Константин Сычев - Дмитрий Красивый

– Благодарю за это! – мрачно буркнул князь Роман. – Тогда поехали со мной в Брянск: там отсидимся за дубовыми стенами и соберем новое войско!

– Дорога на Брянск перекрыта литовцами, брат! – промолвил киевский князь. – Есть только один путь – на славную Рязань!

– Разве так? – заколебался Роман Глебович. – Неужели они успели подготовить нам засаду?

– Только что вернулись мои люди из разведки…Они обнаружили литовскую засаду. Там засел едва ли не целый полк! И совсем свежие силы!

– Ну, что ж, – вздохнул усталый, измученный князь Роман, – тогда пошли на рязанскую дорогу!

Май 1323 года был теплым и солнечным. После продолжительных апрельских дождей наступило, наконец, время «душевной благодати», время душистой зелени и небесной голубизны. Обильная молодая трава пробивалась едва ли не всюду: даже дороги, по которым не часто ездили из-за прежнего ненастья, покрылись легким изумрудным ковром. Что же касается деснинских лугов, то они буквально благоухали пышными сочными травами. Сладкий аромат, приносимый легким теплым ветром в Брянск, бодрил горожан, вселял радость и желание жить в сердца стариков, усиливал «весенние чувства» молодых, врачевал хворых и увечных. Весенние запахи опьяняли и подавали надежду на благоприятное будущее: уж если милосердный Бог подарил людям такую благодать, то почему бы не ожидать и дальнейшего процветания?

«Дивное» время совпало с венчанием на брянское княжение тридцатишестилетнего Дмитрия Романовича, ставшего новым удельным князем. Как не хотел прежний соправитель князя Романа Глебовича венчаться в мае! – Будет одна маета! – говорил он черниговскому епископу Арсению. – Надо бы отложить это венчание!

Но высокий священник не поддержал молодого князя. – С венчанием тянуть не следует! – сказал он решительно. – Нельзя нашему Брянску быть без своего удельного князя! Это создает только общую неуверенность и сумятицу! Зачем править без благословения святой церкви? Сам Господь подает нам знаки своего расположения! Это не маета, а серьезное дело!

Слова владыки решили все, и вот теперь князь Дмитрий стоял в Спасском соборе, выслушивая торжественные псалмы и ожидая завершения затянувшейся службы. Перед его глазами пролетела вся прошлая жизнь: детство, ратные походы и поездки с отцом в Орду, собственные подвиги уже зрелого воина. – Ох, батюшка, почему ты не послушал меня, – мысленно спрашивал он, – и не взял с собой на эту проклятую войну?!

Немало тревог и горестей пережили брянцы за последнее время! Когда престарелый брянский князь Роман Глебович уводил свои полки на войну с Литвой, никто не сомневался в его победе. Однако все получилось прямо наоборот! Сначала вообще никто ничего не знал, и засыпанный обильными снегами удел как бы пребывал в спячке. Лишь только после Нового года, в марте, в Брянск стали просачиваться тревожные слухи о возможном поражении русских войск и отступлении брянцев, но в них не верили. – Почему же тогда никто не вернулся назад? – рассуждали горожане. – Неужели все погибли? Такого не может быть!

Но вскоре, вслед за неубедительной молвой в город поступили и более верные сведения. Их принесли с собой черниговские монахи, приехавшие по еще не растаявшему деснинскому льду на санях, запряженных старой, заезженной лошадью. Они и рассказали сначала епископу Арсению, а затем и князю Дмитрию о неудачной для союзников битве под Киевом. Сами странники ничего не видели, но узнали о печальном событии от киевских монахов, пришедших в Чернигов через некоторое время после злополучной битвы при Ирпене. Киевляне тоже не видели сражения, но слышали лишь отдаленный шум битвы и звон оружия. Они проведали о победе литовцев лишь тогда, когда войска неутомимого Гедимина подошли к стенам Киева. Впрочем, «стенами» древней русской столицы называли всего-навсего забор, окружавший большой холм, на котором стояли каменные церкви и около сотни деревянных домов местных жителей.

После разгрома Киева войсками Бату-хана город так и не возродился, представляя из себя лишь большое поселение, жители которого возделывали землю, превратив половину пустыря в огороды, а окрестности – в небольшие поля, на которых сеяли рожь.

Бывший киевский князь Станислав был вдовцом и жил в единственном большом деревянном тереме со своим взрослым сыном Федором. Вокруг княжеского терема стояли татарские кибитки и юрты, в которых проживали около сотни татар. Степные наездники долго не задерживались на древнем пепелище и постоянно менялись. Киевский князь, купивший ярлык на княжение у хана Узбека, в Сарае, практически был полководцем без армии. Его дружинная сотня, набранная со всех концов Руси, являлась на деле ватагой «лихих людей», сбежавших в свое время из родных мест либо за преступления, либо за какие иные сомнительные дела. Понятно, что надеяться на таких воинов при отсутствии достаточных денежных средств князь не мог. Если бы не союзники, князь Станислав вряд ли смог бы оказать какое-либо сопротивление Литве. Его, кроме того, обнадежили татары. Они считали разоренный Киев стратегически важным местом и, несмотря на отсутствие доходов, терять его не собирались. – Собирай же воинов, – посоветовал киевскому князю татарский воевода Мухули, присланный из Сарая с небольшим войском, – и щедро обещай им серебро…Наш государь тебе не откажет!

Так и собирал свое разношерстное воинство князь Станислав, обещая всем не только хорошую плату за службу, но богатое вознаграждение. Его вербовщики метались по всей южной Руси, заходили даже на Волынь и Галицию, пока, наконец, не собрали под княжеским знаменем около тысячи авантюристов, поверивших княжеским словам.

– Вот только победим наших врагов, – весело говорил тогда князь Станислав, – прогоним их с позором, и я наполню ваши шлемы полновесным золотом!

Но, как известно, битва против литовцев закончилась полным разгромом, и «полки» князя Станислава, не выдержавшие ударов дисциплинированного регулярного войска врага, при первом же столкновении разбежались. Также поступили и татарские воины. Привыкшие не столько сражаться с настоящим врагом, сколько разорять и грабить беззащитные русские города, татары, увидев немощь киевского войска и зная свою малочисленность, предпочли своими жизнями не рисковать.

Как только мурза Мухули увидел первые признаки поражения, он подал сигнал своим людям, и татарская конница буквально перелетела не только через заснеженные поля, но и через Днепр.

Полки же прочих князей, хоть и отчаянно сражались, сумели лишь прикрыть отход беглецов и замедлить продвижение литовского войска. Но как только литовцы победили, они быстрым маршем подошли к Киеву, и были встречены напуганными жителями некогда великого города «с хоругвями и крестами». Завоеватели с разочарованием въехали в широко раскрытые ворота жалкого забора: о военной добыче или возможных доходах в будущем не шло и речи!

И, тем не менее, Гедимин был щедр и великодушен: от его воинов не пострадал ни один киевлянин! Более того, великий литовский князь даже пощадил сына киевского князя Станислава Федора, взятого литовцами в плен во время жестокого боя. Молодой княжич Федор, не в пример своему отцу, отчаянно сражался и, окруженный со всех сторон, сдался лишь тогда, когда враги выбили из его рук окровавленный меч. Уважавший храбрых людей Гедимин, будучи, к тому же, великим политиком, похвалил молодого князя Федора, когда его, связанного, привели «пред очи государевы светлые» и предложил ему перейти на литовскую службу.

Князь Федор, обласканный лютым врагом, был так растроган, что согласился на это «доброе слово» со слезами на глазах.

Заняв Киев, Гедимин хотел назначить в нем своего воеводу. Однако, не видя перспективы удержания города и не желая долгой тяжелой войны с Сараем, он собрал литовскую знать и предложил своим вельможам киевское воеводство так, что ни один из них добровольно этого не пожелал.

– Тогда пусть этот Федор сидит на киевском «столе», – заключил Гедимин, – и беспрекословно подчиняется нашей могучей Литве!

– Быть по сему! – одобрительно и единодушно ответили его приближенные.

Так молодой князь Федор, к своей радости, занял киевский «стол» и сразу же оказался «слугой двух господ» – великого литовского князя Гедимина и золотоордынского хана Узбека.

А Гедимин продолжил свой завоевательный поход, занимая все те русские земли, которые некому было защищать. Один из литовских отрядов дошел и до Чернигова, вернее до убогого, окруженного забором поселения.

Здесь захватчики тоже не встретили сопротивления и, проявив милосердие к малочисленному населению, ушли восвояси, даже не посчитав нужным оставить своего наместника. – Литовцы не захотели сражаться с татарами, – сказал один из черниговских монахов брянскому князю Дмитрию, – и поэтому дальше не пошли…

– Где же тогда мой батюшка? – недоумевал, слушая черниговских странников, князь Дмитрий.

Но об этом тогда никто ничего не знал.

Лишь месяц спустя, когда растаял снег и лесные дороги подсохли, в Брянск вернулся боярин Борис Романович со своим сыном Супоней, племянником Жирятой и двумя сотнями брянских дружинников, принеся печальную весть. – Мы идем из славной Рязани, – молвил он сразу же после обмена приветствиями у крепостных ворот, – со скорбным известием: твой батюшка и наш пресветлый князь Роман Глебыч недавно скончался от горестей и потрясений!

– Как же?! – вскричал тогда покрасневший от горя князь Дмитрий. – Неужели от тяжелых ран? И еще на чужбине!

– Не от телесных ран, княже, – уточнил Борис Романович, – но от душевных…Как только мы приехали в Переяславль-Рязанский, в гости к славному князю Ивану Ярославичу, наш батюшка Роман сразу же занемог и слег в постель…А там, через десять дней, он почил праведной смертью, приняв монашество…Его отпели по всем правилам православной церкви и похоронили в святом храме по его предсмертной просьбе…