Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Ни бояре, ни городские священники не посчитали нужным узнать о настроениях городской черни.

Это была первая ошибка князя и его бояр. Второй же ошибкой явилось назначение места венчания князя – церкви Горнего Николы, располагавшейся за пределами городской крепости возле вечевой площади. Но кто мог поверить в возможные беспорядки в столь святой праздничный день?

Все началось спокойно: облаченные в драгоценные ризы брянские священники, возглавляемые самим митрополитом, прошли пешком от детинца до большой деревянной церкви, за ними проследовали князь и бояре, а шествие замкнули самые именитые купцы и старшие дружинники.

Все они вошли в церковь, двери которой, несмотря на холод, были широко распахнуты, впуская в святой храм всех желавших, и праздничная служба началась.

Сам митрополит стоял у алтаря и произносил торжественные слова молитвы, поддерживаемые хором церковных певчих. В церкви пахло воском и ладаном, ярко горели свечи.

Завершив торжественный обряд, посвященный именитому святому, митрополит повернулся к князю и сказал на неплохом русском: – А теперь перейдем к нашему венчанию и поставим славного князя Глеба на законное правление брянским уделом!

Вдруг откуда-то из глубины храма донесся громкий, но хриплый вздох и кто-то грубо, бесцеремонно крикнул: – За что же венчать этого злодея и лихоимца?! А если венчать – то булатным мечом! Смерть князю Глебу! Смерть ненавистной Москве!

Брянские бояре вздрогнули. Князь Глеб побелел от страха и задрожал, а святейший митрополит в недоумении посмотрел в то место, откуда донеслись крики. – Изыди, сатана! – громко сказал он. – Несите же сюда кадило!

– Ты еще и лукавого поминаешь! – закричал все тот же грубиян. – Ну, этим ты князя не защитишь! – И бояре, расступившись, узнали в кричавшем купца Вершилу Мордатовича.

– Ах ты, лютый крамольник! – возопил боярин Славко Стойкович. – Хватайте же его, мои воины! И рубите ему голову!

Княжеские дружинники, как коршуны, ринулись на мятежного купца и, размахивая мечами, сбили его с ног.

– Ратуйте, братья, убивают! – завопил барахтавшийся на полу в луже собственной крови купец Вершила. Еще удар – и княжеский воин ловко отсек большую пучеглазую голову, с брызгами крови отлетевшую в угол храма.

– Собаке – собачья смерть! – буркнул Славко Стойкович.

– Однако же какой тяжелый грех! – сокрушался митрополит. – И еще – в Божьем храме!

В это время со стороны улицы раздались дикие крики, и в храм, сокрушая все на своем пути, ворвались разъяренные брянские вечники.

– Они убили нашего Вершилу! – кричали горожане, размахивая дубинками и кольями. – Смерть вам, нечестивые злодеи!

Бояре, дружинники и священники были буквально смяты и оттеснены в сторону от стоявших рядом князя и митрополита, державшего в руке княжеский венец.

– Вот ты где, бесстыжий князь! – с визгом крикнул брянский кузнец Гром, оправдывая свое грозное имя. – Получай же за нашего Вершилу! – И он с силой ударил князя дубинкой по плечу. Князь пошатнулся, но устоял на ногах.

– Ах, так, мерзкий злодей! – возопил брянский гончар Ясеня. – На-ка же тебе, нечестивец, ухватом! – И он изо всей силы ударил князя железным орудием прямо в бок.

Князь рухнул на пол, обливаясь кровью.

– Опомнитесь! – отчаянно вскричал митрополит, бросаясь к несчастному князю и закрывая его своим телом. – Это же святая церковь, Божье пристанище!

– Отойди-ка, старик! – буркнул Безсон, здоровенный верзила, бывший княжеский пристав, отстраненный за пристрастие к медам и винам. Он грубо схватил высшего священника и, рванув его за рукав, потянул в сторону. – Успокойся, Божий слуга, – бормотал злодей, – а то самому будет плохо! – Он отбросил несчастного униженного святителя в сторону и цепко схватил лежавшего на полу князя. – Ну, братья, а теперь потащим этого татя на Божий свет!

Как только несчастный князь, вытащенный мятежниками за руки и ноги, оказался на улице, толпа, дико взвыв, набросилась на него.

На голову ненавистного Глеба Святославовича обрушились камни, дубины, топоры. Уже через несколько мгновений все было кончено: рассеченное и разорванное на части тело узурпатора было разбросано по всей, окрасившейся кровью предцерковной площади.

– Соберите эти клочья, – кричал, ликуя, весь залитый княжеской кровью бывший пристав Безсон, – и бросьте их нашим злобным псам! Пусть полакомятся своим собратом! Это будет достойная плата злодею за нашего славного Вершилу и доброго князя Дмитрия Романыча!

Великий владимирский и московский князь Симеон Иванович возвращался из Орды домой. За ним следовал его небольшой отряд в две сотни копий.

Сидя в седле, князь Симеон вел медленную, спокойную беседу с боярином Дмитрием Зерно. Последний недавно ездил в Литву к великому князю Гедимину, но не застал его, поскольку тот ушел в поход на немцев. Однако московский боярин достаточно долго пожил в столице Литвы Вильно и теперь рассказывал все, что там узнал.

Князь Симеон некоторое время с интересом слушал сообщение своего боярина, вставлял, порой, реплики, задавал вопросы, но постепенно, не слыша ничего нового, стал отвлекаться и, наконец, задумался. Боярин же продолжал свою нудную монотонную речь.

Вот уже почти год, как молодой князь получил у ордынского хана Узбека ярлык на великое владимирское княжение. Татарская грамота досталась недешево. Умерший в конце марта прошлого года князь Иван Даниилович оставил сыну тяжелое наследство: московского князя ненавидели, практически, все русские князья и даже мнимые друзья! Это особенно ярко проявилось после его смерти.

На великое владимирское княжение сразу же нашлись многочисленные претенденты: суздальский князь Константин Васильевич, ярославский князь Василий Давыдович, прозванный за храбрость и жестокость Грозным, и даже…робкий Константин Михайлович Тверской.

Князья рассчитывали на скромность и неопытность молодого московского князя Симеона, но просчитались.

Симеон Иванович, наставляемый мудрым Алексием, помощником митрополита Феогноста, имевший хороших советников и исполнителей из среды вышколенного его отцом боярства, с первых же дней прихода к власти в Москве повел себя умно и решительно. Собрав богатый обоз с серебром, мехами и дорогими товарами, князь Симеон выехал вместе с малолетними братьями Иваном и Андреем в Орду. Однако по прибытии в Сарай москвичи не обнаружили ордынского хана, который отбыл в отдаленное кочевье.

Некоторое время князь Симеон с боярами оставались в ордынской столице, дожидаясь остальных русских князей, желавших добиться у хана великокняжеского ярлыка. А когда те прибыли, они устроили богатый пир, на который пригласили всех возможных противников и после щедрого угощения попытались добиться их расположения. С Константином Тверским договорились легко. Слабовольный, живший под пятой своей жены, князь легко поддался обаянию и силе воли молодого князя Симеона и сразу же признал его главенство.

Василий Давыдович Ярославский же долго спорил, выпрашивал себе и брату Михаилу Моложскому доходные земли и города, но, наконец, уступил, добившись от Симеона Ивановича обещания дать ему несколько городков и волостей, а его брату – долю доходов от Великого Новгорода. С Константином Васильевичем Суздальским князь Симеон встречался отдельно: тот на званый пир не пришел.

Переговоры с ним были трудными: седовласый князь Константин считал Симеона слишком молодым, чтобы претендовать на великое княжение и ссылался при этом на древнее «лествичное право», по которому наследство передавалось не от отца к сыну, а по родственному старшинству. Что только не предлагал князь Симеон и его бояре неуступчивому суздальцу, но он твердил лишь одно: – Пусть это решает сам государь!

Пришлось с этим согласиться, и князья поехали в далекую степь искать кочевье хана Узбека. Когда же они нагнали, наконец, Орду, оказалось, что «государь болен и не желает видеть коназов-урусов»…

Лишь через несколько дней он соизволил принять Симеона Ивановича с братьями, но, посмотрев на них, покачал головой и тихо сказал: – Вы слишком молоды, наследники Иванэ, а ваш батюшка уже покойник! Вот он плел свои хитроумные нити, как безжалостный паук, но Аллах одним разом пресек его потуги! Что есть жизнь? Одни страдания! Идите, молодые коназы, с миром и ждите моего решения! Мне надо о вас подумать!

Так и ушли московские князья, «не солоно хлебавши».

Несколько месяцев скитались они по бескрайним просторам степи. За это время князь Симеон сумел познакомиться и подружиться со многими влиятельными мурзами, задабривая их богатыми подарками. Особенно близкие отношения завязались у него с бывшим другом отца, важным татарским вельможей Товлубеем. Для него князь Симеон не жалел ничего: одного только серебра он подарил ему почти на полсотни гривен!

Товлубей оправдал надежды московского князя. Он познакомил его с сыном ордынского хана Джанибеком и добился, наконец, что Узбек-хан, довольный многочисленными московскими подарками, принял князя Симеона в своем походном шатре и объявил его великим владимирским князем.

Лишь 1 октября князь Симеон, вернувшись из Орды, был венчан во Владимире и стал «батюшкой» или «стрыем» для всех князей северо-восточной Руси. Однако ему долго не удавалось «замирить» своих соперников и лишь зимой, созвав в Москве общекняжеский съезд, он добился их видимой покорности.

Накануне же этого съезда в Москву приехал из Брянска расстроенный, постаревший митрополит Феогност с печальным известием о беспорядках в городе и о том, что «злые крамольники, сойдясь вечем, жестоко убили князя Глеба Святославича»!

Весть об этом потрясла князя Симеона: он понял, что замыслы его отца в отношении Брянска провалились.

В это же время взбунтовались новгородцы, отказавшись платить очередную дань: поборы московского князя, связанные с ордынскими расходами, чрезвычайно возросли!