Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Князь Иван Даниилович Московский, как и Александр Новосильский, не приглашались на ханскую охоту и сидели мрачные, окруженные своими боярами, в походных шатрах, не ожидая ничего доброго от будущего.

Наконец, 15 сентября татарская Орда подошла к реке Кондракле, как ее называли проживавшие в той местности кыпчаки.

Здесь хан Узбек повелел сделать долгий привал и в один из дней собрал у себя в большом шатре из желтого шелка всю свою знать. – Нам надо посоветоваться, мои лучшие люди, – сказал он, окидывая грозным взглядом своих мурз и военачальников, – и принять решение о судьбе тех коназов урусов! Мне уже надоело слушать каждый день слова о моей доброте и жалости! Пора бы с этим покончить! Эй, Бэгэрсэн, пошли-ка людей за Иванэ, коназом Мосикэ! – молодой хан привстал в своем плетеном из лозы кресле. – И приведи его сюда! А вы, мои верные люди, – хан посмотрел на собравшихся, – говорите, как мне поступить с виновными!

Первым встал мурза Чолхан. – Я тебе еще раньше говорил, государь, – начал он, – и до сих пор уверен, что был прав! Надо бы казнить всех этих коназов!

– Но ведь младший брат Мыхаыла, Алэсандэ, ни в чем не виноват? – покачал головой хан Узбек. – И он привез все нужное серебро, даже богатые подарки…За что же его казнить?

– Разве ты не помнишь, государь, за что сложил свою голову тот глупый Юрке? – возразил мурза Чолхан. – Это же была месть за отца Дэмитрэ, Мыхаыла? Но ведь тот был казнен по твоему приказу и совету твоих верных слуг? Как же осмелился Дэмитрэ, этот бесстыжий злодей, идти против нашей воли? Где же уверенность, что Алэсандэ не пойдет по тому же, вредному нам, пути? Это – злое семя! Надобно бы его искоренить!

– Ну, если этот Алэсандэ совершит недозволенный поступок, мы всегда успеем отсечь ему голову! – усмехнулся хан Узбек. – И поверь: без всякого снисхождения!

– А не будет поздно? – сказал, не вставая, важный, пузатый мурза Асадай.

– Не будет! Этот Алэсандэ никуда не денется! Я даже поощрю его, дав ему звание главного князя Суждалэ! – поднял вверх руку Узбек-хан. – И пусть выплачивает за это огромный выкуп! Не имеет значения его просьба о помиловании брата, пусть даже сдобренная богатым выкупом! Что ж, Аллах знает, как я справедлив и набожен! – молодой хан поднял очи вверх. – Пусть же это будет его выкуп за мой ярлык на Суждалэ!

В это время ханские слуги ввели в шатер московского князя Ивана.

– Салям тебе, Иванэ! – весело сказал Узбек-хан. – Иди же сюда и слушай мои правдивые слова.

Князь Иван быстро, по-пластунски, подполз к ханскому креслу и лег у его ног, не поднимая головы.

– Кто еще хочет высказаться о судьбе коназов урусов? – вопросил в полной тишине хан Узбек. – Есть ли несогласные со словами Чолхана?

Татарские сановники молчали.

– Ну, тогда не будем рассусоливать! – громко сказал ордынский хан. – Вот вам моя воля! Чтобы больше не слушать лишних слов, всяких жалобщиков и заступников, я решил сурово наказать виновников! Коназу Дэмитрэ – за убийство несчастного Юрке, наглость и своеволие – отсечь голову! Коназа Алэсандэ из Нэвэсилэ – за ложь и дружбу с нашими врагами, а также недоимки по законному «выходу» – тоже обезглавить! Эй, Бэгэрсэн! – хан привстал в своем кресле. Только что вернувшийся в шатер вельможа вновь предстал перед ним. – Тогда идите, Бэгэрсэн, и ты, мой верный Чолхан, к тем жалким урусам и немедленно исполните мой справедливый приказ! Но так, чтобы не было ни шума, ни борьбы! Нельзя допустить, чтобы повторилась та скандальная история с гордым Мыхаылом! Поняли?

– Слушаюсь и повинуюсь, государь! – вскричал Бэгэрсэн.

– Я сам готов исполнить твой приказ, государь! – склонился в низком поклоне Чолхан.

– Ну, тогда идите, – кивнул головой хан Узбек и посмотрел под ноги. – Встань же, Иванэ, – весело сказал он, – и скажи, что ты об этом думаешь…

– Я очень благодарен тебе, государь, за твой суровый, но праведный суд! – сказал, приподнявшись и стоя на коленях, князь Иван Даниилович. – Да хранит тебя твой великий Бог! Да будешь ты славен в веках за мудрость и справедливость!

В сентябре 1327 года князь Дмитрий Романович Брянский возвращался из Орды домой в сопровождении своих верных бояр и двух сотен конных дружинников. Погода была сухая и теплая, даже по ночам не случалось морозов, и князь не спешил: часто делал привалы, а по ночам и вовсе, огородив телегами лагерь и выставив охрану, отдыхал в обозной телеге, дожидаясь рассвета.

Вот и теперь, проехав к сумеркам руины некогда процветавшего Севска, князь распорядился разбивать лагерь. Однако боярин Кручина Миркович, оглядевшись, с горячностью возразил: – Здесь не следует останавливаться, славный князь! Разве ты не видишь этот холм и большие заросли травы-муравы? Здесь бродят души несчастных севчан, загубленных татарами! Не случилось бы беды, ведь ночь на носу!

– В самом деле! – кивнул головой князь Дмитрий. – Надо бы отойти отсюда версты на три! Однако удивительно: от славного и древнего города не осталось и следов! А прошло всего…с полтора десятка лет, не правда ли?

– Немного больше, батюшка, – ответил Кручина. – Этот город сгорел дотла, потому что здесь не было каменных домов! Тогда поехали отсюда, батюшка, чтобы не гневить души покойников, почивших без должных обрядов и покаяния!

– Правильно! – сказал брянский князь. – Тогда поехали дальше, мои славные люди!

И княжеский отряд проследовал вперед, остановившись на привал лишь тогда, когда совершенно стемнело.

– Вот мы уже отошли на пять верст от того гиблого места, – промолвил, наконец, князь. – А теперь, слезайте!

Князь соскочил на землю, передав своего коня подбежавшим к нему воинам, и медленно пошел, разминая уставшие от долгой езды ноги, в сторону своей телеги, где его ждала уютная постель.

Расположившись в самой середине телеги на мягком войлоке, князь положил голову на большую татарскую подушку и задремал. Но вдруг он очнулся: что-то неясное, светлое появилось перед ним. – Неужели видение? – подумал Дмитрий Романович и приподнялся. В самом деле, перед ним стояла в длинной белой рубахе – от плечей до пят – прекрасная девушка со сверкавшими при свете яркой луны глазами, цвет которых князь не мог разобрать. – Чур, меня! – пробормотал он, чувствуя, как по его коже пробежали мурашки. – Зачем ты пришла, красная девица, уж не за моей ли душой?

– Разве ты не узнал меня, князь батюшка? – сказала нежным, приятным голосом девушка. – Я – Улита, выкупленная тобой из татарского плена!

– Из плена?! – воскликнул князь, не имея сил оторвать взгляда от длинноволосой белокурой красавицы. – Неужели ты пришла из моего обоза?

Князь вспомнил, что по его поручению боярин Кручина Миркович выкупил часть татарского полона, выставленного на продажу в Сарае после очередного набега степных воинов на окраинные русские земли. Брянский князь ежегодно, приезжая в Орду, покупал русских невольников и для этого обязательно выделял серебро. Купленные им несчастные привозились в Брянск, где расселялись, как княжеские холопы, по разным местам, в зависимости от знаний, умений и надобности их рук в княжеском хозяйстве.

– Из твоего обоза, славный князь! – ответила, вздохнув, красавица, и князь очнулся от раздумий. – И вот я теперь пришла расплатиться любовью за свою жизнь!

– Этого не надо, прелестная девица! – сказал князь Дмитрий, приходя в сильное волнение: на смену суеверному страху пришло любовное желание, ибо через плотную льняную ткань девичьей рубашки просматривались соблазнительные формы. – Я не хочу тебя портить и лучше отвезу нетронутую в мой славный Брянск…Мои люди найдут тебе хорошего жениха, и ты будешь жить в счастье-здоровье!

– Не надо мне жениха, славный князь! – молвила, дрожа от волнения, девушка. – Ты один мне дорог и сладок, как мед диких пчел! Пусть я буду не по душе тебе, но полежи со мной хотя бы одну ночь! Когда я увидела тебя там, в татарском Сарае, я так загорелась, что до сих пор не могу унять душевный жар! Возьми же меня, красивый князь!

– Ну, если так…, – пробормотал не своим голосом брянский князь. – Однако скажи, ты девица или женка? Тебя познали поганые?

– Не познали, князюшка, – проворковала прекрасная Улита. – Они готовили меня или для своего князя или для кого-то еще, поэтому пожалели…А всех остальных рязанских девок они без жалости изнасиловали! Одни из них приняли десяток и больше татар! Мне было так страшно все это видеть! До пор сих стоит в ушах визг и плач тех несчастных девиц!

– А ты успокойся, красная девица, – сказал, едва сдерживая страсть, князь Дмитрий, – и полезай сюда, в мою телегу! Я согласен с твоей просьбой: давай полюбимся!

– Благодарю тебя, княже, – тихо сказала красавица и протянула князю Дмитрию свои прекрасные белоснежные руки.

– Это мне нужно тебя благодарить, – пробурчал брянский князь, затаскивая к себе на ложе теплую, желанную девушку.

– Какие у тебя сладкие губы! – проворковала Улита, впиваясь своими мягкими губами в княжеские губы и быстро расстегивая штаны стонавшего от страсти князя.

– Ох, какая красавица! – только и успел сказать князь Дмитрий, снимая с девушки рубашку и упиваясь ее необычайной телесной прелестью. Еще мгновение и он, обхватив обеими руками Улиту, полностью отдался чувствам, погрузившись в сладкое и неотвратимое пламя страсти…

Наутро князь пробудился от яркого солнечного света. Рядом с ним, уткнувшись личиком в княжеский бок, лежала обнаженная девушка и тихонько посапывала носом.

– Какая прелесть! – подумал брянский князь, тихонько стянув с девицы теплое одеяло, наброшенное на телегу заботливыми княжескими слугами. – Какие тугие и красивые груди, не помещаются в мою ладонь! А какой большой зад и дивный плоский животик!

Девушка неожиданно открыла глаза, и ее лицо словно осветилось еще большей красотой, нежностью и любовью.

– Ох, какие у тебя дивные глаза! – выдохнул, задрожав от желания, князь. – Зелены, как драгоценные изумруды! Я опять хочу тебя!