Константин Сычев - Дмитрий Красивый

– Я прощаю тебе, Дэмитрэ, женитьбу на дочери того Гэдэмэнэ, – сказал он, отпуская тверского князя в его гостевую юрту. – Но строго тебе приказываю не приближаться к тому бестолковому Юрке и не закрывать ему путь в наш славный Сарай!

Князь Дмитрий вышел, тем не менее, из дворца раздосадованный. Ему навстречу выбежали ожидавшие его тверские бояре, вручившие князю длинный грозный меч, который он пристегнул к поясному ремню. – Вот какая нечисть этот Юрий! – громко возмущался великий суздальский и тверской князь. – Опять взялся за свое! Снова подал лживый донос государю! Совсем нет житья от этого окаянного злодея! Пойдем же в святую церковь и попросим у Господа помощи! – И князь, сопровождаемый боярами, отправился пешком в сторону здешнего православного собора, где вел службу сам епископ.

Подходя к большой деревянной церкви, выстроенной русскими умельцами, князь загляделся на красивую резьбу оконных наличников. – Какой дивный храм! – сказал он. – Наши русские люди даже здесь, на чужбине, славят своими руками имя Господа!

– Смотри же, славный князь! – сказал вдруг громко боярин Иван Акинфиевич, указывая рукой в сторону движущейся из церкви толпы. – Там идет этот Юрий Московский!

– Неужели?! – вскричал загоревшийся от ярости тверской князь, мгновенно выхватывая из ножен свое тяжелое оружие.

– Куда же ты, княже?! – только и успели крикнуть бояре.

Разъяренный князь Дмитрий, размахивая мечом, побежал, сломя голову, вперед.

– Ах! Господи! – закричали откуда-то из темноты. – Люди добрые! На помощь!!! Караул!!! Спасите!!!

Тверские бояре подбежали на крик и ужаснулись: при свете свечей, принесенных из святого храма, они увидели обезглавленное тело несчастного московского князя, лежавшее в грязи и кровавой луже. Рядом, в трех шагах от трупа, валялась отрубленная с выпученными глазами голова. Тут же стояли окаменевшие, превратившиеся в живые статуи, московские бояре.

– Вот, злодей, какая твоя судьба! – громко сказал, держа перед собой окровавленный меч, великий князь Дмитрий Михайлович. – Это тебе плата за моего батюшку! Око за око, зуб за зуб!

В мае 1326 года князь Дмитрий Романович ехал в Новосиль. Едва только подсохли дороги и реки вошли в свои берега, он, собрав две сотни отборных дружинников, отправился чуть ли не на самый край черниговской земли.

Брянский князь не зря спешил с этой поездкой. Когда он пребывал поздним летом прошлого года в Орде, до него дошли слухи о недовольстве хана Узбека особенно князем Александром Новосильским. Ордынский хан высказал это в коротком разговоре с Дмитрием Брянским. – До сих пор к нам не приехал, без известных причин, Алэсандэ из Нэвэсилэ, – молвил тогда хан как бы невзначай, но сурово нахмурив брови, – и, по словам моего денежника, не покрыл свой долг даже по прошлогоднему «выходу»! Неужели этот вздорный коназ задумал мятеж?

– Я думаю, государь, что у этого Александра нет никаких мятежных замыслов, – ответил тогда Дмитрий Брянский, – но только местные трудности…Я сам съезжу в Новосиль и узнаю, что там случилось…

Хан Узбек лишь покачал на это головой, переглянулся со своим тайным советником Субуди, но больше ничего по Новосилю не сказал.

– Видимо, поступил донос от Юрия Московского! – подумал, стоя на коленях перед золочеными ступеньками ханского трона, брянский князь. Однако говорить что-либо еще хану он побоялся. – Меньше слов, меньше бед! – решил князь Дмитрий. Он сам подвергся до этого обстоятельному ханскому допросу «по литовскому делу», подробно объяснил причину отданного литовцам серебра, преуменьшив его истинное количество, и даже попросил ханской помощи «от лютого врага». Это и решило дело в его пользу: ордынский хан поверил ему и успокоился. Он даже отпустил князя Дмитрия домой сразу же после встречи с ним во дворце, раньше, чем обычно, что свидетельствовало о ханском доверии. Возвращаясь домой, князь хотел пройти через Новосиль, но его «верный человек», сопровождавший в Сарай серебро и подарки, сын отошедшего «от татарских дел» Мирко Стойковича, Кручина, отговорил своего князя. – Этот путь будет нелегок, – сказал княжеский доверенный, – и мы можем встретить немало врагов. Значит, нам следует идти только по объезженной дороге. А потом, весной, поедешь спокойно в Новосиль из своего Брянска!

Рослый, с большой черной окладистой бородой, Кручина был крепким, смелым и жизнелюбивым человеком. Его спокойствие и вместе с тем уверенная сила внушали доверие. В отличие от своего брата Борила, самолюбивого и замкнутого, не желавшего ездить в Орду, он довольно легко заменил своего отца, шестидесятилетнего Мирко Стойковича, вошедшего в Совет думных бояр при брянском князе, подружился со старинным другом его семьи – татарским вельможей Субуди – и особенно полюбился сыну последнего – Тугучи, тоже влиятельному ханскому чиновнику, за душевное тепло, тонкий вкус и щедрость, которыми в полной мере обладали все потомки покойного купца Ильи Всемиловича. Кручина Миркович, как и его предки, был большим знатоком красивых драгоценных вещей. Но, в отличие от своего отца, занимавшегося в свое время торговлей, он не обладал купеческими способностями и обучался ремеслу у пленного литовского «золотых дел мастера». В мастерской брянского ювелира он не только научился отливать и выпиливать простые женские украшения, но постиг таинство и магию драгоценных камней, на глаз отличал подлинное сокровище от подделки. А таких, изготовленных из плохого, низкопробного золота или серебра украшений поступало на Русь немало как из далекой Византии, так и Великого Новгорода, торговавшего с Западом. Подделывались и драгоценные камни, да так искусно, что неопытному глазу трудно было разобраться. Но боярский сын Кручина не зря обучался у опытного мастера! Его подарки для татарских друзей были всегда безупречны. И кольца, и подвески, и серьги, подаренные им знатным татарским женщинам и девочкам, сверкали при малейшем свете, радуя сердца и оставляя по нему долгую благодарную память. Кручина умел подбирать и игрушки для детей! Даже маленький серебряный свисток, сделанный в форме рыбки, подаренный им четырнадцатилетнему внуку Субуди, черноглазому Тютчи, так порадовал подростка, что он долго еще спрашивал отца: – Когда же к нам снова приедет добрый дядя Куручинэ?

«Боярский сын» Кручина лишь два раза встречался с семейством Субуди, но так полюбился знатным татарам, что они ждали его, как близкого и желанного родственника.

Кручина Миркович понравился и самому князю Дмитрию Брянскому, который поэтому внимательно прислушался к его словам и поехал в свой удел. Но когда он прибыл в Брянск, мысли об Александре Новосильском его не покидали. В былое время князь Дмитрий вряд ли бы побеспокоился о судьбе новосильского князя. Ходили слухи, что Александр Симеонович не один раз выражал свое желание быть брянским князем. Об этом говорили и приезжавшие в Брянск купцы и даже ханский советник Субуди во время последней поездки Мирко Стойковича в Орду. Субуди слышал, что князь Александр похвалялся, «будто Брянск – его законный удел по кровному родству». В самом деле, князь Александр был сыном Симеона и внуком самого Михаила Черниговского и его претензии на Брянск были весьма основательными!

Дмитрий же Брянский являлся лишь сыном брата Александра Глебовича Смоленского, Романа Глебовича, и в близком родстве с Михаилом Черниговским не состоял.

Особенно усилилась подозрительность и недоверие к князю Александру у Дмитрия Романовича, когда он узнал, что новосильский князь идет вместе с литовцами на Брянск. – Решил занять свою законную вотчину! – подумал тогда брянский князь.

Однако все счастливо разрешилось. Князь Александр, войдя вместе с другими русскими князьями и знатными литовцами в терем князя Дмитрия Брянского, не только разубедил его в обратном, но даже стал его другом. Им было сказано немало лестных, душевных слов по адресу своего брянского собрата, а уезжая, на прощание, князь Александр молвил: – Я желаю тебе, славный Дмитрий, крепкого здоровья и боевой славы! Мне жаль, что у нас теперь нет тех отношений, какие были при древних князьях! Я бы с радостью отвозил, как мой батюшка, всю свою дань в Брянск, а в Орду – ни шагу!

Сильная неприязнь, которую питал Александр Новосильский к татарам, тревожила Дмитрия Брянского. – Неужели он, в самом деле, связался с Литвой, – думал по дороге князь Дмитрий, – и не хочет ехать в Орду?

Гостеприимный князь Александр встречал дорогого гостя колокольным звоном и хлебом-солью. Брянский князь, сопровождаемый кольчужным воинством, гордо подъехал к городским воротам. Новосиль стоял на большом, но невысоком холме. Главные городские ворота не были ограждены от возможных врагов рвом, и гости свободно приблизились к стоявшим у ворот князю, боярам и священникам. Откушав хлеба-соли и испив сладкого греческого вина, которые были поданы князю Дмитрию гостеприимными новосильскими боярами, Дмитрий Брянский слез с коня, обнял и троекратно поцеловал новосильского князя. – Мы очень рады тебе, брат, – весело сказал белокурый и голубоглазый, очень похожий лицом на своего покойного отца, князь Александр.

– И я рад тебя видеть, брат! – ответил с теплой улыбкой Дмитрий Романович. – Но я прибыл к тебе по серьезному делу!

– Успеем с делами, брат, – беспечно молвил князь Александр, – а сейчас прошу за мой пиршественный стол! – И начались пиры, веселья, выезды на охоту и даже рыбную ловлю. Все предусмотрел новосильский князь для ублажения своего брянского друга. Так же, как и его отец, князь Александр был любвеобилен и содержал при своем дворе множество «веселых девиц». Они пели, танцевали во время княжеских пиров, а по ночам ублажали самого хозяина и его гостей. Не остались без внимания и дружинники князя Дмитрия: ни один из них не ложился в холодную постель, и каждый из них провел немало жарких ночей в объятиях красивых новосильских женщин.

Но князь Дмитрий приехал в Новосиль не для развлечений. Оглядывая как-то крепостную стену и башни города, он подумал вслух: – Этот славный город не выдержит жестокой татарской осады! А значит, нужно ладить с татарами!