Арвид замер, услышав треск, а затем шорох. Люди?

Он покачал головой:

– Кто знает, может быть, бретонские воины напали также и на эту обитель. Нам нужно остаться в лесу. Здесь мы сможем укрыться, если они будут нас преследовать.

Арвид взглянул на деревья, неприветливые, похожие на темную стену, которая скорее преграждала путь, чем защищала от врагов.

– Пойдем, – решительно позвал он.

Арвид повел девушку дальше в чащу, и, вопреки ожиданиям, деревья не пытались зацепить их ветками. Лес был не враждебным, а равнодушным и оказался лабиринтом, а не тюрьмой.

– Кто бы и с какой целью ни прислал этих воинов, это были не христиане, а язычники, иначе они не стали бы так жестоко убивать монахинь, – произнесла Матильда.

Арвид уже не был в этом так уверен. За последнее время он узнал не только о своем происхождении, но и том, что даже благочестивые христиане могут убивать… Дело не в том, христиане это были или язычники. Почему на монастырь напали бретонцы?

– Может быть, часть бретонцев заключила союз с Людовиком? – робко предположил он.

– Мне ничего не известно о Бретани. Почему же я понимаю язык, на котором там говорят?

Арвид пожал плечами. Не важно, на каком языке, – говорить было приятно. Приятно было убеждаться в том, что после всего случившегося они остались людьми и не потеряли способность думать, делиться знаниями, принимать решения.

– Раньше Бретань была могущественным герцогством, но после смерти последнего правителя пришла в упадок. Влиятельные семьи долго боролись друг с другом за наследство, пока не ослабли настолько, что не смогли ничего противопоставить норманнам, желающим захватить эти земли, и покинули свою родину. Говорят, что монастыри в Бретани заброшены, потому что монахи собрали свои реликвии и сбежали на восток.

Внезапно Матильда всхлипнула. Конечно, она была расстроена не участью бретонских монахов, а собственной судьбой. У них с Арвидом не было времени на то, чтобы собрать реликвии, и они не знали, в каком направлении идут. Они не знали, где находится восток: солнце в это время года висело низко над землей и было скрыто от них густым лесом. Они не знали, что делать дальше.

Несмотря на это, Арвид продолжал идти уверенным шагом. Когда он шел, ему казалось, что он контролирует ситуацию. Когда он говорил, ему казалось, что он не бессилен перед обстоятельствами.

– Норманны не смогли укрепиться в Бретани, поскольку…

Он замолчал, услышав шум, не похожий на шелест и треск. Это был… стук копыт.

Матильда побледнела и вскрикнула, но Арвид тут же закрыл ей рот рукой, чтобы заглушить звук. Ее кожа была такой холодной, а губы – такими мягкими…

Стук копыт приближался. Только когда земля задрожала под ногами, Арвид вышел из оцепенения и потащил Матильду в заросли. Листья били беглецов по лицу, покрытые шипами ветви цеплялись за грубую ткань рясы, но ковер из мха заглушал звук их шагов, а густые кусты окутывали тьмой так, что казалось, будто наступил вечер. Скоро они не могли ничего видеть на расстоянии вытянутой руки.

А это внушало надежду на то, что их тоже никто не увидит.


Аскульф похолодел от злости. Он злился на своих людей, но и на себя тоже. Убийства ослепили воинов, они поддались жажде кровопролития и уничтожения всего живого. И Аскульф их понимал. Он тоже обрадовался тому, что больше не обязан ждать, спрятавшись за валом на морском побережье, и постоянно решать, какой шаг следует сделать, а какой нет. Наконец он мог действовать, даже если это значило разрушать. Потому и случилось так, что его рассудок помутился от красной пелены из пота и крови, и он вместе со своими воинами поддался ритму жуткой музыки из стонов, криков и лязга оружия, ощущая, как от возбуждения по телу разливается приятное тепло.

Но сейчас пролитая кровь остыла, мир по-прежнему стоял на месте, рассудок прояснился, и уже невозможно было отрицать тот факт, что одними лишь убийствами его цель не ограничивалась.

– Почти все монахини мертвы, – негодовал Аскульф, – но где… она, мы не знаем! Вы не должны были позволить ей сбежать!

– Возможно, она вовсе не сбежала. Возможно, она спряталась в монастыре, а ты просто недостаточно тщательно его обыскал.

Аскульф плотно сжал губы. Должно быть, его люди заметили, что ему стыдно за эту слабость, иначе они бы его не критиковали. Они никогда бы не осмелились упрекнуть его, если бы он сам не сомневался в себе. Действительно ли он заглянул во все уголки монастыря? А может, он слишком рано погнал свою лошадь и воинов в лес, решив искать девушку там?

Он уже подумывал о том, чтобы приказать своим людям возвращаться в монастырь, но пока Аскульф колебался, его взгляд упал на землю. От увиденного он тут же воспрянул духом.

– Что там? – поинтересовался один из воинов.

Аскульф улыбнулся:

– Следы. И оставил их не зверь.

– Значит, Матильда все-таки сбежала в лес?

– Не только Матильда, с ней был кто-то еще. И, судя по размеру обуви, этот кто-то – мужчина.

Когда он поднял голову, на лицах воинов сияли улыбки: победить одного-единственного противника для них не составит труда, а юная неопытная девушка не сможет долго скрываться в лесу.

Аскульф больше не злился.


Арвид знал: чтобы выжить в лесу, нельзя смотреть вдаль, вместо этого нужно думать только о следующем шаге. Он отбросил мысль о том, что когда-нибудь в монастыре снова ощутит размеренное течение жизни, и решил ставить перед собой маленькие цели.

Первой целью было избавиться от преследователей, а значит, углубиться дальше в лесную чащу. Вскоре они с Матильдой устали, их лица и руки покрылись царапинами, но стука лошадиных копыт уже не было слышно. Вторая цель заключалась в том, чтобы пережить холодную ночь: они ужасно замерзли.

Арвид внезапно остановился, и Матильда, которую он вел за руку, натолкнулась на него. Он почувствовал, как она на мгновение прижалась к его спине и тут же отпрянула.

– Нам нужно подумать, как раздобыть еду, – сказал Арвид.

Девушка недоверчиво огляделась:

– Здесь?

– Моя приемная мать… Ее звали Руна… Она была родом с севера и знала, как выживать в лесу.

В последние дни он часто думал о приемной матери, которой Гизела отдала своего младенца. Когда-то женщины были хорошими подругами, и Арвид рассказал своей родной матери о последних годах жизни Руны. О том, что она с необычайной ловкостью и выдержкой старалась обеспечить свое существование и существование приемного сына, охотясь и выполняя для крестьян тяжелую мужскую работу. О том, что она всегда помнила о трудностях повседневной жизни, но была уверена, что сможет преодолеть все преграды. И о том, что, даже изнуренная болезнью, она улыбалась, стоило ему на нее посмотреть. Когда у нее началась лихорадка, которая повлекла за собой смерть и повергла сострадательных людей в отчаяние, Руна равнодушно пожимала плечами и твердила, что прожила счастливую жизнь.

– Я оставила на севере родину, но здесь обрела новую, – говорила она, – у меня нет своих детей, но я любила тебя как родного. Я убивала людей, но мне позволили умереть мирно в своей постели. Я знаю, что такое голод и холод, но сейчас… сейчас мне тепло. Не смей плакать и порадуйся, что я дожила до такого возраста. Несмотря ни на что я прожила хорошую жизнь.

Да, приемом «несмотря ни на что» она владела в совершенстве. Арвид немного успокаивался, когда представлял себе ее лицо, чувствовал ее решимость и вспоминал все то, чему она его научила, задолго до того как Таурин, его приемный отец и бывший монах, занялся его воспитанием и сделал из него истинного христианина. Арвид всегда думал, что знания, которые передал ему Таурин, – чтение, письмо, творение молитвы и перевод текстов с латыни, – были более ценными и что он мог с легкостью отказаться от навыков, которые привила ему Руна, но сейчас именно эти навыки принесли ему намного больше пользы.

Руна научила его готовить сыр, жарить мясо на вертеле и делать из козьего молока скир – блюдо, похожее на простоквашу. А еще – печь тонкие блины на раскаленном камне, коптить рыбу и замешивать тесто для хлеба из березовой коры.

В лесу не было ни молока, ни муки, ни коз, ни рыб, и березы здесь не росли. Но благодаря Руне Арвид знал, что и в густой тени деревьев можно найти еду, особенно осенью: шиповник, чернику, бруснику, грибы, орехи и даже мед с яблоками – все то, что зимой, помимо засоленного мяса, употребляют в пищу.

Арвид и Матильда продирались сквозь густые заросли, пока не вышли на крошечную поляну, на которой едва можно было выпрямиться в полный рост.

– Я поищу что-нибудь поесть, а ты разведи костер, – велел Арвид.

Девушка бросила на него испуганный взгляд:

– Как? У нас же нет кремня!

Арвид тяжело вздохнул, как на его месте, наверное, вздохнула бы Руна. Он молча сложил в кучу камни, сухие листья и ветки и показал девушке, как нужно тереть деревянные палочки о камень, чтобы высечь искру. Матильда слушала, не столько надеясь согреться, сколько потому, что у нее не было сил задавать вопросы. Пока она тщетно пыталась развести огонь, а желанный дым все не хотел подниматься, Арвид отрывал узкие лоскутки от своей рясы, вытягивал из нее нитки и искал новые камни.

– Что ты делаешь?

– Пращу. Для охоты на зверей.

Матильда удивленно уставилась на него. Скорее всего, она видела диких животных, которых приносили в монастырь в уплату за пользование угодьями, но никогда не задумывалась о том, как их убивали. Не теряя времени на объяснения, Арвид показал девушке, как можно работать быстрее, и исчез за деревьями. Сосредоточившись на своей задаче, Матильда забыла попросить его не оставлять ее одну.

С каждым шагом на душе у Арвида становилось все тяжелее. Он не был уверен в том, что сможет найти Матильду, и еще больше сомневался в том, что когда-нибудь выберется из этого леса. Однако чтобы выжить, следовало не только думать исключительно о следующем шаге, но иногда и отключать логику, полностью полагаясь на чутье, что он сейчас и сделал: Арвид отогнал от себя все мысли.