– Как же быть? – вопрошал Симеон Иванович своих бояр и духовенство. – Может пойти войной на этот беспокойный Брянск или покарать Великий Новгород?

– Зачем нам этот Брянск, сын мой? – покачал головой митрополит. – Если бы ты только видел этих злобных брянцев! Они смертельно ненавидят нашу славную Москву и любят своего князя-беглеца Дмитрия! Будет жестокая война, если весь их черный люд возьмется за мечи и копья! Прольется море крови, а выгоды не будет! Тот несчастный князь Глеб не смог выжать даже жалкой деньги из брянских горожан! Мало того, добился такой страшной смерти! Эти брянцы далеки от праведного христианства! Они сидят в диких лесах и почитают глухих идолов! Пусть их епископ Иоанн достаточно мудр и набожен, но потребуется еще много лет, чтобы они успокоились и приросли душой к нашей православной церкви…Уж лучше пока не цеплять их, а там, как Бог даст!

– Ты прав, почтенный святитель, – подал голос боярин Матвей Бяконтов. – Нечего шевелить тех медведей без надобности! Пусть тот Дмитрий Брянский возвращается в свой мятежный город и сам утешает своих беспокойных горожан: на нечего лезть в эту вязкую грязь! А вот Новгород следует проучить! И взять с собой других князей, чтобы видели силу великого князя и считались с нами!

Так и постановили. На московском съезде князей великий князь Симеон, поддержанный митрополитом и влиятельными епископами, твердо дал понять собравшимся, что «воля великого князя – закон для всех» и что «всем придется пойти на мятежный Новгород».

Потрясенные решимостью и величественным видом молодого Симеона Ивановича, князья вынуждены были смириться и прозвали его «Гордым». А затем последовали события в Торжке, занятие этого новгородского города войсками княжеской коалиции и, наконец, очередное «примирение», за которое Великий Новгород снова заплатил «превеликую мзду».

Новый великий владимирский князь успешно справился и со своими внутренними, московскими, бедами. Там, как известно, произошла ссора между влиятельными боярами за дележ «хлебных мест».

Князь Симеон, собрав боярскую думу, обвинил в беспорядках одну из самых влиятельных и старых боярских семей – Босоволковых, снял с должности тысяцкого, назначенного без его воли боярами, Алексея Босоволкова-Хвоста, изгнал его из Москвы, а на место тысяцкого поставил сына покойного Протасия-Вельямина, Василия, унаследовавшего, таким образом, пожизненный пост своего отца.

И в церковных делах князь Симеон добился успеха: верный друг и наставник его отца Алексий был утвержден в далекой Византии митрополичьим наместником. Теперь, в случае смерти немолодого митрополита Феогноста, Москва имела своего мудрого и достойного преемника.

Минувший год завершился, если не считать брянских событий, достаточно удачно, и московский князь со спокойствием и уверенностью выехал ранней весной 1341 года в Орду.

Хан Узбек в этот раз находился в Сарае, принял его без задержки, выразил свое удовольствие своевременным привозом должного серебра и богатыми подарками, но отпустил не сразу.

Князь Симеон со своими боярами еще долго пребывали в Сарае и томились от скуки: в ордынской столице совсем не было других русских князей. Приходилось принимать у себя в гостевой юрте татарских мурз и, в первую очередь, Товлубея.

Последний уже так возвысился, что позволял себе судить даже самого хана.

Однажды, во время пира у князя Симеона, он прямо сказал ему, что «наш государь сильно постарел, плохо ведет дела и вскоре на троне будет новый, молодой, повелитель!»

– О, Господи! – забеспокоился тогда московский князь. – Неужели им будет Тинибек? Я как-то встретил царевича, и он с такой злостью на меня посмотрел…

– Да, Сэминэ, – усмехнулся Товлубей, – Тинибек не любит ни тебя, ни твоих братьев, ни вашего города. Ему чем-то не угодил твой покойный батюшка, славный Иванэ…

– Это будет беда, мудрый Товлубей! – помрачнел князь Симеон. – И горе на мою голову!

– А ты не бойся, Сэмэнэ, – весело молвил знатный татарин. – Только один Аллах знает, кто будет великим ханом! Ты помнишь, как я знакомил тебя со славным Джанибеком? Этот молодой царевич – прекрасный воин и твой друг! – Товлубей загадочно улыбнулся.

Князь Симеон долго помнил тот взгляд и часто по ночам вздрагивал, представляя себе хитрую, напоминавшую волчий оскал, улыбку отцовского друга.

Неожиданно в Сарай прибыли брянские бояре с возом серебра: двухлетней данью лесной земли ордынскому хану.

Это событие вызвало много разговоров и шума. Еще бы! Сам-то брянский князь не приехал! Ордынский хан долго не хотел принимать брянских посланцев, хотя их серебром и подарками был доволен. Хитрые брянцы тем временем сумели подкупить многих влиятельных ордынских людей, включая Товлубея.

Как-то этот важный сановник вновь пришел к князю Симеону и завел разговор о Брянске, достаточно лестно отзываясь о вернувшемся в свой город князе Дмитрии.

– Зачем же ты тогда послал на Брянск своих людей, – осторожно спросил, понимая суть дела, московский князь, – и прогнал того Дмитрия?

– Это была воля государя и просьба твоего покойного батюшки! – вздохнул Товлубей. – Я же не знал тогда о мудрости коназа Дэмитрэ и глупости коназа Гэлэба!

– Неужели?! – возмутился князь Симеон. – А тот Глеб был верным соратником моего батюшки!

– Запомни, Сэмэнэ, – покачал головой мурза, – что правителя красят не только дружба и верность! Но умение повелевать своими людьми! Тот Глеб просидел почти целый год в Брэнэ, но так и не смог собрать серебро хотя бы на один «выход»! И нелепо потерял свою башку! А Дэмитрэ только объявился и сразу же нашел нужное серебро! Да еще богатые подарки!

– Но ведь Дмитрий укрывался в Литве?! – воскликнул, подняв руки, князь Симеон. – Он же убежал к нашим общим врагам и искал у них защиту?

– Это была его ошибка, – сдвинул брови Товлубей, – но не огромная! А разве твой батюшка не связывался с Лэтвэ? Он не раз выкупал из нашего плена сына того Гэдэмэнэ! Это тоже можно считать помощью общему врагу!

Симеон Иванович замолчал и опустил голову. – Значит, этот Дмитрий вновь обретает силу, – подумал он. – Нам не нужна вражда с его непокорным Брянском!

И он решил пригласить к себе в гости главу брянских посланников боярина Кручину Мирковича. Последний, будучи человеком опытным и умным, не пожелал ссориться с новым великим владимирским князем и явился в его гостевую юрту точно в установленное время.

Князь Симеон, оглядев брянского гостя и выслушав его приветственные слова, был удивлен. – Садись же сюда, славный боярин! – указал он на мягкий татарский диванчик, стоявший напротив его тахты. – Я очень рад видеть такого почтенного и красноречивого человека! Если у князя Дмитрия все бояре такие же, как ты, тогда я понимаю, почему брянцы не захотели себе другого князя!

– Благодарю тебя за теплые слова! – улыбнулся польщенный Кручина Миркович. – Однако все наши бояре умны и доброжелательны. Многие из них куда как лучше и мудрей, чем я! А я – только скромный слуга своего князя! Вот, смотри, славный воин, – брянец достал из-за пазухи большое, собранное из крупных разноцветных жемчужин ожерелье, – это тебе подарок от нашего князя!

– Неужели?! – вскрикнул от восторга князь Симеон, взяв в руки драгоценную вещь. – Получается, что он знал о нашей будущей встрече?

– Знал, великий князь, – кивнул головой брянский боярин. – Он так мне и сказал: – Если тебе доведется увидеть славного Семена и поговорить с ним, передай ему тогда этот скромный подарок!

– Он – настоящий мудрец! – воскликнул, краснея от удовольствия, великий князь Симеон. – Нам надо с ним дружить, а не ссориться! Эй, Бурко! – великий князь хлопнул в ладоши. Из прихожей выбежал мальчик-слуга. – Сходи-ка, Бурко, в соседнюю юрту к моему славному боярину Михаилу Терентьичу и скажи ему, чтобы он отдал тебе золотой кубок с дорогими каменьями…Тот самый, что я хотел подарить имаму…И быстрей принеси сюда эту драгоценность!

– Слушаюсь, батюшка! – низко поклонился слуга и выбежал исполнять княжескую волю.

Вскоре он вернулся с мешочком в руках и передал его своему князю.

– Ну, бери же, дорогой гость, этот золотой кубок! – сказал князь Симеон, доставая из мешочка сверкавший от яркого свечного света бесценный подарок. – Это – твоему князю Дмитрию, на долгую память!

На другой день великий князь Симеон был вызван на прием к ордынскому хану. К своему изумлению, он увидел стоявшего на коленях у золоченых ступенек трона своего вчерашнего брянского гостя.

– Салям, Сэмэнэ! – весело сказал Узбек– хан. – Айда же сюда быстрей!

Князь Симеон покорно прополз на животе по большому персидскому ковру и, приблизившись к брянскому боярину, встал рядом с ним на колени.

– Тебе не обидно, славный коназ, стоять рядом со слугой Дэмитрэ? – молвил с улыбкой хан. – Подними свою башку!

Симеон выпрямился и посмотрел на ордынского хана. – Господи, – подумал он, едва сдерживая волнение, – как же состарился наш царь: похудел и пожелтел лицом! Неужели болен?

– Говори же, Сэмэнэ, – буркнул Узбек– хан. – Или ты оглох?

– Не обидно, государь, – сказал он, стараясь сохранять видимость спокойствия. – Я знаю, что этот боярин представляет самого князя!

– Это так, Сэмэнэ, – кивнул головой хан. – Дэмитрэ тяжело заболел…И мы сами тому причиной…Нам не следовало прогонять его и отдавать тот Брэнэ-бузург бестолковому Гэлэбу! Пусть же этот Дэмитрэ с миром сидит в своем улусе и вовремя привозит сюда серебро! Предупреждаю тебя, Сэмэнэ: не хули этого Дэмитрэ, как твой батюшка, а лучше успокойся и дружи с ним! Я не хочу терять своих верных данников без надобности и иметь от этого убытки!

Эти слова князь Симеон как раз вспомнил, слушая монотонную речь боярина Дмитрия Зерна. Последний рассказывал о своей встрече в Литве с еще не отъехавшим тогда в Брянск князем Дмитрием Романовичем.

– Тот Дмитрий совсем не был рад брянским событиям, – говорил между тем боярин, – и особенно убийством несчастного князя Глеба…