Константин Сычев - Дмитрий Красивый

– Вот он, государь, – пробурчал главный ханский евнух, подталкивая вперед постельничего с одеждой. – Все готово!

Ордынский хан быстро, волнуясь, оделся, вышел в переднюю и в самом деле увидел сидевшего на коврике у входа в гарем мурзу Товлубея.

– Почему ты нарушил мой покой! – вопросил, так и не присев, хан Узбек. – Что там такое приключилось?

– Государь, – сказал, дрожа от страха и волнения, мурза, – я несу тебе ужасную весть и боюсь твоего гнева!

– Говори же! – буркнул в нетерпении хан. – Тебе нечего бояться!

– Только что был убит наш славный человек и общий любимец – Субуди!

– Как? – вздрогнул Узбек-хан, не веря своим ушам. – Неужели до смерти?

– До смерти, славный государь! – заплакал Товлубей. – Когда несчастный Субуди выехал из твоего дворца на коне…Он почти всегда ездил в одиночестве…А его сын уже был дома…Вот подъехал Субуди к своей юрте, а там на него бросился с ножом лютый разбойник! Субуди не успел опомниться, как этот злодей пронзил его доброе сердце!

– Немедленно тащите этого злодея в мой дворец! – заорал, забыв обо всем, Узбек-хан. – До чего докатились! У нас под носом действуют ночные тати! Уже стали убивать моих лучших людей!

– Этот злодей мертв, государь! – прорыдал, обхватывая обеими руками свою голову, Товлубей. – Его порешили мои верные стражники! Они несли нынче службу по Сараю! И когда увидели бежавшего от юрты Субуди человека с окровавленными руками, сразу же на него накинулись…А тот не захотел сдаваться и стал отчаянно отбиваться! Тогда мои люди, пытаясь обуздать разбойника, свернули ему шею и увидели в его руках вот это, государь! – И мурза бросил к ногам своего повелителя старый изношенный кошелек, оставшийся от ханского советника.

Декабрьским вечером 1337 года бояре князя Дмитрия, рассевшиеся по своим скамьям в думной светлице, вдоволь наговорились! Они вспомнили все события последнего времени, обсудили поездку своего князя в Орду.

После прошлогоднего сражения небольшого княжеского войска с татарами во время возвращения брянского князя из Сарая горожане не бунтовали, несмотря на то, что в город не вернулись пятьдесят два княжеских дружинника, сложивших головы в далекой степи, а раненых было не счесть. Судя по всему, горожан не особенно беспокоили потери княжеской дружины. Горе и скорбь посетили лишь семьи погибших, сами же брянцы даже радовались. – Хорошо, что наши люди беспощадно покарали поганцев! – говорили они.

Князь Дмитрий, одержавший победу над татарами, теперь оценивался всеми, «как храбрый воин и великий полководец». И не важно, что вражеский отряд едва превышал пару сотен копий, по городу ходили слухи о разгроме «несметной рати».

Сам же брянский князь не считал нужным говорить об этой истории. Побывав в Орде, он ни слова не сказал на этот счет Узбек-хану во время дворцовой встречи и даже попросил своего боярина Кручину ничего не говорить Субуди. – Кто знает, – сказал князь тогда, – какие люди на нас напали…А может, и сам царь замешан в этом деле! Нам следует делать вид, что ничего не случилось, а если сам Субуди спросит что-нибудь об этом, ты говори, что на нас напали бесстыжие разбойники, но мы с Божьей помощью отбились…

В этот раз брянский князь недолго пребывал в Сарае. Еще в начале лета ордынский хан, получив богатые подарки и обычное серебро, отпустил его домой. Князь Дмитрий едва успел встретиться со своими татарскими друзьями у себя в гостевой юрте и в юрте Сатая. Последний вновь хотел устроить «сабантуй» в веселом доме, но, ввиду раннего отъезда брянского князя домой, не успел.

Веселый Сатай пытался уговорить князя остаться в Сарае еще хотя бы на пару дней. Но брянский князь отговорился важными делами: «беспорядками в городе, происками Ивана Московского» и прочими.

Сатай едва смирился с этим и перед расставанием опять проявил щедрость.

– К тебе часто приходят от наших мурз молодые девки, – сказал он тогда, – и ты щедро платишь им серебром за любовь. Однако я когда-то обещал тебе подарить свою красивую рабыню! Так выбирай же себе из моих женок любую!

Брянский князь пытался отказаться. – Зачем мне твоя красивая женка, если своих не сосчитать? – буркнул он. Но Сатай, хлопнув в ладоши, позвал в комнату, где они пировали, своего слугу и приказал ему: – Приведи-ка сюда всех тех моих женок, которых я еще не успел покрыть!

Покорный слуга побежал исполнять волю своего хозяина, и вскоре перед пировавшими друзьями Сатая предстали девять красивейших девушек.

Но одна из них, стройная, черноволосая, с большими карими глазами, была особенно хороша.

– Эта девка из Волэнэ, Дэмитрэ, – сказал про нее улыбавшийся Сатай. – Ее зовут Драга. Она попала в плен во время одного нашего набега! И я купил ее за большие деньги! Эта девица очень строптива, но хороша лицом, грудью и большим задом! Как раз на вкус урусов! Я сам хотел познать ее в ближайшие дни, но у меня есть более красивая молодая супруга, которая мне еще не надоела…Смотри же, славный коназ, – Сатай встал и приблизился к девушке, срывая с нее одежду, – как хороши ее любовные места!

Гости, сидевшие на корточках на ковре, не удержались от восторженных восклицаний.

– Хороша! – прицокивал языком Нагачу. – Какие тугие груди и темные соски! Это добрый знак: женка будет страстной на ложе!

– И волос на тайном месте темный! – покачал головой Мандул. – Это так приятно глазу!

– Взгляните на ее дебрю! – засмеялся Сатай. – Она красива у нее и обильна: есть за что подержаться! – И он заставил девушку развести перед гостями ноги.

– Какая красота! – вскрикнул Нагачу, устремив свой взор в низ живота девушки.

– Не надо выставлять ее срам! – возмутился брянский князь, закрывая рукой глаза. – Зачем позорить девицу?

– Так у нас принято, мой сердечный друг! – усмехнулся Сатай. – Зачем тебе брать товар, если ты не все увидел? Такого не должно быть! А теперь посмотрите на других! – И он стал подводить к гостям остальных красавиц, срывая с них одежду и выставляя их тела напоказ. Наконец, он завершил это дело и предложил русскому князю выбрать себе подарок. Дмитрий Романович недолго колебался и почти сразу протянул свою руку в сторону черноволосой Драги. – Я готов расплатиться за нее серебром! – сказал он. – Не хочу разорять тебя этим бесценным подарком!

Но Сатай был непреклонен. – Я дал тебе обещание, значит, это мой подарок! – твердо молвил он. – Забирай ее и вспоминай своего кунака во время сладкой любви!

Князь Дмитрий так и увел с собой в Брянск стройную волынскую красавицу. Девушка сама была рада, что досталась русскому князю. С первых дней она была ласкова с ним и щедра на ложе. Дмитрий Романович привез девушку в свой стольный город и сразу же назначил ее ключницей в охотничий терем. Две его прежние ключницы были уже давно отставлены. Красавица Беляна – сразу же после того, как князь пообещал выпустить ее отца из темницы, а Улита – немного позднее. Обеих князь выдал за своих верных дружинников, предварительно познакомив их с будущими супругами в бане.

Новая красивая и рослая ключница была подстать князю и, будучи выше едва ли не на голову самых крупных и рослых княжеских слуг, уступая ростом лишь самому князю, которому доходила до плеча, чувствовала себя в княжеском тереме полной хозяйкой. В короткий срок она прибрала к рукам все дела, связанные с благоустройством княжеской жизни, и вскоре княжеская челядь называла ее почтительно Драгой Уличной.

Княгиня спокойно, как и раньше, восприняла изменение в жизни своего супруга. – Пусть себе развлекается с новой кралей! – сказала на этот счет она. – Я хоть буду знать о новом увлечении Дмитрия. Да и мне покой! А любимому супругу – здоровье!

Наладилась и церковная жизнь. Вот уже два года, как митрополит Феогност утвердил в Брянске «владычное место», и новый епископ, сменивший при посвящении в высокий сан имя Нафанаил на Иоанн, назывался теперь «брянским владыкой», а не черниговским, как его предшественник. Митрополит Феогност благожелательно отнесся к приехавшему в Москву брянскому священнику Нафанаилу. Последний привез тогда с собой письмо-завещание покойного черниговского епископа Арсения. Уже немолодой, пятидесятитрехлетний, седовласый Нафанаил произвел на святителя самое благоприятное впечатление. Особенно понравилось греку-митрополиту хорошее знание брянским священником греческого языка. Обученный с юности владыкой Арсением и учеными-монахами, прибывшими давным-давно из самого Афона, Нафанаил свободно говорил по-гречески, а также читал и писал! Помимо всего, ученый брянец был очень набожен, хорошо знал Писание и многие богословские книги, привозимые в Брянск из Византии, и считался для своего времени человеком исключительно образованным.

Вот почему, несмотря на противодействие почти половины созванных на собор епископов, митрополит, убедив самых близких к нему священников, включая управляющего митрополии Алексия, добился решения «рукоположить славного Нафанаила в епископы и дать ему новое имя – Иоанн».

Новый брянский владыка довольно быстро прижился на месте покойного Арсения, став также как и тот вскоре незаменим. Он постоянно присутствовал на княжеских советах, почти всегда высказывал свое твердое, хорошо обдуманное мнение, и князь его очень ценил.

Вот и на этом совещании новый епископ, выслушав речи брянских бояр, недовольных тем, что их князь не пожаловался хану о нападении на его отряд, сказал: – Наш славный князь полностью прав! Из-за чего вы спорите? Надо ли злить татар без надобности? А вдруг бы этот бусурманский царь, узнав о жестокой битве, обвинил бы нашего князя в непокорности и гордыне! Как теперь установишь, кто первым начал сражение? Скажут, что наши люди! А так все тихо и спокойно! Никто не вспоминает – и не надо! Кому надо – те знают! Теперь все злодеи будут долго помнить о жестоком отпоре! Пусть не лезут больше на наших брянских людей!

Слово брянского епископа положило конец спору.