Константин Сычев - Дмитрий Красивый

– Помню! – весело поднял голову карачевский князь. – На всем белом свете нет лучше женок, чем ваши брянские красавицы! Я с радостью пойду с тобой в баню!

Великий владимирский и московский князь Иван был доволен. Все у него получалось в этот год! Наконец-то ему удалось добиться милости от ордынского хана, который, задобренный богатыми дарами, лестью и умелой «видимостью правды», стал всецело доверять хитрому русскому князю. С помощью своих «верных людей», затесавшихся в ближайшее окружение не только соседних русских князей, но даже великого литовского князя Гедимина, Иван Даниилович добывал такие ценные сведения, что всегда мог использовать их для «оговора» своих соперников или тех князей, которые не желали с ним сотрудничать. А ценные сведения, сдобренные новгородским серебром, были неотразимым оружием!

Вот и теперь князь Иван Даниилович добился от новгородцев «черного бора». Это серебро он с большим трудом выжал из богатого города. Когда его «скромные просьбы» о дополнительном «ордынском серебре» дошли до ушей новгородской знати, все ее представители были чрезвычайно возмущены и решили не отвечать на запрос московского князя. Тогда Иван Даниилович повел свои войска на окраинные новгородские земли, занял без боя Торжок и Бежицкий верх, однако, безуспешно там простояв, не решился идти дальше и направился в свой Переяславль. Там его ожидали новгородские бояре во главе с архиепископом Василием. Последний долго упрашивал великого князя уменьшить поборы: Новгород давал пятьсот рублей в серебряных слитках, но князь Иван требовал две тысячи!

Василий Калика использовал все свои дипломатические способности и обаяние, но московский князь был неумолим. Тогда новгородцы, оставив привезенное с ними серебро князю Ивану, поехали назад в Новгород. Но Иван Калита продолжал держать свои войска и полки втянутых им в «новгородскую беду» «низовских и рязанских» князей на окраине Новгородчины, перерезав важные торговые пути, а главное, остановив подвоз хлеба. Этого новгородцы не смогли перенести и, в конце концов, прислали в Москву жадному князю недостающее серебро. Так им удалось «замирить» Ивана Данииловича!

Хорошо шли у московского князя и церковные дела. Митрополит Феогност теперь окончательно осел в Москве! Святитель много пережил за последние годы, объехал едва ли не «пол-света»: пожил в Литве, побывал в Византии и уже из Орды прибыл в Москву. По такому случаю, князь Иван заложил каменную церковь Михаила Архангела и уже в сентябре этого, 1333 года, храм был освящен самим митрополитом.

Вопреки своей видимой вражде с Литвой, Иван Даниилович, проводя двойственную политику, сам искал контактов с великим литовским князем Гедимином. Так, он сам сделал первый шаг к примирению с литовцами, выкупив из татарского плена Нариманта Гедиминовича, не препятствовал тому, вернувшемуся в Литву, вымогать из Великого Новгорода «малое кормление». И, наконец, по осени, Иван Даниилович послал к Гедимину своих бояр с предложением выдать замуж его дочь Аугусту за своего «перезрелого» семнадцатилетнего сына Симеона. Великий литовский князь не возражал, и вот Москва готовилась к зимней свадьбе.

У московского князя все ладилось и в личной жизни. Смерть первой жены, скончавшейся в самом начале весны, когда он пребывал у ордынского хана в Сарае, угнетала князя Ивана лишь в первые дни по возвращении домой. Помолившись на ее могиле и выстояв длительную заупокойную службу, князь не долго пробыл вдовцом: молодая и красивая Ульяна быстро вытеснила из его груди последние воспоминания об умершей. Настрадавшись от «любовной тоски», князь Иван, никогда не изменявший своей жене, теперь так утешился, что вплоть до поздней беременности новой супруги не отпускал ее от себя во все время пребывания в Москве, а после частых отъездов «по ратным делам» или «ордынским», возвращаясь домой, рано уходил в супружескую опочивальню и уже поздно садился за трапезу. Лишь только после того, как супруга московского князя родила ему дочь, он несколько успокоился и стал возвращаться к своему прежнему распорядку дня.

Московские князья своеобразно относились и к православной вере. Когда дело касалось политики, земельных приобретений или отношений с ордынским ханом, они не гнушались ничем: действовали либо уговором, либо подкупом, а, порой, не отказывались от кровавых столкновений, доносов и даже клятвопреступлений, совершая, тем самым, тяжкие для христиан грехи. Но, несмотря на это, никто не мог упрекнуть их в отсутствии набожности! Они много жертвовали на святую церковь, строили на свои средства богатые православные храмы, содержали иконописцев и уважали священников.

И в личной жизни они строго следовали канонам православной церкви: были верными супругами, терпеливыми в интимных делах, считая, что сближение между мужем и женой необходимо лишь для деторождения.

Что же касалось возможных контактов с другими женщинами, то, если они случайно и происходили, когда «плоть торжествовала над разумом», князья потом долго каялись, щедро жертвовали церкви «за свои грехи» и постились, отказываясь от вкусной еды и прочих благ.

Князь Иван Даниилович был избавлен от «тяжких плотских грехов», благодаря своей невероятной скупости. Знатные сарайские татары не один раз пытались соблазнить его, истосковавшегося по женщине. Однако религиозные убеждения и жадность ограждали великого князя от такого рода «святотатства». Воспитанный церковью в необходимости «умерщвления плоти», великий князь Иван тяжело страдал. Возможно поэтому он и ушел в мир иной еще не стариком: отказ от потребностей тела, аскетизм, ослабляли здоровье.

Но особенно пострадал от такого воспитания его сын Симеон, который, убежденный отцом в греховности «плотской жизни», совсем не хотел жениться и только по принуждению дал свое согласие на брак с литовской княжной!

Князь Иван Даниилович был прямой противоположностью типичного образа русского князя. На Руси любили веселых, горячих, решительных князей. Они были первыми на пирах, застольях, подавали пример своим бесстрашием в сражениях, горячо любили женщин и никогда не отказывались от «плотских утех»! Многочисленные любовницы и случайные красавицы, побывавшие на их ложе, создавали подданным образ сильного, настоящего «мужа». Не зря в народе называли древнего киевского князя Владимира Святославовича «Красное Солнышко»! А у него было бесчисленное множество возлюбленных!

Иван Даниилович Московский, не нуждаясь в симпатиях простого люда, всегда выглядел мрачным, если не суровым, постоянно о чем-то думал, был совершенно равнодушен к застольям и умел сдерживать свои чувства!

Вот и сегодня, в сырой ноябрьский день, он сидел в своей думной палате, окруженный боярами, и внимательно слушал приехавшего из Сарая монаха, посланника тамошнего епископа. Лицо князя Ивана выражало суровость, тоску и страдание. Но лишь московские бояре знали, что за этой маской скрывалась радость: великий князь был доволен последними известиями.

Даже погром, учиненный рязанскому княжеству татарским полководцем Тэйдэ, не испортил его веселья: несмотря на то, что в последние годы рязанский князь Иван Иванович сблизился с Москвой и даже принимал участие в походах московской рати на Торжок, старая вражда все еще помнилась… – Неужели сожгли даже Переяславль? – спросил князь Иван посланца. – Но ведь сам город-то не взяли?

– Татары сумели только пожечь стену, – укоризненно покачал головой, услышав в голосе Ивана Данииловича веселые нотки, седобородый монах, – а сам город не стали осаждать…А рязанцы залили водой горевшие бревна и приготовились к отражению вражеского приступа…

– Ладно, пусть рязанцы повоюют! – буркнул московский князь. – Тогда поймут свое ничтожество и отринут неуемную гордыню!

– Рязань – это еще не все! – продолжал владычный посланец. – Великое горе ждет смоленскую землю! Царь Узбек сильно разгневался на Ивана Смоленского!

– Я знаю о царском гневе на Ивана Александрыча, – кивнул головой с невозмутимым видом Иван Московский. – Этот Иван еще в прошлом году приезжал к царю и просил для себя немалых вольностей! Иван не хотел ездить в Орду, ссылаясь на старость! Мы и без него знаем, что он – старик! Но не дряхлый! Вот государь и решил не слушать его просьбу…Иван же сильно обиделся на него и не приехал в этом году в Сарай с «выходом»! Надо же: какой гордец!

– Я вижу, ты все знаешь, великий князь! – нахмурился владычный посланец, сидевший на передней скамье, прямо напротив московского князя.

– Да, это так, Божий человек, – промолвил Иван Даниилович. – Мои смоленские люди рассказали, что Иван Александрыч решил развязаться с Ордой и примкнуть к Литве!

– Об этом я не слышал, великий князь! – пробормотал монах, опустив голову. – У меня нет сведений о связях князя Ивана с Литвой. Однако же царь разгневан по другой причине: Смоленск давал ему много серебра!

– Этот Иван захотел добиться своего не мытьем, так катаньем! – буркнул Иван Даниилович. – Он знает, что у нашего государя доброе сердце! Он сейчас сердится, а когда старый князь пришлет в Сарай прежнюю дань и богатые подарки – успокоится и простит хитроумный Смоленск!

– Вряд ли это случится, мой господин, – поднял голову сарайский монах и на московского князя уставились суровые бездонно-голубые глаза. – Царь Узбек не просто разгневался! Он посылает на Смоленск большое войско! А во главе этой бесчисленной рати поставлены молодые темники Чирич и Калонтай!

Князь Иван подскочил со своего кресла и покраснел. – Это хорошо! – вскричал он. – Строптивый Иван давно заслуживает суровой кары!

– Государь посылает с ними на Смоленск, – добавил монах, – еще и Дмитрия Брянского!

– Дмитрия?! – возликовал Иван Даниилович. – Вот это отлично! Пусть же татары пройдут через землю Дмитрия и учинят там великий погром! Пусть же Дмитрий узнает, как нам несладко! Это будет первый поход татар через брянскую землю!

– Не первый, мой господин, – угрюмо промолвил монах. – Татары уже приходили под Брянск с Василием Храбрым…