— Не понимаю... — Линии между её бровями разгладились, Феб раскрыла губы и вскинула голову. — Что...

— Ты знаешь, что это? — спросил Колт.

— Да, — прошептала она и неожиданно вскочила на ноги.

Резко выбросив руку вперед, Феб вцепилась в его рубашку, так сильно сжав кулак, что побелели костяшки, а кожа вокруг них покрылась красными пятнами. Опустив голову, она смотрела на записку и дёргала его рубашку, не замечая, что при этом бьёт его в грудь.

— Боже мой, Боже мой, — повторяла она. Рука, державшая записку, затряслась.

— Дай мне записку, Феб.

— О Боже.

— Дай мне записку.

— Боже мой.

Он забрал у неё записку, накрыл ладонью её руку у себя на груди и крепко прижал, останавливая.

Феб не отрывала взгляда от записки в его другой руке.

— Фебрари, посмотри на меня. — Она сделала, что ей сказали. Колт увидел, как побледнело её лицо, и осторожно приказал: — Расскажи мне об этой записке.

— Этой записки нет.

Колт поднял записку и тряхнул ею. Ему не хотелось это говорить, но пришлось.

— Она здесь, Феб.

— Я хочу сказать, что выкинула её почти двадцать пять лет назад.

Катись оно всё к чертям, твою ж мать!

Он боялся, что она ответит именно так.

— Расскажи мне про записку, — повторил Колт.

Феб резко мотнула головой, то ли отказываясь, то ли пытаясь сосредоточиться — он не знал. Её пальцы крепче сжали его рубашку, он почувствовал это своей ладонью, и Феб сильнее вдавила кулак ему в грудь, опираясь на него.

Колт ждал, решив дать ей время.

Наконец она сказала:

— Когда-то мы были хорошими подругами, ты же знаешь.

— Да.

— Энджи часто приходила к нам.

— Знаю.

— Ей нравился Кевин.

Этого он не знал, но не удивился. Кевин был симпатичным парнем и нравился многим девчонкам. Он был на год старше Колта, учился в выпускном классе, когда Феб и Энжи только перешли в старшую школу. Для Энджи в то время он был недостижим.

— Он пригласил меня на свидание.

Противное чувство в животе вернулось.

— Она пришла в ярость, он ей нравился, очень сильно нравился, — продолжала Феб.

— Ты не пошла на свидание, — уверенно сказал Колт, потому что точно знал, что так оно и было.

— Конечно нет, — быстро ответила Феб.

И в этот миг они оба запутались в паутине воспоминаний.

Конечно, она не пошла, потому что в то время Феб принадлежала ему. Колт это знал. Феб это знала. Грёбаный Кевин, мать его, Керчер это знал. Все это знали.

Её слова продолжали звучать у него в голове.

«Конечно нет. Конечно нет».

Быстрый и резкий ответ. Такой же уверенный, как и его. Если бы они не были теми, кем были сейчас, если бы стали теми, кем должны были стать, то этот ответ был бы кратким и презрительным. Именно так он и прозвучал. Так верная супруга говорит о своей преданности, когда считает, что это даже не обсуждается. Это данность, основа основ, их отношения построены на фундаменте, который никогда не пошатнется, независимо от искушений. Никакие соблазны не угрожали тому, было между ними, что означало для них целый мир.

Колт боролся с паутиной. У него есть работа, которая после побега Феб и ухода Мелани и стала его миром.

— Ты помнишь эту записку? — спросил он.

— Да, но смутно.

— Ты её выбросила?

— Кажется, да. — Она покачала головой. — Не знаю. Наверное. Это было двадцать пять лет назад.

— Подумай, Феб.

— Я думаю, Алек! — огрызнулась она. — Но это было двадцать пять лет назад!

Господи, как же он ненавидел, когда она называла его Алеком. Он понятия не имел, почему она это делает, ведь она знала, что он ненавидит это имя, но всё равно продолжала. Она никогда не звала его Колтом, даже после той ночи, когда он сказал ей, что Алека больше нет, что он не желает носить имя, которое дали ему родители. Он хотел быть Колтом. Это прозвище они с Морри придумали, когда им было по шесть лет. Это имя он дал себе сам. Он умолял её перестать называть его Алеком, но она не слушала.

— Просто не торопись и подумай, — подсказал он, стараясь не обращать внимание на свой гнев.

Феб закрыла глаза, опустила подбородок и перенесла почти весь свой вес на руку, которой всё ещё упиралась ему в грудь, не осознавая, что прикасается к нему и что он прикасается к ней. Колт знал, если бы она соображала, что делает, то сразу бы отодвинулась. С тех пор как всё рухнуло, дистанция стала очень важна для Феб. Не только с ним, со всеми. Но он замечал, и это всегда бесило его, что особенно важна была для неё дистанция между ними.

Она открыла глаза.

— В классе миссис Хобб. На геометрии. На втором уроке. — Феб покачала головой, но сказала: — Мы вместе ходили на геометрию. Там она и передала мне записку. Думаю, я её выкинула.

Колт вспомнил.

— Вы ругались в коридоре, — сказал он.

Феб распахнула глаза и кивнула.

— Толкались. Это Энджи начала. Миссис Хобб нас разняла. Чёрт.— Она посмотрела в сторону. — Я совсем забыла. — Феб снова повернулась к нему. — Энджи плакала и кричала, но больше плакала. Она словно сошла с ума. Её отправили домой.

— Ты плакала.

Он помнил. Он увидел, как она стояла около своего шкафчика с покрасневшими от слёз глазами, и проводил её до класса. На свой урок он опоздал. Во время обеда он рассказал Морри, но тот уже слышал о драке от кого-то другого. После уроков они заставили её дождаться окончания футбольной тренировки, чтобы подвезти её до дома. Колт даже вспомнил, как сажал её в свою машину. Феб молчала, она так и не сказала, почему они подрались. Феб могла быть такой: держала всё в себе — черта характера, ставшая для него слишком длинным кошмаром. После этого Энджи просто перестала приходить. Феб была подавлена. А потом в город переехали родители Джесси, и Феб подружилась с ней и с Мими, а Энджи стала лишь воспоминанием, как часто происходит с девочками-подростками.

— Я всё ещё не понимаю. Почему эта записка появилась сейчас? — спросила она.

Теперь ему нужно было попросить её о невозможном, и этой просьбой разорвать на части.

— Ты помнишь кого-нибудь из школы, с того времени, любого... учителя, ученика, уборщика, постоянного посетителя в баре — любого человека, который казался неравнодушным к тебе?

Между её бровей снова появились морщинки.

— Неравнодушным ко мне?

— Заинтересованным.

Вот оно. Невозможное.

И тогда, и сейчас Феб интересовала всех. Всех интересовала эта семья: Джек, Джеки, Морри, Феб, их бабушка и дедушка, пока были живы. Если Сьюзи Шепард и её богатый папочка считались в их городке королём и принцессой бриллиантов, то Джек и Джеки Оуэнс, их сын Моррисон и дочь Фебрари были королём, королевой, принцем и принцессой сердец.

Кто знает? Возможно, Феб преследовали десятки больных уродов, фотографировали её, воровали её записки, копались в её мусоре, строили святилища. Чёрт, да Колт лично знал с дюжину парней, которые регулярно дрочили, мечтая о ней.

Он сжал ладонь, лежавшую на её руке.

— Заинтересованным? — переспросила она.

— Нездорово.

— Алек, о чём ты?

Колтон осторожно пояснил:

— Кто-то, кто подобрал бы записку, которую ты выбросила. Кто стал бы хранить её двадцать пять лет. Кто отправил бы её по почте в бар, который принадлежит твоей семье. Феб, кто-то, кто интересуется тобой нездоровым образом.

Она вздрогнула всем телом, дёрнулась даже рука, вцепившаяся в его рубашку.

— Нет, — ответила Феб, бросившись все отрицать.

— Подумай.

— К чему всё это?

— Не спеши, Феб, подумай.

— К чему ты ведёшь, Алек?

Он отцепил её пальцы от своей рубашки, но обеспечил другой опорой, взяв её ладонь в свою и обернув её вокруг своего большого пальца. Одновременно он перевернул записку и показал Феб обратную сторону.

Она поднесла ладонь ко рту, последние краски покинули её лицо. Колт заметил, что её шатает, и подтолкнул её назад и вниз, обратно на стул. Он отпустил её руку и положил ладонь на тыльную сторону шеи, заставив опустить голову между коленями.

— Дыши глубоко.

Он услышал, как она втянула воздух. Не убирая руки с её шеи, Колт присел перед ней на корточки.

Через некоторое время он спросил:

— Ты со мной?

Она кивнула и немного подняла шею, сопротивляясь его ладони, чтобы посмотреть на него. Теперь Феб опиралась локтями о колени.

Колт не убрал свою руку.

— Он убил её для меня, — сказала Феб пустым голосом.

Колт покачал головой:

— Ты не просила его убивать. Он сделал это, потому что у него не всё в порядке с головой.

— Мы помирились, — прошептала она, — Энджи и я. Не так, как раньше, но мы помирились. Мы танцевали под «Hot, Hot, Hot» Бастера Пойндекстера на выпускном. Ты был там. Мы с Энджи вели цепочку.

Он был там. Он помнит эту цепочку. Он помнит, как сидел на заднем ряду с Джейсоном Темплтоном, который учился на первом курсе в Университете Нотр-Дам, и они вдвоём смотрели на паровозик из танцующих девушек и хохотали. Он думал, что будет чувствовать себя глупо — второкурсник Университета Пердью, приехавший домой, чтобы сопровождать свою девушку на выпускной бал. Но он не чувствовал себя глупо. Феб отрывалась по полной, она всегда умела повеселиться, и Колту это нравилось. Он вспомнил, как девушки цепочкой проходили мимо их столика и Феб улыбалась ему, одновременно вовсю горланя слова песни. Потом она повернула голову к Энджи, которая держалась за её талию. Они рассмеялись, глядя друг на друга, и Феб, которая всегда первой затевала веселье, повела цепочку дальше.

— Я не желала ей смерти, даже когда мы поругались...

— Я знаю.