Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Так началось настоящее мученичество Михаила Ярославовича.

Выведя несчастного князя из шатра, ханские рабы, осыпая его, оцепеневшего от ужаса, жестокими ударами в грудь, спину и лицо, наложили ему на шею тяжелую колоду. Затем они повели его, униженного и избитого, к походной кибитке.

Даже татарские стражники, стоявшие в ожидании у кибитки, увидев печальное зрелище, которое являл собой Михаил Тверской, посочувствовали.

– Не горюй, коназ Мыхаыл, – пробормотал старый стражник, мурза Халцагай. – Сейчас наш хан сильно разгневан! Но он милосерден и, разобравшись, простит тебя!

На другой день к княжеской кибитке подъехал Кавгадый. Увидев князя Михаила, сидевшего и спокойно читавшего псалтырь, он рассвирепел. – Так ты еще отдыхаешь, бесстыжий коназ! – крикнул он и повелел: – Немедленно замените стражу, мои верные слуги! И набейте ему канги на руки!

Тут же к нему подскакали другие конные татары. – Ведут семерых стражников от каждого из мурз! – услышал князь Михаил.

Правда, ему не сразу надели на руки колодки, а лишь только накладывали их на ночь, но князю эта пытка не мешала читать псалтырь: перед ним сидел мальчик-слуга и переворачивал страницы!

Так продолжалось двадцать четыре дня! По истечении этого срока Кавгадый вновь объявился перед кибиткой измученного князя и с помощью своих рабов опять потащил его на ханский суд.

На этот раз во дворце самого хана не было: он со своими любимцами отправился на охоту. Теперь никто не мешал ненавистникам бывшего великого князя. Они оскорбляли и унижали несчастного обвиняемого сколько могли, осыпая его грубой бранью и пощечинами. Князь же Юрий Даниилович, наслаждавшийся зрелищем, весело смеялся! Затем мучители, вдоволь натешившись, вновь с помощью рабов отправили избитого, оплеванного тверского князя в его кибитку.

Еще двадцать шесть дней продолжался «крестный путь» изможденного князя! Наконец, перейдя Терек, Орда остановилась на богатых травой пастбищах на берегу реки Севенц под городом Дедяковым близ дороги на Дербент. Здесь и решилась судьба Михаила Ярославовича.

Несмотря на попытки его людей помочь своему князю и даже обеспечить его побег, князь категорически отказался от этого и сказал: – Какая будет обо мне слава, если я убегу и оставлю в беде родного сына и верных людей? Этого не будет!

Наконец, 22 ноября, князю сообщили, что «государь велел придать его смерти», и несчастный узник, заключенный к тому времени в башню-вежу, попросил охранявших его татар допустить до него священников. Татары, уже знавшие о ханском решении, не противились.

К князю вошли его сын Константин, игумен одного из православных монастырей и два священника. Князь причастился, произнес слова молитвы и спокойно стал ожидать смерти. – Уходи, сынок, – сказал он князю Константину, – я не разрешаю тебе делить со мной смерть!

– Нет, батюшка, – заплакал князь Константин, – я не уйду! Я лучше умру, чем отдам тебя одного на растерзание злодеям!

– Ну, тогда слушай, сынок, – вновь заговорил князь Михаил. – Я хочу сказать тебе слова завещания о вотчине и твоей матушке. – И он подробно изложил свои мысли о том, как жить его детям и супруге после его смерти, как поделить земли княжества, чтобы не нарушать его посмертной воли.

После этого он стал обсуждать со священниками найденный им на одной из страниц священной книги псалом.

Вдруг в самый разгар беседы в башню вбежал мальчик-слуга. – Княже! – крикнул он. – К тебе идут татарский воевода Кавгадый и Юрий Московский со многими людьми!

– Я знаю, зачем они идут: за моей жизнью! – покачал головой князь и, собрав все свое мужество, сказал сыну: – Беги, Константин, со всеми моими людьми к царице! И скажи государыне, что идут меня убивать! И останьтесь там у царицы! Может вам удастся меня спасти! Беги же! Другого пути нет!

Князь Константин, поверив отцу, выбежал из вежи вместе со священниками и помчался изо всех ног исполнять отцовское повеление.

Но было уже поздно. Татары и московские ратники, возглавляемые Кавгадыем и князем Юрием, стремительно приближались к последнему убежищу Михаила Тверского.

– Пусть идут туда! – распорядился Кавгадый, дав знак своим и русским воинам слезать с лошадей и войти в башню. Сами же князь Юрий и Кавгадый спешились, отдав поводья коней слугам, и стали ждать у входа.

Оттуда доносились крики и вопли ворвавшихся татар. Князь Юрий приставил к стене ухо, но вскоре отодвинулся в сторону. – Там только шум и крики наших людей, – сказал он с возмущением, – но ни слова от Михаила! Вот какой гордый: не хочет нас порадовать своими воплями!

В это время из вежи выскочил московский воин, державший обеими руками что-то кроваво-красное.

– А, так это Ромэнэц, твой славный воин! – усмехнулся мурза Кавгадый. – Радуйся, Юрке: он тащит в руках сердце твоего недруга!

– Радуюсь! – буркнул, закусив губу, князь Юрий Даниилович. – Однако же не полностью: этот Михаил даже здесь не унизился, был тверд и терпелив! – Он замолчал и с интересом вперил свой взгляд в выходивших из башни остальных убийц князя Михаила. Они тащили за ноги окровавленный, изуродованный труп.

– Эй, воины! – вскричал, торжествуя, мурза Кавгадый. – Хватайте же всех людей этого непутевого покойника! А их имущество забирайте себе!

– А тело этого бесстыжего злодея, – добавил, оглядывая окровавленные останки своего врага, князь Юрий, – бросайте прямо здесь, для позора и заслуженного поругания!

Известие о гибели Михаила Тверского пришло в Брянск уже в новом, 1319 году: в марте в город приехал карачевский князь Василий Пантелеевич и обо всем рассказал.

Князь Василий держал свой удел крепкими руками. Несмотря на то, что у него были молодые дядьки – Тит и Адриан – жившие с матерью и своими боярами в Козельске, Василий Карачевский, получив еще девять лет назад ярлык на княжение в уделе, своих прав им уступать не собирался. И дело заключалось не только в том, что князю Василию было уже пятьдесят восемь лет или едва ли не вдвое больше, чем князьям Титу и Адриану, но еще и потому, что карачевский «стол» достался ему не столько по наследству, сколько от собственных усилий, в результате которых был убит татарами его отец Святослав-Пантелей. Василий Карачевский в то время был в дружбе и союзе с Василием Брянским, лютым врагом его отца, и немало способствовал трагическому отцовскому концу. Добывший такой дорогой ценой княжеский «стол» в Карачеве, князь Василий, несмотря на свою решительность и властность, все же иногда испытывал муки совести и часто, посещая церковь, молил Бога о прощении за совершенный им грех. Он даже приучил своих бояр называть его по отчеству «Пантелеевич», чтобы хоть как-то на время забывать первое, более часто употребительное, имя его отца.

Карачевские бояре довольно почтительно относились к своему князю. По мнению карачевцев, князь Василий Пантелеевич вступил в союз с Василием Храбрым и изменил отцу по воле карачевского боярства. Мало того, все считали, что именно благодаря нынешнему князю Василию, город Карачев уцелел от тогдашнего нашествия татар и оценивали своего князя, как защитника и благодетеля. Влиятельное карачевское боярство, чувствуя свою вину перед князем Василием Пантелеевичем, подчинившимся их решению, вопреки воле отца, что повлекло за собой гибель неразумного Святослава-Пантелея Мстиславовича, безоговорочно поддерживало своего князя.

Если бы не боярство, вряд ли князь Василий Карачевский смог бы удержать в своих руках весь удел в целостности: дядьки уже давно хотели отделиться от Карачева и править самостоятельно.

Сразу же после восшествия на карачевский «стол» Василия Пантелеевича, молодой князь Тит, подстрекаемый матерью Еленой Вершиловной и его боярами, прислал в Карачев своих людей, требуя себе «законного удела». Василий Карачевский тогда едва не взялся за оружие. – Без жалости раздавлю этих щенков! – грозился он.

Но бояре отговорили своего князя. – Зачем гневаться, княже? – сказали они. – Слова Тита – лишь жалкая просьба! – После чего боярские представители отправились в Козельск, где проживали молодые дядьки их князя, и без труда «замяли» дело. По совету своих бояр князь Василий Пантелеевич определил дядькам их уделы. Тит получил Козельск, а Адриан – Звенигород и Елец. Однако от этого существенных перемен в Карачевском княжестве не произошло. Тит с Адрианом, со своей матушкой и боярами, получая прежнее «кормление», продолжали «сидеть» в Козельске и лишь номинально считаться удельными князьями. Некоторая часть доходов от их земель уходила в Карачев к их сюзерену и племяннику князю Василию. И, тем не менее, козельское боярство не зря согласилось с волей своих карачевских друзей: в результате молодые князья были избавлены от ежегодных поездок в Орду, разорительных встреч с ордынским ханом и его вельможами. Кроме того, и дяди-князья, и все их люди были избавлены от военной службы князя Василия. – Мне не нужны те молодые козельцы, – рассуждал на боярском совете князь Василий Пантелеевич. – Пусть себе тихо живут…Но им нечего рассчитывать на верховную власть в уделе! Пока я жив, я не допущу дробления карачевской земли!

Молодые дядьки до поры до времени смирились с таким положением дел: ни воевать по чужой воле, ни ездить в Орду они не хотели!

– Нечего подставлять свои буйные головушки под острый татарский меч! – говорила им мать, Елена Вершиловна. – Пусть тогда сам Василий рискует жизнью!

Князь Василий Пантелеевич приехал в Брянск в хорошем настроении: все у него в уделе ладилось, с боярами он жил спокойно, пользовался их полной поддержкой и занимался лишь повседневными княжескими делами, включавшими в себя военные занятия, выезды на охоту, прогулки. Судебные и хозяйственные дела он редко вел сам, потому как давно распределил их между преданными боярами. Вот только одно беспокоило карачевского князя: у него не было, несмотря на солидный возраст, наследников. Князь Василий знал, что причиной такового положения дел была его жена: он имел немало любовниц, и все они рожали от него детей!