Константин Сычев - Дмитрий Красивый

– А как же Дмитрий Брянский, говори же Протасий? – пробормотал вновь усевшийся московский князь, лицо которого порозовело от волнения. – Неужели и Брянск поддался Литве?

– И Карачев вступил в связь с Литвой, – кивнул головой боярин Протасий. – Говорят, что старый князь Василий заключил договор с сыном Гедимина, который приходил со своим войском под Карачев! Но я этому не верю…Известно лишь доподлинно, что Василий Карачевский согласился платить дань Литве, но тогда он выплатил очень немного…

– Это легко объяснить карачевской хитростью! – буркнул Юрий Даниилович. – Я знаю этого князя Василия как очень коварного и лживого человека! Видимо, ему удалось обмануть тех литовцев…А что же Дмитрий Брянский? Говори все, что знаешь!

– И Дмитрий Романыч тоже избежал грозной осады, – продолжил боярин Протасий, – подарив людям Гедимина не один бочонок полновесного серебра! Перша мне говорил, что этот Дмитрий принимал знатных литовцев с великими почестями и закатывал богатые пиры! Он ограничился только обещанием дружбы и союза. Зато пожаловал им немалый выкуп!

– Мне понятна эта хитрость Дмитрия, – задумчиво сказал Юрий Даниилович. – Но ее можно истолковать в Сарае по иному! Достаточно только слов о его дружбе и союзе с царскими врагами! И где этот Дмитрий нашел столько серебра для своих друзей-литовцев? У нас, к примеру, совсем ничего не осталось на царские подарки! Особенно после покупки той грамоты на великое суздальское княжение! А вот у этого Дмитрия оказалось немало серебра! Значит, Брянск утаивал свои доходы, отвозя в Орду лишь жалкую толику! Это надо хорошо обдумать! Давайте-ка, мои бояре, об этом посоветуемся! Следует также опросить тех наших купцов, которые недавно были в Брянске! А я тогда доберусь до самого царя! И расскажу ему всю правду об этих литовских друзьях!

Теплой июньской ночью 1325 года князь Дмитрий Брянский не спал. Тяжелые думы не покидали его. – Пора идти в Орду, – говорил он сам с собой, лежа на своей большой мягкой постели, – но вот совсем нет желания! Да еще дурные предчувствия! – Князь повернулся на другой бок, пытаясь уснуть, но ничего не получилось. – Я отвык возлежать в одиночестве, – подумал он. – Совсем нет сна без жаркой любви!

Княгиня Ксения, его супруга, что-то занемогла. Несмотря на внешнюю здоровую красоту, она очень часто болела и большую часть совместной жизни с супругом предпочитала спать одна, ссылаясь на недомогание.

Князь Дмитрий был сильным и здоровым мужчиной и очень тяготился болезнью супруги. Несмотря на то, что охотно женился в свое время на подысканной отцом княжне Ксении и питал к ней самые нежные чувства, он совсем не мог проводить ночи в одиночестве. Молодой князь был очень красив: высок ростом, строен, имел густые русые, вьющиеся кольцами волосы, большие голубые, выразительные глаза. Его короткая княжеская борода и густые пшеничные усы, сливавшиеся с ней, еще больше подчеркивали тонкие черты лица. У князя был красивый, несколько крупноватый нос, но без характерной для Рюриковичей горбинки, а княжеские брови, тонкие, словно написанные кистью церковного иконописца, могли свести с ума любую красавицу. Жители Брянска называли своего князя «Красным» или «Красивым».

В ту пору, свободную от предрассудков и плотских запретов, горожане открыто, без стыда и угрызений совести обсуждали свои телесные потребности. Проживавшие под одной крышей мужчины и женщины, не обязательно родственники, как это было на селе, даже мылись совместно в одной бане, не стесняясь обнажаться друг перед другом.

Телесная нагота не считалась позором, хотя в обычное время, средь бела дня, не было принято появляться в обнаженном виде.

Что же касается девушек и женщин, особенно молодежи, то они между собой очень часто обсуждали свои любовные дела и, порой, хвастались своими любовными победами. Особенно гордились собой те представительницы прекрасного пола, которых удостоили внимания знатные, приближенные к князю люди: бояре, их дети, княжеские дружинники. Женщинам льстило общение со знатью, и не одна горожанка мечтала о хотя бы случайной связи с «красным молодцем».

Что же касается брянского князя, то женская половина города была просто влюблена в него! Имя красавца Дмитрия не сходило с уст! И когда молодой князь оставался в одиночестве, ему не стоило большого труда найти себе очередную красивую подругу.

Так продолжалось довольно долго, еще со времени проживания в отцовском имении под Смоленском. Как только княжеская жена заболевала, в его постель попадала едва ли не любая «славная женка», на которую он указывал своему верному слуге, будущему старшему дружиннику Огню. А, порой, князю и вовсе не требовались услуги верного Огня: достаточно ему было подмигнуть какой-либо приглянувшейся девице или шепнуть ей на ухо, и дело слаживалось.

У молодого князя в гостях побывало несчитанное число девушек и женщин, каждая из которых щедро им одарялась и с радостью потом вспоминала жаркие объятия любвеобильного красавца. Но вот постоянных любовниц у князя Дмитрия не было. Обычно встречи с приглянувшимися ему красотками продолжения не имели.

Княгиня Ксения об этом знала, и ее не смущало поведение мужа. Еще будучи в девицах, она немало слышала о таких вещах, знала о довольно разгульной жизни своего князя-отца, его дружинников и домочадцев, и была убеждена, что так должно быть.

Кроме того, телесно страдая, она считала именно себя виновницей любвеобилия своего супруга и все ему прощала. Молодая княгиня хорошо знала, что супруг любит ее и стоит ей только поманить его пальчиком, он будет вновь в ее объятиях, такой горячий и такой желанный. Недуги княгини были связаны с тем, что она беременела едва ли не каждый раз после сближения со своим супругом, однако результаты беременности не всегда были радостными: часто случались преждевременные выкидыши и не один раз рождались хилые, вскоре умиравшие, младенцы.

Лишь одна ее дочь Елена, которой уже шел десятый год, явилась на свет здоровой и веселой девочкой. Она почти не болела и была единственным ребенком, благополучно родившимся от их совместного брака. Девочка воспринималась родителями, как «утешение души», и росла, окруженная заботой, негой и любовью. Князь, как и его супруга, буквально обожал свою единственную дочь. Не было ни одного случая, когда бы он, вернувшись из далекой Орды, не привез ей, как и своей жене, дорогого подарка.

Князь и княгиня очень любили детей и хотели бы иметь еще, но, к их глубокому огорчению, «Господь не подавал больше чадов…»

Так и жили они до той поры, пока князь Дмитрий не стал брянским удельным князем.

После венчания на княжение он, выслушав назидания епископа Арсения, решил раз и навсегда «покончить с грехами и жить праведно…»

Лишь в Сарае, куда новый брянский князь приезжал каждый год, он вновь вспоминал свои былые похождения и охотно принимал щедро поставляемых в княжеские объятия татарских невольниц. Это была единственная радость, которую давала ему Орда. Здесь, в отличие от Руси, царили иные порядки. Татары по-другому относились к женщинам и считали, что здоровый мужчина не должен жить один. Они рассматривали удовлетворение жизненных потребностей, как обязательное условие существования, а мужское одиночество – как признак старения и шаг к могиле. Вот почему они, видя, как тоскуют в Сарае одинокие русские воины, постарались с выгодой использовать это, обеспечив «урусов» «душевной отрадой», а себя – постоянными и верными доходами.

– Вот бы мне сейчас девицу или страстную женку! – думал брянский князь, ворочаясь с боку на бок. – И душа бы успокоилась, и пришел бы здоровый сон…Надо побыстрей уходить в Орду, к молодому царю. Уж там я по-настоящему отдохну, как крепкий муж! – И князь, только что горевавший и гнавший от себя мысли об «ордынской пагубе», стал успокаиваться и думать о будущем уже не в таких мрачных тонах. Сон, однако, к нему все не шел. Полежав еще и поворочавшись, князь захотел пить. – Эй, Бенко! – крикнул он, хлопнув в ладоши. В простенке раздался шум, быстрый шелест, и в княжескую опочивальню вбежал заспанный, но одетый, как обычно, слуга. – Я здесь, мой господин! – крикнул он, представ перед князем.

– Сходи-ка, Бенко, и принеси мне кислого кваса! – распорядился князь. – Мне что-то нынче жарко и совсем не спится!

– Лечу, славный князь! – крикнул слуга и выбежал из опочивальни.

Но квас, принесенный ловким Бенко, не унял скопившегося в княжеской груди жара. – Что-то тошно мне, Бенко, – пробормотал брянский князь и почесал затылок. – Нет мне совсем покоя. Может, пойти и погулять по городу?

– Уже поздно, мой господин, – пробормотал озадаченный слуга, – и кругом совсем темно! К тому же сегодня, как говорил святой отец, поганая и бесовская ночь…Ночь колдуна Купалы! Нам нельзя выходить из дому!

– Купалы?! – вздрогнул князь. – Неужели? – Он порывисто задышал, чувствуя, как какая-то неведомая сила сдавила ему грудь. – Это не бесовская ночь, Бенко, – пробормотал он, раздумывая, – а ночь нашего древнего обычая! Тогда беги-ка, Бенко, – князь решительно махнул рукой, стряхивая с себя дальнейшие сомнения, – к моему верному воину Огню! Разбуди его и срочно приведи ко мне!

– Слушаюсь, батюшка! Я сейчас же приведу славного Огня Томилича! – крикнул верный слуга и выбежал вон.

Старший дружинник князя пришел очень быстро. Не успел князь с помощью своего постельничего Спеха одеться, как рослый и сильный Огонь, одетый в легкую летнюю рубаху без пуговиц и татарские штаны, сшитые из тонкого новгородского льняного холста, цвета земли, стремительно вошел в княжескую опочивальню.

– Здравствуй, княже! – громко сказал он, кланяясь. – Я всегда готов идти с тобой хоть на край света!

– Ты славный молодец, Огонь! – улыбнулся князь. – Я доволен твоей быстротой! Как тебе это удалось?

– А я еще не ложился, княже, – кивнул головой верный воин. – В такую ночь душа пылает жарким пламенем! Это хорошо, что ты застал меня в гриднице: я уже собирался на реку с нашими людьми! Мы никогда не упускаем этот славный праздник, завещанный нам дедами! И каждый год познаем на реке девиц и красивых женок! Как я вижу, и ты, славный князь, не усидел в своем тереме? Значит, твоя душа просит веселья?