Послушница все еще чувствовала себя плохо, но уже не выглядывала из окошка, а, наоборот, задернула кожаную занавеску, не желая больше видеть лес.

– Надеюсь, ты с ним будешь счастлива, – пробормотала она.

– Я буду счастлива, когда меня перестанут называть Герлок, – непривычно серьезно ответила девушка.


В час, когда через несколько дней они наконец добрались до цели, над землей уже сгущались сумерки. От утомительной поездки у Матильды так болело тело, что она едва могла шевелиться. Лес на последнем отрезке пути был уже не густым: дубы, буки и клены стояли на отдалении друг от друга, открывая вид на замок и его толстые стены. Сооруженные из бревен, пересыпанных землей, они выглядели высокими, надежными и, казалось, с легкостью выдерживали сильные порывы ветра.

Матильда не могла дождаться, когда снова окажется в тепле. Как только ее провели в женские покои, она сразу же бросилась к камину и вскоре почувствовала, как от его жара расслабляется ее измученное тело. Герлок, напротив, с любопытством оглядывалась по сторонам. Она ожидала увидеть здесь высокородных дам, жен знатных франков, однако в комнате никого не оказалось. Служанка, которая их сюда привела, сообщила, что правители не привезли своих жен: ни король Людовик, сочетавшийся браком с Гербергой, ни Гуго Великий, чья супруга Гедвига совсем недавно родила дочь. Хильдебранта, жена Герберта де Вермандуа, давно умерла, а его дочь Литгарда отказалась от поездки, и у нее были для этого основания.

– Конечно, она не хочет встречаться с моим братом, ведь когда-то расстроилась их свадьба, – сказала Герлок.

Что бы ни послужило причиной того, что они с Матильдой пока оставались одни, Герлок огорчилась: ей не удалось похвастаться своими нарядами и драгоценностями перед франкскими знатными дамами. Но, как обычно, она не показала своего разочарования. Герлок открыла маленькие шкатулки и коробочки, в которых привезла украшения – сережки из розового кварца, пряжку в форме полумесяца, украшенные янтарем и прикрепленные к поясу флакончики с нюхательной солью, рубиновое ожерелье, серебряные и бронзовые браслеты, – и принялась размышлять, по какому случаю могла бы надеть каждое из них. Потом девушка начала разбирать свою одежду: нижние юбки, которые она наденет одну поверх другой, темно-синюю и пурпурную туники, кожаный пояс с золотыми и серебряными пряжками, витту – тканую головную повязку из золотой парчи.

Матильда не удержалась и восхищенно погладила эту повязку, которая хоть и выглядела дорогой, но, к удивлению девушки, оказалась жесткой на ощупь. А что, если муж Герлок был таким же – красивым и статным, но жестоким, бессердечным? Матильда, наглухо закрывшая свое сердце, не могла назвать навязчивую Герлок своей подругой, однако, увидев ее восторг, очень захотела, чтобы это воодушевление не исчезло в последующие дни и девушке не пришлось страдать от разочарований.

– И ты действительно совсем не боишься увидеть его? – еще раз робко спросила она.

Герлок только рассмеялась:

– Я ведь уже говорила: он франк, и у него есть власть.

Матильда хотела сказать, что франки тоже бывают злыми, а правители – жестокими, но решила оставить свои мысли при себе. Герлок так долго ждала, когда сможет выйти замуж и избавиться от своего «наследства». И кто, если не она, Матильда, мог понять, какое облегчение девушка сейчас испытывает.

Было уже поздно, и встречу с Гильомом Патлатым пришлось отложить. Вскоре девушки уснули: Герлок в постели, а Матильда в изножье ее кровати. На полу громко храпели две служанки, которые поднялись еще до рассвета. Утром Матильда чувствовала себя так, будто за ночь не сомкнула глаз, однако кости уже не ломило, а завтрак из свежего хлеба, сыра и простокваши был просто превосходным.

Если Герлок, помимо любопытства, все-таки ощущала страх перед знакомством со своим женихом, то ничем этого не выдала. Она прихорашивалась, причесывала волосы и надевала украшения, болтая, как обычно, и к обеду была готова выйти в большой зал. Матильда с радостью осталась бы в комнате, но Герлок решительно потребовала:

– Конечно же, ты пойдешь со мной! Кто еще расскажет всему миру, какой красивой я была в этот час?

Послушница хотела возразить, что она не относится к числу людей, которые разбираются в красоте, но сдержалась и в который раз подчинилась воле Герлок.

Путь в большой зал вел через гостиную, множество маленьких комнат, кладовых, кабинетов нотариусов и покоев для знатных гостей. Каменные стены всюду были голыми, и только в зале их украшали фрески и шкуры быков и оленей. В печи, сложенной из бутового камня, потрескивал огонь; окна, несмотря на то что весна уже укутывала землю зеленым покровом, были утеплены грубой тканью; на потолке висели керосиновые лампы.

Сначала Матильда не поднимала глаз, но потом стала осторожно осматриваться: искала она не Гильома Патлатого и не Герлок, а Арвида. Большинство лиц, обращенных к ней, были ей незнакомы – она узнала лишь графа, Бото, Осмонда и молодого воина по имени Йохан, который обучал Ричарда датскому языку. Как всегда, Йохан дружелюбно улыбнулся послушнице, а она залилась краской и опустила глаза.

Лишь через некоторое время Матильда заметила, что лицо Герлок тоже стало пунцовым. Ее будущий муж подошел к ней, низко поклонился, взял за руку. Услышав смех Герлок, Матильда вздохнула с облегчением и теперь осмелилась украдкой рассмотреть Гильома Патлатого.

Он был высоким, но чуть ниже, чем норманны из окружения графа Вильгельма. Гильом отличался плотным телосложением, но не носил наводящего ужас оружия. У него была рыжая борода, такого же цвета волосы и карие глаза. Во взгляде этого мужчины не чувствовалось тепла, но на улыбку Герлок он ответил – может быть, оттого, что девушка ему понравилась, а может быть, потому, что она была завидной невестой. Гильом Патлатый, как Матильда узнала накануне, пользовался сомнительной славой. Его отец Эбль, умерший в 934 году, был бастардом, которому приходилось отстаивать свою власть в борьбе с многочисленными врагами. Вместе с землями он передал в наследство своему сыну и этих врагов.

Гильом Патлатый провел Герлок к столу, отодвинул для нее стул и порезал мясо на маленькие кусочки.

Вдали от своей спутницы Матильда вдруг почувствовала себя одинокой. Она с удовольствием устроилась бы в уголке большого зала, но там уже расположились воины, сопровождавшие влиятельных правителей, и ей не оставалось ничего иного, кроме как сесть за стол. Ее взгляд снова упал на молодого Йохана, который жестами звал ее к себе. Поскольку вид у него был доброжелательный, она решила принять приглашение.

Йохан порезал для нее мясо, так же как Гильом Патлатый для Герлок. Выбор мясных блюд впечатлял: жареный гусь с каштанами, приправленный тмином и перцем, свинина с хрустящей корочкой, говядина, отваренная в бульоне из тимьяна, купыря и любистка, жаркое из баранины с розмарином. Чуть позже внесли инжир, айву, персики, лесные и грецкие орехи, а также орехи, которых Матильда еще никогда не видела.

– Это миндаль! – сказал Йохан, наслаждавшийся вкусной едой не меньше, чем обществом Матильды. – Его привозят с юга и подают только по особым случаям.

Матильда была не так голодна, как ее спутник, но от духоты, царящей в зале, почувствовала жажду и выпила больше, чем следовало, сладкого ежевичного вина, которым, вместе с яблочным и грушевым сидром, угощали женщин. Вскоре у девушки закружилась голова, и, когда Йохан громко сообщил ей, что подали кобылье молоко – деликатес, который могли себе позволить только очень состоятельные люди, – ей показалось, что лицо молодого воина раздвоилось. Матильда поморгала и сделала глубокий вдох – лицо Йохана обрело четкие контуры, и она снова ясно увидела музыканта, ударившего по струнам лютни. Как только зазвучали первые такты, Герлок и Гильом Патлатый пошли танцевать.

Матильда заметила лихорадочный блеск в глазах Герлок, которая уже не заходилась своим привычным громким смехом, а лишь улыбалась какой-то незнакомой улыбкой. Может, она устала от пережитых волнений? Или же рядом с могущественным франком женщине запрещалось громко смеяться? В любом случае она выглядела счастливой, даже если Матильда никому бы не пожелала такого счастья. Должно быть, кровь, кипящая в венах Герлок, обжигала сильнее, чем ежевичное вино.

Возвращаясь вместе с Гильомом Патлатым к столу, девушка подошла к Матильде и наклонилась к ней.

– Он ведь тебе нравится? – шепнула Герлок ей в ухо.

– Гильом, несомненно, прекрасный человек…

– Я говорю не о своем женихе, а о… нем.

Герлок многозначительно подмигнула и перевела взгляд на Йохана. Прежде чем Матильда успела понять, на что намекает сестра графа, та уже скользнула на свое место, не дав послушнице с возмущением заявить, что ей нет дела до мужчин и что она хочет жить в монастыре.

Матильде расхотелось пить вино и сидеть рядом с Йоханом. Молодая послушница быстро поднялась, и у нее вновь закружилась голова. Как бы ни расплывалось все у нее перед глазами и какой бы тяжелой ни казалась голова, девушка совершенно ясно ощущала: кто-то пристально смотрит на нее, сверлит ее взглядом.

Она огляделась. Йохан продолжал увлеченно поглощать жаркое, Герлок улыбалась своему жениху, музыкант перебирал струны. Нет, никто из них не обращал на нее внимания, а собравшиеся здесь влиятельные люди таких, как она, и вовсе не замечали. Кто же мог впиваться взглядом ей в спину?

На теле девушки выступил холодный пот.

«Арвид… Возможно, Арвид все же где-то рядом».

Матильда снова посмотрела по сторонам, однако мужчину в монашеской рясе нигде не увидела. Кто бы ни разглядывал ее, это был не Арвид, а поскольку послушница больше никого здесь не знала, она пришла к выводу, что все это ей показалось и ей нужно удалиться и развеять свои тревоги с помощью молитвы. И больше никогда не пить столько вина.


Два последующих дня ознаменовались пирами, музыкой, танцами и охотой. Мужчины уходили рано утром и возвращались только к полудню – одни огорченные тем, что удача оказалась к ним неблагосклонной, позволив добыть только небольших животных – куниц, выдр и бобров, другие гордые оттого, что им удалось уложить зверя покрупнее – оленя или кабана. Глядя на разгоряченные лица и блестящие глаза мужчин, можно было подумать, будто они совершили героический поступок. Вероятно, им, привыкшим к походам и сражениям, приходилось убеждать себя в этом, чтобы, собравшись в таком количестве, избежать искушения вылить накопившуюся энергию друг на друга.