— Но ты действительно все время работаешь. Ты даже вечерами не отдыхаешь. — Ванна задумалась. — Вот что я предлагаю. Ты должна воспринимать разрыв с Брайаном как информацию к размышлению, как вызов, как призыв к действию, понимаешь?

— В каком смыс…

Когда Ванну захватывает какая-то идея, ее не остановить. Думаю, именно поэтому она добилась такого оглушительного успеха. Никто не посмел остановить ее на пути наверх.

— Молчи! Это призыв к действию. Ты должна сказать себе… сказать: «Я ни о чем не жалею. Я найду себе мужика получше. И этот мужик еще должен быть счастлив, что оторвал такую горячую штучку, как я»! Ну как, нравится?

— Потрясно! — Мне смешно. — Особенно мне понравилось про горячую штучку.

— Я же серьезно, а ты смеешься, — почти обиженно говорит Ванна.

Что ж, какая-то польза от ее выступления все-таки есть. К примеру, мне уже совершенно не жаль, что меня бросили. Я и сама понимаю, что жалеть о Брайане глупо. Это не значит, что я собираюсь обзавестись новым парнем. Что вы! У меня нет ни шанса! Это только в сказках каждый находит свою половинку. На самом же деле у некоторых людей нет никаких половинок, потому что они уже являются целым. Даже в своем уродстве.

Я должна встряхнуться. Мне нужно уйти в работу, чтобы выкинуть из головы Брайана и его блондинку. Возможно, я смогу быть счастлива и одна.

А сейчас я еду в переполненном вагоне и смотрю сверху вниз на подростка, который трется о девицу, стоящую чуть впереди. Словно почувствовав мой взгляд, он поднимает на меня глаза.

— Чего уставилась? — с вызовом бросает он, хотя и краснеет от стыда.

— Удивляюсь тому, что ты к ней так прилип.

— Отвали, корова, — произносит парень с очаровательной улыбкой.

Н-да, думаю, он вряд ли разделяет точку зрения моей подруги насчет «Анны, горячей штучки». Меня охватывает такая досада, что я изо всех сил наступаю парню на ногу. Пусть у меня и плоский каблук, зато весьма приличный вес.

— Уй-я! — вопит он.

Все оборачиваются. Шатенка в узких джинсах — тоже.

— Он терся о твой зад, — говорю я ей.

— Вот гад! — ахает девица.

— Ничего подобного! — возмущается парень. На него теперь смотрит весь вагон. — Она все выдумывает, эта корова!

— Да как тебе не стыдно! — укоризненно качает головой девица. — Она годится тебе в матери, а ты так ее обзываешь. — И она благодарно мне кивает.

— А матери, каково?

Поезд не слишком плавно затормаживает на станции, я выхожу. На душе довольно гадко, и хочется поскорее на воздух. Однако к тому моменту, когда я поднимаюсь наверх, солнце уже палит нещадно. Впечатление такое, словно я попала из духовки в сауну.

Отличное начало очередной отличной недели!

— Привет! — говорю я Джону и Шарон, моим коллегам и таким же рабам, как я сама.

Я сижу в одной каморке с ними, в западном углу здания. В открытом (без дверей) кабинете рядом с нами (он не в пример просторнее) сидят секретари, а напротив них располагается офис Китти Симпсон. Строго говоря, мы не являемся обслуживающим персоналом, как секретари, но на деле мы «мальчики для битья» в одном лице с «девочками на побегушках». К тому же нам платят меньше, а дергают куда чаще.

Шарон и Джон приветствуют меня без всякого энтузиазма. Шарон только двадцать два года, и нынешняя должность для нее — всего лишь альтернатива работе официантки, которая устраивала ее даже больше. Единственное, что держит Шарон на этой работе, — надежда пролезть повыше (а может, даже получить роль — она окончила актерские курсы) благодаря хорошенькой мордашке. Именно поэтому Шарон только тем и занимается, что флиртует с каждым мужчиной в офисе. В искусстве обольщения она достигла небывалых высот. Ее волосы всегда тщательно уложены и подкручены, на ресницах толстый слой туши, короткая юбка не скрывает стройных ног. Шарон носит исключительно короткие платья или полупрозрачные блузки со множеством романтичных ленточек и оборок, под которые, несомненно, мечтает залезть любой мужчина. Изящные серьги и высокие каблуки довершают облик. Создается впечатление, что Шарон пришла вовсе не на работу, а на шикарную вечеринку.

Джону двадцать восемь, и он выглядит полным неудачником. Справедливости ради надо заметить, что, в отличие от меня, Джон делает вид, что быть неудачником — его сознательный выбор. Еще он считает, что жанр кино опошлили коммерческие проекты и лишь редкие алмазы спасают кинематографию от полного фиаско. Целью своей жизни Джон сделал поиск таких алмазов, а также собственное творчество, которое он ставит превыше всего. Самое странное, что при этом он рвется залезть повыше и управлять людьми. Джон получает огромное удовольствие от чтения плохих сценариев, так как это укрепляет его в мысли о собственной гениальности. Он всегда носит коричневый пиджак и темно-бордовую в разводах или оранжевую рубашку, потому что обожает моду семидесятых. Джон любит слушать джаз и увлекается французским кино. Еще ему очень нравится Китти, хотя она типичная стерва. Возможно, именно это его в ней и привлекает.

Джон держится на работе, потому что он льстец и подхалим.

Шарон никто не трогает, потому что она нравится здешним мужикам.

А я держусь на этом месте только потому, что именно я делаю всю работу.

— Как прошли выходные? — спрашивает Шарон. Она сидит за компьютером и играет в «Сапера». На ее лице написано великое умственное напряжение. Ей еще никогда не удавалось пройти экспертный уровень, но она все равно не оставляет попыток. — С кем-нибудь клевым познакомилась на той вечеринке?

— Э… в общем, нет.

— Здорово, — бездумно отвечает Шарон. В этот момент оставшиеся бомбочки «Сапера» взрываются. — Вот дерьмо!

— Может, сыграешь на продвинутом уровне? — предлагаю я.

Шарон смотрит на меня с жалостью.

— Всегда стоит стремиться к большему, — заявляет она. — Кстати, я кое с кем познакомилась.

— Серьезно? Где?

— На премьере второй части «Блондинки в законе». Вернее, на вечеринке, которая состоялась после фильма, — самодовольно отвечает Шарон, рассматривая свой безупречный маникюр.

— Да? И какой он? Красивый? Интересный?

Шарон делает такой жест, словно пытается отодвинуть подальше все эти жалкие определения.

— Он работает в «Эм-джи-эм», — торжествующе сообщает она.

— Потрясающе.

— Причем в Лос-Анджелесе! — Судя по тону, это-то и есть самое важное, поэтому я округляю глаза — якобы от восторга.

Я забыла упомянуть, что Шарон мечтает перебраться в Город Ангелов, а затем быть открытой каким-нибудь известным режиссером и стать второй Кэтрин Зета-Джонс. К сожалению, Шарон не имеет и половины таланта Кэтрин, а уж тем более ее индивидуальности.

— В Лос-Анджелесе тебя непременно заметят, — говорю я. Шарон пожимает плечами:

— Конечно, заметят. У меня есть для этого все данные. Я хороша собой и талантлива.

— К тому же ты молода, — подхватываю я льстиво. На самом деле мне смешно, но кто я такая, чтобы развенчивать чужие мечты.

— Точно!

— Ты живая. Самоуверенная.

Шарон польщенно улыбается. Вытянув загорелые ноги (сегодня на ней очередное мини-платье), она некоторое время любуется ими.

— Ах, Анна, ты так хорошо разбираешься в людях! Этого у тебя не отнять!

— Может, тогда и мне податься в Лос-Анджелес? — озаряет меня.

Что, если там я устроюсь получше?

Шарон долго и очень задумчиво меня разглядывает. От ее глаз не ускользает моя бесформенная длинная юбка серого цвета и белая блузка с рукавами, туфли-лодочки на плоской подошве. Мне всегда нравился этот мой наряд — деловой, не привлекающий излишнего внимания.

— Нет, Лос-Анджелес не для тебя, — наконец выносит свой вердикт Шарон. — Прости, но это честно.

Я вздыхаю.

— Зато на этом месте ты здорово справляешься со своими обязанностями. — Подумав, Шарон решается соврать: — И Китти тебя любит.

— Доброе утро, — произносит Майк Уотсон.

Мы поднимаем головы. Майк Уотсон — мерзкий хлыщ из отдела развития. Он не выносит Китти, и это единственное, что можно сказать о нем хорошего. Мало того что он груб (и потому часто употребляет американский сленг), он еще и туп. Майк обожает ходить в спортзал, где главным образом клеит женщин. Кого бы из актрис он ни обсуждал, она всегда окажется «слишком толстой» или «староватой». Майк читает только то, что дает ему Роб Стэнфорд, не признавая больше никаких авторитетов.

Роб Стэнфорд, племянник Макса Стэнфорда, того самого крупного деятеля, — единственный рецензент, с которым Майк постоянно работает. Так вот, я уверена, что сам Роб никогда не читает сценариев, однако Майк всегда подписывает их как прочтенные.

А еще Майк ненавидит многих наших сотрудников. Меня он тоже ненавидит. Как-то раз я обмолвилась на планерке, что последний сценарий, который Майк утвердил, — полное дерьмо, и с тех пор мы почти враги. И хотя я была абсолютно права, сценарий все же утвердили, но Майк меня не простил.

— Привет! — отвечаю я.

Джон лениво кивает. Шарон ослепительно улыбается.

— О, Майк, это ты! — восклицает она с придыханием. — Хочешь чаю со льдом? Сегодня жарко.

— Чай кончился, — отвечает Майк и чуть заметно касается ее плеча.

— Я могу сбегать в магазин ради тебя. — Шарон многозначительно приподнимает одну бровь. — Мне совсем нетрудно.

— Спасибо, детка, но я уже послал за чаем Роба.

— Мне очень жаль. — Шарон обиженно надувает губы.

— Но ты можешь сходить за печеньем, — предлагает Майк, подмигивая ей.

— О, разумеется. — Шарон игриво смотрит на него из-под ресниц.

Мне начинает казаться, что меня вот-вот стошнит от их мармеладных блеяний. Должно быть, это заметно по моему лицу, потому что Майк обращает свой взор ко мне:

— Что с тобой? Встала не с той ноги?

— Вроде того, — хмыкаю я. — Сегодня же понедельник.

— Очень жаль, что тебе не нравятся понедельники. Сотрудники фирмы должны ощущать радостную приподнятость всю рабочую неделю, — назидательно замечает Майк.