Константин Сычев - Дмитрий Красивый

Князь Роман Глебович стоял на коленях у золоченых ступенек ханского трона и молча, склонив голову, ждал. За его спиной пребывал в той же отцовской позе покорности старший сын Дмитрий, который тяжело дышал, волнуясь за отца: уж очень не хотел князь Роман принимать завещанный ему покойным племянником Брянск и, тем более, ехать в ненавистный ему Сарай за ярлыком на право удельного княжения.

В приемной зале ханского дворца царила полная тишина. Молодой хан Узбек сидел в своем золоченом кресле, окруженный со всех сторон рассевшимися на персидских коврах приближенными и тоже молчал, раздумывая.

По правую руку от него сидел на небольшом возвышении духовный наставник имам Ахмат, а по левую руку стоял, ожидая вопросов от своего повелителя, его тайный советник – тридцатидевятилетний Субуди.

В ханском дворце не было женщин: хан Узбек строго соблюдал исламские нормы и никогда не выводил на всеобщее обозрение своих жен, которым не полагалось покидать пределы ханского гарема.

Несмотря на свою молодость, Узбек-хан поражал окружавших его подданных осмотрительностью, вдумчивостью и медлительностью.

– Горячность и быстрота, государь, – учил его имам Ахмат, – нужны только в гареме, но в делах вредны и пагубны. Всласть разговаривать можно только со своими женками, а с другими людьми следует беречь каждое слово! А с рабами надо быть предельно осторожным, особенно с урусами, не знающими истинной веры!

Вот так и сидел ордынский хан, размышляя не вслух, как это обычно делали его предшественники, но про себя.

– Вот так беда! – думал молодой хан. – Прошло совсем немного времени после смерти дедушки, а вот теперь узнаю о кончине верного мне уруса Вэсилэ из Брэнэ! Неужели душа этого коназа устремилась к душе покойного Тохтэ-хана, чтобы и после смерти служить своему повелителю! – Узбек вздрогнул от такой догадки. – Разве возможно такое, чтобы неверный, но преданный слуга, урус Вэсилэ, удостоится такой чести? Надо бы поговорить об этом с имамом…

– Почему ордынский царь молчит? – думал в это же время седовласый князь Роман. – Неужели он не согласен на мое брянское княжение?

Перед глазами Романа Глебовича промелькнули последние события из его жизни: неожиданная смерть племянника Василия Брянского, совещание у другого племянника – великого смоленского князя Ивана Александровича – и, наконец, сборы и отъезд в недалекий Брянск.

Преждевременная смерть пятидесятидвухлетнего Василия Александровича потрясла смоленских князей. Особенно тяжело переживала свое горе мать умершего – княгиня Агафья, которая, после горестных рыданий, оделась во все черное и совсем удалилась от родных, проводя свои дни в стенаниях и молитвах. Великий же князь Иван Александрович довольно спокойно встретил скорбное известие и уже на следующий день пригласил своего дядю Романа на боярский совет. – Мой славный дядя! – сказал князь Иван после недолгого совещания с боярами и смоленским епископом. – Наступило время нам расстаться! Поезжай в Брянск! Мой брат Василий завещал тебе этот город и удел!

– Зачем мне этот удел?! – возмутился тогда Роман Глебович. – Я уже стар для управления такой богатой землей! Мне не хватает лишь трех лет до семидесяти! Неужели вам понадобился еще один брянский покойник? Куда мне ехать с одними сединами?

– Это ничего, что ты поседел, дядюшка, – улыбнулся Иван Смоленский. – Седого медведя не берет острая рогатина! Ты стар, но удал! Разве твоя супруга – старуха? Или у тебя перезрелые дети? Твоя супруга молода, а сыновья и дочери – совсем еще дети! Вот по ним и считай свои годы!

В самом деле, после смерти бездетной жены князь Роман взял себе в жены дочь волынского князя Льва Юрьевича Евдокию и уже на следующий год после свадьбы получил первого сына – Дмитрия. Затем последовали дочери и, наконец, младший, самый любимый сын Василий, родился, когда его отцу уже было почти пятьдесят…

Князь Роман Глебович всегда отличался скромностью, выдал своих дочерей за мелких, ничем не прославившихся князей и совсем не претендовал на многое, но вот, когда его племянник упомянул детей, задумался. – Я пристроил своих дочерей, пусть не роскошно, но и не бедно, – рассудил он про себя, – а вот что я оставлю сыновьям? Лишь одну Смядынь?

– Тебе надо подумать о сыновьях! – сказал, как бы читая его мысли, князь Иван Александрович. – Сам сядешь в Брянске и возьмешь с собой одного из сыновей…А Смядынь пусть достанется другому! Разве это плохо?

– Смядынь? – поднял голову князь Роман. – Разве ты оставишь мне это родовое поместье и не отберешь его в казну?

– Зачем? – усмехнулся Иван Александрович. – Мне не нужна твоя Смядынь, пусть останется за твоими детьми. А я подыщу своим сыновьям другие городки и волости!

– Это правильно! – громко сказал епископ, глядя с улыбкой на князя Романа. – Пора тебе, сын мой, уезжать в Брянск!

– Ну, что ж, – вздохнул князь Роман, – если такое советует сам владыка и его поддерживает мой славный племянник, щедрый и ласковый, Иван, тогда поеду без колебаний!

И князь Роман Глебович, прихватив с собой жену и старшего сына Дмитрия, выехал в середине марта 1314 года со своей небольшой, в двести копий, дружиной в недалекий заснеженный Брянск.

Младшего сына Василия он оставил княжить на Смядыни, под Смоленском, передав ему весь свой двор – немногочисленных бояр и домашнюю челядь, а также половину дружины.

Двадцатилетний, недавно женатый князь Василий Романович с радостью принял такой подарок отца, а вот старший сын князя Романа Дмитрий, двадцати семи лет, был очень недоволен: грустным и подавленным ехал он со своей молодой женой «в лесную глушь». С отцом он, однако, спорить не решился. – Нет смысла его сердить, – рассуждал он. – Старший лучше видит, что надо делать!

– Не горюй, сынок! – подбадривал его ехавший рядом на породистом вороном коне отец. – Я уже стар, и неизвестно, как Господь распорядится моей жизнью! А если я умру, тогда этот богатый и сильный Брянск достанется тебе!

– Господи, сохрани! – перекрестился, услышав эти слова, Дмитрий Романович. – Не торопись умирать, батюшка, и живи до ста лет! Мне ничего не надо, лишь бы ты был жив и здоров!

Смоленские князья въехали в Брянск под звон колоколов.

– Да благословит тебя Господь, князь Роман! – сказал, крестя седую голову князя, епископ Арсений.

– Хлеб и соль! – хором прокричали брянские бояре.

Уже на следующий день после торжественного пира князь Роман хотел венчаться на княжение, но епископ Арсений отговорил его. – Тебе надо, сын мой, – сказал владыка, – ехать в татарскую Орду и получить от царя Узбека грамотку! Венчание никуда от тебя не уйдет, а вот татарского царя обижать не следует! Мало что мы этого не хотим, но так определил наш Господь. Если татарский царь узнает о венчании от недобрых людей или чужеземных купцов, он непременно рассердится! Зачем нам это нужно, если мы знаем завещание покойного Василия? А наш государь, славный Узбек, не откажет воле своего верного человека! Поезжай, сын мой!

– Придется ехать в Орду! – пробормотал с горечью Роман Глебович. – Вот уж чего бы не хотелось…

И он стал собираться в дорогу.

К середине мая, когда установилась теплая и сухая погода, князь в сопровождении сына Дмитрия, трех верных бояр, в числе которых пребывал Мирко Стойкович, сотни своих лучших дружинников выехал в Сарай, благополучно туда добрался и устроился в большой гостевой юрте, ожидая ханского приема.

Молодой татарский правитель не спешил. Лишь через две недели, после того, как его денежники пересчитали сданный брянским боярином Мирко «выход» и сарайские муллы определили благоприятный день приема, он вызвал через своих рабов русских князей во дворец.

Вот и стоял перед ханским троном Роман Глебович, с тревогой вслушиваясь в дворцовую тишину.

Наконец, молодой хан зевнул и, подняв голову, посмотрел вниз на склоненные перед ним тела. – Ладно, Ромэнэ, – сказал он вдруг своим чистым звонким голосом. – Я принимаю твой «выход» и скромные подарки! Подними же голову и покажи свое лицо!

Князь Роман, не вставая с колен, выпрямился и встретился взглядом с татарским ханом. – Какой же красивый лицом, этот бусурманский царь! – подумал он, молча разглядывая черноглазого румяного юношу. – Какие чудесные брови! Дугой! Как у чужеземной красавицы!

– Так ты уже старик, – покачал головой царственный юноша, – и хоть не дряхлый, но совсем седой! Неужели это правда, что сам Вэсилэ завещал тебе этот город?

– Правда, государь, – ответил, качая головой, на неплохом татарском князь Роман. – На этот счет есть грамотка, написанная нашим владыкой Арсением…Я передал эту грамотку твоим верным людям!

– Это так, Субуди? – вопросил, повернувшись к своему собеседнику, молодой хан. – Есть такой ярлык?

– Так, государь, – кивнул головой Субуди. – Мы прочитали этот немногословный ярлык: этот поп урус просит тебя утвердить завещание покойного Вэсилэ! Ты не желаешь посмотреть на его письмо?

– Нет, не желаю! – усмехнулся хан Узбек. – Я верю твоим словам. У меня нет сомнения в твоей искренности. Каково твое мнение на это, мой верный Субуди?

– Тебе решать, государь, – сказал, проведя по длинной, но жидкой бороде ладонями, Субуди, – однако я осмелюсь сказать несколько слов. Этот коназ Ромэнэ привез сюда полноценный «выход» и щедрые подарки. Он верно служит тебе и всему нашему ханству…А поскольку есть и завещание покойного Вэсилэ в пользу этого Ромэнэ, то у меня нет никакого сомнения в его законном праве!

– А что скажешь ты, мой славный наставник? – обратился хан Узбек к имаму Ахмату, нетерпеливо перебиравшему крупные янтарные бусины-четки. – Ты согласен с моим советником?