Услышав эти слова, князь Дмитрий тихо опустился в отцовское кресло и громко, не скрывая от сидевших вокруг него бояр свою скорбь, зарыдал, обхватив обеими руками голову. Брянские бояре, любившие старого князя, поддержали в горе его сына: заплакали, застонали так, что затрясся, загудел от воплей и причитаний княжеский терем.

Только спустя час, когда все успокоились, Борис Романович довел до конца свое повествование. Как оказалось, брянские полки понесли тяжелые потери не только во время битвы под Киевом. – Когда мы вышли на рязанскую дорогу, на нас обрушились поганые татары! – сокрушался боярин Борис. – Или они перепутали нас с литовцами, или просто по злому умыслу…Мы еле от них отбились…Мы не хотели с ними сражаться и попытались их остановить громкими криками…Но они засыпали нас калеными стрелами и набросились на нас с лютой злобой! Тогда мой славный брат Михаил приказал, чтобы мы вытащили свои мечи и дали им достойный отпор…Ну, мы начали сражение и с большим трудом отразили этот натиск…А мой отважный брат, воевода Михаил, был сражен татарской стрелой…С ним погибли почти три сотни наших храбрых воинов…, – и он, не выдержав тяжелых воспоминаний, захрипел от горестного плача.

– Неужели уцелели всего две сотни ратников?! – вскричал, не веря своим ушам, боярин Арук Добрович. – Это – от целой тысячи! И еще славный Михаил…

– Да, брат! – кивнул головой плакавший боярин Борис Романович. – Наши братья и сыновья сложили свои буйные головы в том неудачном походе! Это очень тяжелое горе!

– А как же другие князья?! – прохрипел сорвавший голос от плача боярин Брежко Стойкович. – Неужели они спаслись?

– Уцелел только один князь Станислав, – с горечью пробормотал боярин Борис Романович, – правитель несчастного Киева! Он остался в Рязани…Он подружился с рязанским князем Иваном и не захотел возвращаться в Киев, захваченный литовцами. Говорили, что князь Иван хотел женить того Станислава на своей дочери Ольге. Я тогда понял, что наш славный Роман Глебыч напрасно проливал свою кровь за того Станислава! Тот непутевый князь захотел теперь сесть на рязанский «стол»! А та Ольга, дочь князя Ивана Ярославича, засиделась в девках и давно перезрела. Ей не найти другого жениха: никто не захочет иметь престарелую супругу!

– Ох, батюшка, – думал, стоя перед алтарем, князь Дмитрий, – зачем ты так бессмысленно полез в тот литовский огонь? И нашел нам теперь новых врагов…И я остался без батюшки и матушки…Нелегко жить в горьком вдовстве! Вот матушка и уехала в Смядынь, под Смоленск, к моему младшему брату Василию! И теперь некому меня утешить: я уже больше не услышу теплых родительских наставлений…

Холодное прикосновение металла к голове резко остановило ход мыслей молодого князя, и он очнулся: сам епископ Арсений, тихо, под пение окружавших его священников, подойдя к нему, надел на его голову золотой княжеский венец. – Слава князю Дмитрию! – громко сказал он.

– Слава! – закричали стоявшие в храме брянцы.

Владыка повернулся и взял из рук своего помощника – священника Нафанаила – другой, меньший по размерам венец, сверкавший драгоценными камнями. – И слава нашей княгине Ксении! – пропел он густым, сочным басом. – Долгих им лет!

– Долгих им лет! – гулко повторили окружавшие княжескую чету брянские бояре.

И вдруг, сверху, с хоров, грянуло дружное красивое пение лучших брянских певчих, славивших всемогущего Бога и возносивших к небу благостные, душевные молитвы.

ГЛАВА 2

СТРАХИ ЮРИЯ МОСКОВСКОГО

Князь Юрий Московский сидел один в гостевой юрте и скучал. Наступила зима, а он все ждал и ждал вызова в ханский дворец. – Вот уж какая досада! – рассуждал он про себя. – Сам государь призвал меня в свою столицу, а теперь сиди и умирай от скуки!

Этот год был нелегок для московского князя. Несмотря на то, что великий тверской князь Дмитрий Грозные Очи имел ханский ярлык на великое суздальское княжение, новгородцы, вопреки обычаю, продолжали считать своим князем Юрия Данииловича. Поэтому последний был вынужден оправдывать высокое доверие и уделять значительную часть времени выполнению своих обязательств перед великим городом.

Так, он по зову новгородцев отправился весной 1323 года с собственной дружиной и новгородским ополчением на реку Неву, откуда постоянно исходили угрозы со стороны шведов. Войско, возглавляемое князем Юрием, прошло через беспокойную землю, устрашая своим видом врагов. Никто не осмелился вступить в бой с русскими. Отряды шведов, хозяйничавших на Неве, быстро разбежались и покинули новгородскую окраину.

Не встречая сопротивления и понимая, что враги могут вернуться, как только его войско уйдет назад, Юрий Московский решил заложить крепость в устье Невы на Ореховом острове, чтобы иметь необходимый укрепленный наблюдательный пункт.

Прибывшие вместе с войском новгородские плотники и градостроители немедленно приступили к делу, повалили сосны и ели и стали сколачивать из бревен стены крепостцы, в которой также срубили избы для будущего военного отряда.

В самый разгар работ в зарождавшуюся буквально на глазах крепость прибыли послы от шведского короля, обеспокоенного активностью новгородцев на берегах Невы.

Видя большое скопление воинов и опасаясь возможной войны, неготовые к сопротивлению шведы предложили заключить мир с Новгородом.

Поддержанный новгородскими боярами, князь Юрий согласился и подписал со шведами «докончание о вечном мире»!

После этого дела к нему в стан прибыли псковские бояре, пригласившие Юрия Данииловича к себе в Псков. Московский князь отправил большую часть своего войска в Новгород и, оставив в новой крепости достаточно боеспособный отряд с запасом продовольствия и фуража, поехал в гости к псковичам, которые встретили его с распростертыми объятиями. У городских ворот князя Юрия ожидали все «лучшие люди» Пскова и высшее духовенство в богатых ризах, с церковными хоругвями.

Князь Юрий въехал в город в сопровождении новгородских бояр и своей дружины, составленной из отборных воинов. Небольшое, но хорошо вышколенное московское войско произвело глубокое впечатление на псковичей.

– Было бы хорошо, славный Юрий Данилыч, – сказал тогда псковский посадник Селила Олексич, – чтобы ты стал нашим князем! Ты обучил бы наше ополчение и обеспечил городу надежную защиту! Нам совсем нет покоя от немецких крестоносцев! Побил бы ты их, могучий князь!

Как раз в это время в Псков пришло известие, что немецкие рыцари вторглись на окраины псковской земли. Знатные псковичи предложили князю Юрию возглавить их ополчение и дать врагу отпор. Но, посоветовавшись с новгородскими боярами, московский князь отказался. – Я пока не псковский князь, а новгородский! – сказал по этому случаю он. – И не заключал с вами договор о военной помощи! У меня нет ни сил, ни желания идти против воли Великого Новгорода! У меня много дел в Новгороде: а на вас не хватит моих воинов!

Разочарованные псковичи послали своих людей в Литву «до князя Давыда», а князь Юрий Московский уехал в Великий Новгород. Там его торжественно встретили «со многими дарами», и новгородские бояре подтвердили, что признают своим князем только его. Но Юрий Даниилович так и не успел отдохнуть «от опасной жизни», поскольку к нему в загородную новгородскую резиденцию прибыл посланник ордынского хана и потребовал, чтобы московский князь немедленно ехал в Сарай.

Последний сильно встревожился и пытался разузнать у посланника, зачем же он так срочно понадобился хану Узбеку. Но седовласый татарин, даже получив богатые подарки, ничего существенного не сказал, а лишь заверил московского князя, что «могучий государь не в гневе, а призывает его из-за какого-то важного дела…»

Тогда Юрий Даниилович со своими верными дружинниками отправился в Заволочье, а оттуда с новгородскими проводниками – к реке Каме. Он очень опасался встретиться с войском великого тверского и суздальского князя Дмитрия или с кем-либо из его воинственных братьев, желавших перекрыть ему путь в Орду.

Через своих людей князь Юрий узнал о том, что тверские князья вынашивают замысел расправиться с ним, как с главным виновником гибели их отца Михаила Ярославовича. Вот почему он, ведомый новгородцами, искал окольные пути и, наконец, добравшись до полноводного притока Волги, поплыл на большой новгородской ладье со своими боярами и двумя десятками дружинников в Орду. Остальных дружинников он отправил назад, в Москву.

Первые дни своего пребывания в Сарае-Берке князь Юрий посвятил выяснению причин его вызова в Орду. Все свое серебро, полученное от новгородцев, он потратил на подарки хану Узбеку, его женам и ханским вельможам. Однако сам ордынский хан, благосклонно принявший дары, не спешил с вызовом «коназа Мосикэ» во дворец. Занятый другими делами, хан передал через великого визиря, что «Юрке следует подождать, потому как на него еще нет времени».

Эти слова успокоили Юрия Данииловича, он понял, что опасности для его жизни нет и начал совместно со своими людьми добывать все возможные сведения.

Но и вельможи хана Узбека почти ничего не знали по делу князя Юрия и лишь сообщили ему, что в Сарае в прошлом году побывал новый великий суздальский князь Дмитрий Михайлович, который, будучи во дворце хана Узбека, о чем-то с ним беседовал лишь в присутствии самых доверенных сановников, включая ханского тайного советника Субуди. Идти же к Субуди, известному своей неподкупностью и преданностью хану, Юрий Даниилович побоялся. – Еще потеряешь голову за свое собственное серебро! – заключил он.

Вот и в этот день князь Юрий сидел в ожидании сарайского владыки, надеясь получить от него хоть какие-то вести.

Но высокий священник все не шел, и московский князь дремал, лежа на мягком татарском топчане. Неожиданно в его полутемную комнату вошел молодой слуга и громко зашаркал ногами. Услышав посторонний шум, князь Юрий открыл глаза. – А, это ты, Буян, – сказал он, зевнув. – Зачем меня потревожил?

– Тут к тебе пришел один поп, княже, – пробормотал слуга. – Говорит, что от владыки…