Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Князь Дмитрий Романович Брянский готовился к отъезду в Орду. Его боярин Кручина Миркович уже собрал все необходимое: серебро для ханской казны, или «выход», драгоценные подарки для жен хана и его вельмож, особое серебро для выкупа пленников, продовольствие и корм лошадям на время пути. Были также отобраны лучшие дружинники во главе с воеводой Супоней Борисовичем. Оставалось только вывезти из княжеских сараев телеги. Брянские кузнецы тщательно их осматривали, смазывали жиром колеса, подбирали запасные части. Конюшие князя позаботились о лошадях. Брянский князь лично ходил по всей крепости, отдавая распоряжения слугам и воинам. Наконец, он успокоился и отправился в свой «охочий» терем для проведения последнего перед отъездом совета с боярами. А поговорить было о чем! Обстановка в городе сложилась напряженная. Когда князь Дмитрий вернулся прошлой зимой из смоленского похода и привез в Брянск тела убитых в сражениях брянцев, горожане пришли в ярость! Почти три сотни покойников и еще больше раненых – такова была цена бессмысленной бойни под стенами некогда дружеского города! Похороны убитых привели к массовым волнениям. Брянцы, потерявшие кормильцев, кинулись со слезами к князю. Но несчастных приняли лишь бояре, пытавшиеся их успокоить и обещавшие «помощь до скончания веков». Сам же князь, уставший от похода и разгневанный, никого не принимал. В то же самое время семьи погибших дружинников получили большую помощь от князя как серебром, так и «надобным кормом», согласно традициям. Семьи же погибших ополченцев некоторое время оставались как бы забытыми. А ведь на поле брани их полегло значительно больше, чем опытных воинов! Князь проклинал и татар, навязавших ему дорогое, но слабое в боях, ополчение, и Ивана Московского, по вине которого, как он считал, и началась «смоленская брань», и даже самого Ивана Смоленского за «гордыню и превеликую спесь»!

Теперь нужно было расплачиваться за убитых. А серебра в княжеской казне оставалось все меньше. – Если мы отдадим этим страдальцам все потребное серебро, наша казна совсем опустеет! – говорил своим боярам брянский князь. А поэтому выплаты семьям погибших ополченцев задерживались.

Князь рассчитывал на богатую охоту и добычу его людьми большого числа звериных шкурок, однако эта надежда долго не осуществлялась. Массовый отлов куниц, белок, бобров привел к оскудению лесных запасов пушного зверя. Теперь для того, чтобы добыть половину привычного прежде числа шкурок, охотникам приходилось уходить все дальше и дальше в заснеженный лес. А это было опасно! В густых брянских лесах водилось множество хищных зверей – волков и медведей – и очень часто одинокие охотники, уйдя на промысел, просто исчезали: либо гибли от зубов диких зверей, либо от лютых морозов, заблудившись в лесу. От этого брянская пушнина дорожала. И хотя общими усилиями горожан и княжеских людей к весне было добыто достаточное количество пушнины, ее сбыт из-за дороговизны шел медленно.

Разгневанные княжеским невниманием горожане решились на крайнюю меру. В один из зимних солнечных дней они проникли на колокольню при церкви Николы Горнего и ударили в колокол. Почти в мгновение весь город забурлил, заволновался. Со всех сторон бежали к церкви горожане: ремесленники, купеческие приказчики, их слуги и прочая беднота. В довершение ко всему, тяжело заболел престарелый черниговский епископ Арсений. Поговаривали, что если бы не его болезнь, случившаяся внезапно, в городе бы беспорядков не произошло.

Князь оказался не готов к такому повороту событий и предпочел отсидеться в своем хорошо защищенном детинце.

К горожанам выходили его думные бояре и пытались их увещевать. Но горожане требовали князя. Когда же они увидели, что князь не хочет идти на их вечевую сходку, они подняли страшный шум и раскричались. – Если мы не нужны нашему князю, – возмущались они, – тогда пусть приходит к нам Литва и владеет городом! Литовские князья лучше наших! Они не почитают поганых татар и не платят им дань!

– Смерть поганым татарам! – доносилось с одного конца города. – Слава Литве и литовским князьям! – кричали с другого.

Лишь после выхода к бунтовщикам настоятеля Покровского храма отца Нафанаил, посланного больным владыкой Арсением, страсти немного улеглись.

– Вы все получите княжескую помощь! – сказал рослый красивый священник, смело приблизившийся к толпе и взобравшийся на вечевой холмик. – И очень скоро! Князь не обидит ваших детей и многих из них возьмет к себе на службу! Зачем бунтуете и надеетесь на поганую Литву? Неужели вы, в самом деле, думаете, что наш князь хуже безжалостных литовцев? И нечего винить в той войне Дмитрия Романыча или жестоких татар! Это все – дело рук злого князя Ивана Московского! Это он настроил царя Узбека против Смоленска и Брянска! Вы ведь не знаете, как трудно нашему князю в Орде! Он там только и думает о нашем городе и народе! А если бы он не послушал злых татар и не повел свое войско на Смоленск? Татары бы этого никогда не простили! Они бы пришли сюда со всеми своими полчищами! И тогда счет убитых был бы не на сотни, а тысячи! Вы же не знаете, почему у нас такие потери! Наши ополченцы не послушались княжеского приказа, и сами влезли в бессмысленную битву!

– Зачем тогда послали татей и неумевших воевать горожан? – спросил кто-то из толпы.

– Это тоже случилось не по желанию князя! – ответил спокойно и уверенно отец Нафанаил. – Прислушавшись к доносам московского князя Ивана, царь Узбек приказал, чтобы Брянск выставил в поход тысячу ратников! Но мы не хотели гибели наших славных горожан и поэтому взяли, себе на горе, целую сотню татей! Опять же, чтобы уберечь жизни мирных брянцев!

– Значит, во всем повинна Москва! – заорали брянцы. – Оттуда вечно идет только одно зло! Смерть ненавистной Москве!

– Смерть! Смерть! – кричали вокруг.

– Пошли же громить ряды и лавки московских купцов! – завопил вдруг кто-то в середине толпы. – Пора беспощадно расправиться с мерзкими москвичами!

– Смерть им! – подхватила толпа, и разъяренные брянцы помчались к купеческим лавкам.

– Остановитесь и успокойтесь! – поднял обе руки отец Нафанаил. – За что убивать московских гостей?! Они не отвечают за дела своего князя!

Но обезумевшей толпе нужны были жертвы, и четверо невинных, только недавно поселившихся на посаде, московских купцов, жестоко пострадали. Спаслись лишь их приказчики, брянцы, нанятые ими в услужение. Последние, забыв о своих хозяевах, разбежались, кто куда.

Толпа обрушилась на большие богатые лавки и дома москвичей, разбила ворота и, ворвавшись в усадьбы купцов, начала сокрушать все, что попадалось под руки. В завершение, кто-то поджег один из купеческих домов, и пламя в короткий срок охватило весь купеческий городок, окутав Брянск густой завесой дыма.

Весь день и даже ночь присланные князем люди боролись с разбушевавшимся пожаром, чтобы предотвратить распространение пламени по всему посаду. Лишь к утру, разломав стоявшие на пути жестокого огня деревянные постройки и создав свободное пространство без горючего материала, княжеские пожарные и дружинники остановили страшное бедствие.

Толпа же, растерзав несчастных москвичей и разорив их усадьбы, также быстро растаяла, как и собралась. А князь был вынужден наутро посылать своих приставов, чтобы произвести расследование произошедшего. Но княжеские люди ничего не добились, и пришлось князю проглотить «жестокую обиду». Мало того, по совету больного епископа Арсения, князь решил «достать последнее серебро» и оказать помощь семьям погибших ополченцев. Только таким образом удалось успокоить «черный люд», и князь зарекся больше никогда не ходить на русские земли и брать с собой городскую чернь.

Слава Богу, что к лету разошлись все запасы княжеских мехов, и «княжеская казна» была вновь восстановлена. Однако покоя на душе у князя не было. Поэтому, собирая совет, он долго думал, как сохранить «мир и тишину в славном городе».

На прощальный совет пришел, опираясь на посох, поддерживаемый церковными служками владыка Арсений. Но он долго не усидел, а лишь в самом начале взял слово и попросил князя согласиться с его желанием назначить себе преемником пятидесятидвухлетнего священника Нафанаила, который присутствовал здесь же, в думной светлице, и сидел на передней скамье.

– Я страдаю старческой немощью, – сказал черниговский епископ. – Поэтому нужно поставить на мое место доброго человека, который бы любил князя и наш славный город! Я предлагаю Нафанаила, моего верного ученика и послушника. Этот Божий человек дошел от простого служки до настоятеля храма! Он также хранит нашу летопись и записывает туда все важные события…Нет лучше человека на мое место! И пора, сын мой, подумать о владыке, чтобы он назывался брянским епископом! Какой из меня черниговский владыка, если я просидел все эти годы в Брянске? От стольного города Чернигова осталось только одно название! У нас должна быть своя епископия! Когда я умру…

– Что ты, святой отец? – молвил, смахнув слезу, князь Дмитрий. – Тебе еще рано уходить! Нынче смутное и тяжелое время!

– Теперь у тебя будет надежная опора, сын мой, – кивнул головой больной старец. – Это – Нафанаил! Он будет тебе верным помощником! Разве не он успокоил тех мятежников? Мы отделались лишь малой бедой…Когда я умру, вы пошлете Нафанаила к нашему славному митрополиту, чтобы он утвердил его, как брянского владыку…А теперь, прощай, сын мой! Благословляю тебя на поход в Орду! И не забывай сказанных мной сегодня слов!

– Не забуду, святой отец, – встал со своего кресла князь. – Все сделаю, как ты сказал, и помолюсь за твое здоровье…

Сгорбившийся старик склонил свою седую голову, перекрестил князя и, опираясь на палку, тихонько пошел к выходу, сопровождаемый двумя одетыми в черные рясы служками.

– Ну, а теперь послушаем моего верного пристава, – сказал князь Дмитрий, обращаясь к боярам, – мечника Злотко Лисича.

Седовласый боярин встал и гордо, величественно, неся свое грузное тело, приблизился к князю. – Князь батюшка, – начал он. – Ты поручил мне расследовать, откуда случилось смоленское зло, и почему князь Иван Александрыч обвинил тебя в продаже москвичам некого литовского письма…