеми женщинами, был галантен и нежен со мной, а ловкость и остроумие, с какими он отвечал на хитрые вопросы про наши «отношения», достойны лауреата Нобелевской премии. К несчастью, в такси по дороге домой я так преисполнилась благодарности*, что не смогла устоять перед его чарами**. Однако я сумела совладать с собой*** и не принять приглашения зайти к нему на кофе. Впрочем, потом я пожалела, что повела себя как бездушная соблазнительница****, и, когда Гэв позвонил мне и пригласил поужинать сегодня вместе, я любезно согласилась*****.

* похоти

** положила руку ему на колено

*** со своим страхом

**** все время говорила про себя: «Черт, черт, черт!»