Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Молодые вошли в опочивальню, держась за руки. В небольшой темной и хорошо натопленной комнате ярко горели свечи. Посредине стояла широкая, покрытая белым льном кровать.

– Садись же, мой сердечный жених, – промолвила дрожавшим голосом невеста. – Я сама сниму с тебя сапоги!

– Не надо, Машенька, – тихо возразил князь Роман. – Я сам разуюсь! Зачем тебе гнуть свою нежную спину?

– Нет! – решительно сказала, успокоившись, девушка. – Это древний обычай! Если его не соблюдать, можно накликать беду от злых духов!

– Ну, тогда ладно, – кивнул головой жених и уселся на кровать, спустив вниз ноги.

Девушка быстро и ловко стянула с него сапоги.

– А теперь я сам, – пробормотал, волнуясь, молодой князь, снимая с себя одежду. Ему казалось, что его трясущиеся руки одеревенели. – Вот так! – буркнул он, стесняясь своего нагого тела и хватаясь за теплое греческое одеяло. – Ложись и ты…

– Надо потушить свет, – промолвила, вновь приходя в волнение, невеста. – Ну, вот, – она подбежала к подсвечникам и стала дуть на пламя свечей.

Князь Роман поднял глаза и обомлел: в лунном свете, проникавшем через верхнее оконце, перед ним шла обнаженная красавица-невеста! – Какие округлые груди, – думал, чувствуя сильное желание, князь Роман, – а зад, а нежная спинка! Иди же сюда, моя сладкая прелесть!

– Иду, Романушка, – проворковала девушка, задув последнюю свечу. – Вот я, мой любимый супруг, вся здесь перед тобой!

– Ох, моя красавица, – бормотал, задыхаясь, но стараясь делать все медленно и осторожно, молодой князь. – Я так тебя хочу, что не могу даже говорить! – Он почувствовал, как тревога и страх за первую брачную ночь улетучились, оставляя место горячей, безумной страсти. – Ох, люблю, люблю тебя, сладкая павушка!

– Ах! – вскрикнула девушка, почувствовав резкую боль и тут же выпрямилась, как бы втягивая в себя суженого. – Еще, еще, мой любимый! Вот так, глубже, не щади меня! Ох, как сладко!

Князь Дмитрий Романович только что, в декабре 1346 года, вернулся в Брянск. Шел крупный густой снег, морозы ослабли, и трехдневный проезд из Смоленска не был труден.

– Опасно, сын мой, ездить в такой лютый холод! – сказал брянскому князю при встрече епископ Иоанн. – Благо, что Господь тебя сохранил!

Князь Дмитрий, придя в свой терем, переоделся в повседневную, более простую одежду, а тяжелые греческие одеяния отправил на хранение в особые сундуки, где сберегались дорогие вещи. Наскоро перекусив в своей трапезной в компании с верной супругой, он пошел в свой охотничий терем, в думную светлицу, где воссел в княжеское кресло и подробно рассказал своим боярам и священникам о поездке в Смоленск.

Брянский князь не случайно побывал там в такое неудобное время. События последних дней заставили его забыть о зиме и опасностях.

В это лето князь не поехал в Сарай. В Брянске побывали чужеземные купцы и сообщили об эпидемии неизвестной болезни, пришедшей в Орду. – Страшное бедствие постигло Орнач, Хазторокан, Сарай, Бездеж и другие города! – говорили они. – Умирают и мусульмане, и христиане – татары, армяне, аланы, генуэзцы и прочие! Бывает так, что некому даже хоронить покойников!

Князь не придал значения словам иноземных гостей, но его бояре и епископ Иоанн, встревоженные угрозой жизни и здоровью своего князя, воспротивились его поездке. Их беспокойство усилил престарелый княжеский лекарь Овсень Велемилович. – Это – смертельное поветрие, славные бояре, – сказал он на боярском совете при князе, – и туда нельзя никому ехать! Поедете с данью в следующем году! В противном случае, поветрие придет сюда, и наша земля совсем обезлюдит!

– Ты не знаешь, Овсень, – сказал тогда князь Дмитрий, – как опасно не привозить дань! Татары и степные люди привыкли к поветрию…Хоть и говорят, что там люди мрут, как мухи, но, на самом деле, они – стойкие к разным болезням! А если мы вовремя не привезем серебро, татарский царь разгневается…И пришлет к нам или большое войско, или своих прожорливых посланников…И тогда мы точно погибнем, если не от поветрия, так от татарского меча!

– Это правда! – согласился седовласый Овсень. – Татарские посланцы могут привезти с собой тяжелую болезнь! Зная об этом, мы сразу не пустили чужеземных купцов в город, а продержали их в особой избе, где тщательно осмотрели и обкурили едким дымом все купеческие повозки с товарами…А мои сыновья, Иван с Микулой, наблюдают за здоровьем чужеземцев. И если болезнь проявится, мы будем лечить их в той избе, на хуторе, чтобы уберечь брянских горожан от заразы! Пока нет никаких опасных признаков, но нужно, чтобы они посидели в уединении с неделю…

– Неужели все их люди вместились в ту избу? – удивился брянский князь.

– Ты давно уже не был на том хуторе, княже, – улыбнулся старый, но еще крепкий Овсень Велемилович. – Там уже не одна изба, а целый городок! Надо бы еще срубить амбары под съестные припасы…Дал бы ты нам, княже, людей на это дело! В прошлом году у нас хорошо поработали твои тати! Пусть бы их опять прислали в наш городок со стражей…

– Ладно, поможем, – кивнул головой князь. – Я пришлю к тебе людей, но мы не сможем упрятать туда всех татарских посланников или целое войско!

С этим согласились все, и бояре дружно постановили: – Послать в Орду славного Кручину с лучшими воинами! Но им не следует общаться в дороге и Сарае с татарами, а после царского приема – сразу же возвращаться домой!

Боярин Кручина, поседевший и располневший, беспрекословно отправился в привычный поход. За ним последовала отборная сотня княжеских дружинников. Умный брянский боярин не повел своих людей в Сарай, но оставил их в разбитом близ татарской столицы лагере, и сам, один, отвез в ханский дворец серебро и меха, сдав брянский «выход» «цареву денежнику». Хан Джанибек, узнав о приезде брянского боярина, сразу же пригласил его в свой покой, где принял Кручину, сидя на корточках на богатом персидском ковре.

– У нас теперь жестокий мор, – сказал ордынский хан изумленному таким приемом русскому посланцу, – поэтому я не хочу собирать многих людей. Пусть мои эмиры отсидятся в своих юртах! А вскоре мы уйдем на кочевье!

Рядом с ханом сидел его тайный советник Тугучи, который лишь кивал головой во время ханского приема и улыбался.

– А почему сам Дмитрий не приехал? – спросил хан стоявшего перед ним на коленях боярина. – Неужели и он захворал?

– Пока еще не захворал, – покачал головой Кручина Миркович, – но он уже стар и не может ехать в такую жару. За это не обижайся, государь, мы прибавили тебе и серебра, и пушной рухляди. В это зиму была неплохая охота, и доходы возросли!

– Дэмитрэ хитер, как степная лиса! – усмехнулся татарский хан. – Видно, узнал о поветрии и решил уберечь свою жизнь…

– Это не так, государь, – попытался возразить брянский боярин, но Джанибек поднял руку и дал знак молчать. – Я не вижу здесь большого греха, – сказал он весело, – особенно, если вы даете выкуп за обиду! Пусть себе сидит Дэмитрэ в своем Брэнэ-бузурге и не знает горя! Я тоже не хочу его смерти! Главное – чтобы вовремя присылал свой «выход». Но в следующем году он должен сюда приехать. А теперь уходи, Куручэнэ, к своему коназу и передай ему мои предупредительные слова. Впрочем, если совсем не хочет ездить в Сарай, тогда пусть присылает сюда двойной «выход»!

Вечером Кручина Миркович навестил друга своей семьи Тугучи в его большом кирпичном, напоминавшем юрту, доме и раздал всем его женам и детям богатые подарки – «гостинцы». Тугучи рассказал о «жестоком поветрии», описал известные ему случаи смертей и предостерег от посещения больных татарских мурз. – Великий хан потому не созывает в своем дворце эмиров, – пояснил он, – что многие из них тяжело заболели! Занемог даже почтенный Товлубей! Он едва жив! А недавно здесь в Сарае умер коназ Костэнэ из Тферы…

– Князь Константин Михалыч?! – вскричал брянский боярин. – И его прямо здесь похоронили?

– Нет, – покачал головой Тугучи. – Сюда приезжал новый коназ Тферы, Сэвэлэ, сын казненного государем Алэсандэ. Вот он и отвез тело покойного в свой город…

– Так теперь там на княжении Всеволод Александрыч? – удивился Кручина Миркович. – А как же тогда зять моего князя Дмитрия, Василий?

– Об этом я ничего не знаю, – пробормотал Тугучи. – Мы были вместе с моим сыном Тютчи у хана, когда он выдал ярлык на Тферы, и ничего не слышали о Вэсилэ…А тому Сэвэлэ помог большой коназ Сэмэнэ из Мосикэ и прислал со своими посланниками серебро на выкуп государева ярлыка…

– Это правда, – кивнул головой его располневший и постаревший сын. – Не было разговора о Вэсилэ!

Еще не стемнело, когда брянский боярин, усевшись на облучок своей большой, называемой «Ордынской», телеги, выехал в сторону степи. В ту же ночь он вместе с отрядом ожидавших его воинов поспешно отправился назад в родной Брянск.

Князь Дмитрий встретил своего верного боярина с большой радостью: ведь тот избавил его от опасности лютой смерти! К счастью, Кручина, не общавшийся во время своей поездки с больными, сумел уберечься от заражения. Однако княжеский лекарь, осмотрев удачливого боярина, все-таки окурил путешественников, лошадей и повозки едким дымом.

На встрече с князем и боярами Кручина Миркович подробно рассказал о своей поездке и особенно о тверских делах, но, оказывается, здесь уже об этом знали.

– Ты все хорошо знаешь об ордынских делах, сын мой, – сказал седобородый епископ Иоанн, – но ничего не слышал о событиях на святой Руси! А к нам прибыли люди с русского севера и рассказали о позорной стычке князя Всеволода Александрыча со своим дядькой Василием!

Василий Кашинский, женатый на дочери брянского князя Елене и имевший от нее двух сыновей, был последним сыном убитого в Орде тверского князя Михаила. По сложившемуся на Руси «лествичному» порядку наследования, он был законным претендентом на великое тверское княжение. Но, как известно, его племянник Всеволод оказался расторопней и, съездив предварительно в Москву, заручившись там поддержкой великого князя Симеона, отправился с московскими «киличеями» в Сарай. Там он хотел добиться лишь признания своего наследственного права на Тверь на случай смерти князя Константина Михайловича, но тот вдруг, в самом деле, заболел во время «сарайского поветрия» и умер. Так, с помощью своих и московских денег, князь Всеволод стал великим тверским князем и, счастливо избежав опасной болезни, выехал с ханским ярлыком в Тверь. А в это время его дядя Василий Кашинский, поздно спохватившись и «собрав спешно, грабежом, серебро», в свою очередь, устремился в Орду. Оба, дядя и племянник неожиданно встретились в Бездеже. Здесь между ними произошла серьезная ссора. Князь Василий обвинил племянника в нарушении своих прав и незаконном «овладении столом», а князь Всеволод, в свою очередь, узнав, что его дядя вез в Орду серебро, украденное в законной вотчине Всеволода Холме, воспользовавшись большим численным превосходством своей дружины, «безжалостно обобрал людей князя Василия и умчался в Тверь, бросив их в степи»!