Аннунсиата с трудом выдерживала пребывание в одной комнате с Рупертой, которая приходилась ей сестрой, хотя могла быть и дочерью. Поэтому она прервала свой визит и вернулась в Лондон, прибыв туда 27 сентября. Хлорис встретила ее причитаниями и слезами, но, вспомнив, что это ей непозволительно, стушевалась. Слезы и причитания Хлорис снова разбередили и без того открытую рану Аннунсиаты. Горничная в черном траурном платье выглядела очень бледной, ее глаза опухли от слез. Она занялась подготовкой ванны, чисткой одежды и, время от времени смахивая выступающие слезы, тем не менее пересказала вновь прибывшим все дворцовые и лондонские новости.

– Вчера здесь был лорд Беркли, госпожа, с молодым капитаном Моррисом, который бегает за мисс Арабеллой, как спаниель.

– В такое-то время! – возмущенно начала Аннунсиата, но Хлорис покачала головой.

– О, нет, госпожа! Не подумайте ничего плохого. Они зашли выразить соболезнования и предложить свои услуги, и, хотя капитану Моррису явно нравится Арабелла в трауре, потому что ей очень идет черный цвет, хотя я лично в этом сомневаюсь, вели они себя как джентльмены. Лорд Беркли спросил, может ли он иметь честь нанести вам визит сегодня, но я подумала, что лучше завтра. Вы намерены остаться здесь, госпожа?

– Ральф зовет меня в Морлэнд, и я подумываю об этом. Хлорис, может быть, ты пошлешь домой письмо с сообщением о том, что я приеду через два-три дня. Я не могу заставить себя написать хоть кому-нибудь. Кловис сказал, что сам напишет Эдмунду в Сент-Омер, так что одной заботой меньше.

– Сент-Омер! – воскликнула Хлорис. – Я совсем забыла, что мистер Эдмунд был там. Вы же ничего, наверное, не слышали о последнем скандале! Это некто Оутс и его папистские заговоры.

– Ой! Только не заговор, – устало произнесла Аннунсиата. Кажется, каждое лето всплывает какой-нибудь заговор, но ни в одном из них нет и грана здравого смысла. – Кто такой Оутс?

– Ну, моя госпожа, кажется, прошлой весной он учился в семинарии в Сент-Омере, прожил там несколько месяцев, хотя, говорят, его выгнали за неподобающее поведение. У него ужасный характер, госпожа. И, говорят, что он совсем не джентльмен, хотя сама я его не знаю. Вроде бы, будучи в Сент-Омере, он раскрыл заговор, целью которого являлось убийство короля и водворение на престол герцога Йоркского с тем, чтобы вернуть Англию в Рим.

– Обычная чепуха.

– Да, безусловно, госпожа. Все может быть, но вы же знаете лондонцев.

Джейн Берч, сама лондонка, казалась обиженной.

– Лондонцы помнят «пороховой заговор», – коротко заметила она. – Он был настоящим.

– Хорошо, – сказала Хлорис, дипломатично игнорируя слова Берч, – в любом случае, в городе ходит так много разговоров и слухов, что мастер Денби согласился доложить обо всем завтра на совете, так что, надо думать, этому будет положен конец. Ну, ладно, мадам, что вам подать на ужин?

– Принеси ужин в мою комнату. Я хочу пораньше лечь, а ты, Хлорис, если хочешь, приходи, почитай мне. Берч, проследи, чтобы Хьюго и Арабелла поели и тихо разошлись по комнатам. После ужина они могут зайти ко мне и пожелать спокойной ночи.

Арабелла с изумлением констатировала в поведении и характере своего брата-близнеца большие перемены, и сейчас, когда они шли пожелать матери спокойного сна, с интересом наблюдала за ним.

Хьюго вошел неторопливо и мягко, его лицо выражало теплую симпатию, он наклонился к матери, подставив щеку для поцелуя, и в том, как это было сделано, чувствовалось, что он не только ее ребенок, но и мужчина, готовый в любой момент помочь ей и встать на ее защиту. Когда брат с сестрой вышли из комнаты и дверь за ними плотно закрылась, Арабелла сказала:

– Не хочешь ли немного выпить со мной?

– Выпить? – удивился Хьюго. Арабелла коротко кивнула.

– Я подкупила Гиффорда, и он дает мне все необходимое, без всяких вопросов. Плохо, что у меня нет собственной горничной, а подкупить Берч – то же самое, что сдвинуть с места лондонский Тауэр, Зато с Гиффордом – полный порядок.

– Ара, какие ужасные, грубые вещи ты говоришь! – недоуменно воскликнул Хьюго.

– Хьюго, как ты кроток и нежен, – передразнила его сестра. – Неужели волчонка превратили, наконец, в ручную собачонку?

– Ты не должна говорить так, тем более сейчас, когда только что умер твой брат. Девушке из приличной семьи не подобает так себя вести!

Арабелла ухмыльнулась.

– Не добавляй лицемерие к другим своим грехам. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что всегда ненавидел его.

Хьюго промолчал, покраснев от злости.

– Бог знает, за что ты его ненавидел!.. Ведь он был безобидным мальчишкой. И я не удивлюсь, если выяснится, что ты сам его и убил.

Хьюго оторопел:

– Как у тебя язык поворачивается такое говорить, не бери грех на душу!

Арабелла отвернулась.

– Ну, хорошо. Теперь осуществились все твои желания. Никто больше не стоит между тобой и ней. Надеюсь, тебе нравится твое новое положение. Ну, так ты пойдешь со мной выпить или нет?

Хьюго колебался, выбирая между одиночеством и пикировкой, но затем сдался.

– Хорошо, – сказал он. – Пойдем.

На следующий день Аннунсиата поехала в Уайтхолл, чтобы нанести визит вежливости королеве, и выяснила, что все вокруг только и говорят, что о предполагаемом папистском заговоре, о котором в этот день докладывали на Совете за закрытыми дверьми. Перед обедом она поднялась к Рочестеру, только что вставшему с постели, и, взяв его под руку, пригласила в свои апартаменты пообедать. Рочестер от удивления приподнял бровь.

– Моя дорогая, дорогая графиня, не говорите мне, что я возглавил список ваших поклонников. Неужели моя судьба могла так радикально измениться?

– Послушайте, Джон, – отрезала Аннунсиата, – я сейчас же заберу свое приглашение назад, если вы не перестанете нести вздор.

– Вы считаете вздором обожать вас? Жестокая, жестокая Аннунсиата! Запрещать мне говорить о своей любви! Вы хотите лишить соловья голоса?

– Все вы, поэты, предпочитаете, чтобы ваши возлюбленные отвергали вас, иначе вам просто не о чем будет писать.

– Это правда. Любящая женщина – это уже неинтересно. Тоскливо! Ну что ж, тогда пойдем, прихватив с собой мою неразделенную любовь. И пусть нас разделяют белоснежная скатерть и кувшин с кларетом!

– А вы расскажете обо всех новостях, чтобы немного просветить меня.

– Ах, да! – Рочестер внезапно посерьезнел. – Я успел заметить ваш траур. Я слышал это печальное известие. Бедный юноша!.. Вы, должно быть, очень страдаете.

Аннунсиата благодарно сжала его руку, и они продолжали путь к ее апартаментам.

Соблюдая приличия, Аннунсиата пригласила к обеду и лорда Беркли, который желал видеть ее в Чельмсфорде и проследовал за ней в Уайтхолл. Хьюго с Арабеллой тоже присоединились к ним. Еда была заказана в соседней таверне, славящейся отменной французской кухней. Естественно, весь разговор был посвящен заседанию Совета, и Беркли с Рочестером сообщили Аннунсиате новые подробности.

– Оутс – это разбойник из разбойников, – сказал Рочестер. – Ужасный человек! Он был капелланом в подразделении «круглоголовых», но юный Титус держал нос по ветру и перекинулся в англиканскую церковь, когда «стало ясно, в каком направлении он подул.

– Но мне казалось, что он иезуит. В противном случае, что он делал в Сент-Омере? – спросила Аннунсиата, вскрывая еще одну устрицу.

Шел канун дня Святого Михаила, постный день, и на ее столе была только рыба.

– Ах, да! Оутс был в Сент-Омере, а до этого в Вальядолиде – и отовсюду изгнан. Он перешел на сторону Рима года два-три назад, надеясь, что это сослужит ему хорошую службу, – сказал Рочестер.

– Он ни больше ни меньше, чем платный информатор и шпион, – добавил лорд Беркли. – Я ненавижу эту породу, но полагаю, что они все-таки нужны, иначе как служить закону? Но должен заявить, что Оутс – хуже всех. А еще меньше мне нравится его компаньон.

– А это кто?

– Некий Израэль Тонг, фанатичный памфлетист, – сказал Рочестер, протягивая свой бокал Тому, проходящему за его спиной с кувшином вина. – Они вдвоем состряпали изумительный пирог, замешенный на полуправде и правдоподобной лжи, составив бредовый список, куда внесли имена людей, которые были в Сент-Омере в то же время, что и Оутс.

Аннунсиата почувствовала первый холодок леденящего страха, предательски вползающего в душу, – в Сент-Омере находился Эдмунд, а он был Морлэндом.

– Какие имена? – спросила она испуганно. Рочестер поднял на нее удивленный взгляд.

– Все иезуитские священники, находящиеся в Англии, все римско-католические прелаты и все именитые граждане, симпатизирующие Риму, – сказал он. И немного помолчав, добавил: – Но все это такой бред!!! И ни во что не выльется.

Беркли в знак несогласия отрицательно мотнул головой.

– Не знаю. Виги могут ухватиться за это – паника среди народа была бы им на руку. Самое заветное желание Шейфтсбери – выборы. А данная ситуация поможет ему достигнуть цели.

После обеда Беркли ушел, а Рочестер немного задержался, чтобы перекинуться парой слов с Аннунсиатой.

– Вам не кажется, что сейчас самое подходящее время навестить свою семью в Йоркшире? – участливо спросил он.

Ясные глаза Аннунсиаты выдержали его взгляд.

– Вы полагаете, мне грозит опасность? Я же не папистка.

Рочестер передернул плечами.

– Моя дорогая, любой не убежденный протестант – потенциальный папист. Кроме того, в Сент-Омере находится ваш родственник, не так ли? Одно ваше имя вызовет подозрение. Лучше бы мама назвала вас Мэг или Дороти. По-моему, поездка в деревню вам не повредит.

– Я буду иметь это в виду, – сказала Аннунсиата.

– Я и так собиралась домой, но вовсе не потому, что напугана.

– Как вам угодно, – ответил Рочестер. – Но меня волнует еще одно. Я должен на время покинуть дворец Сент-Джеймс. Герцогиня Йоркская – очень опасный друг в настоящее время.

По мнению Аннунсиаты, Рочестер преувеличивал опасность. На завтра она наметила визит к Йоркам, не сделать этого – значило проявить неуважение к своему бывшему господину и крестному отцу ее сына. Но тем же вечером, за час до ужина, к ней пришел личный лакей короля и попросил следовать за ним. Они прошли потайной темной лестницей в королевские покои. Король использовал этот прием для того, чтобы избежать традиционного дворцового этикета, осложнявшего неофициальные встречи с людьми, которых он считал близкими друзьями. Поэтому Аннунсиата, ни о чем не спрашивая, пошла за лакеем, но войдя в апартаменты короля и увидев его усталое лицо, поняла, что угроза, нависшая над ними, о которой говорил и Рочестер, вполне реальна.