— И какую же музыкальную пашню ты возделываешь сегодня? — с наигранно беззаботной улыбкой спросила она.

Тэра откусила гренок.

— Никакую, — после короткой паузы ответила она.

— Но папа сказал, что у тебя заполнен весь день!

— Только не работой, — улыбнулась мать. — Мне нужно привести в порядок волосы и пройтись по магазинам.

— Прекрасно. Значит, после этого ты сможешь пообедать со мной и папой. Я расскажу вам свою испанскую драму.

Тэра с гримасой положила гренок и отодвинула от себя тарелку.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, — строго сказала Алессандра. — Набирайся сил для работы.

— Да. Не беспокойся, к обеду я буду в порядке.

— Вот и отлично.

— Но я не смогу пойти с вами на ланч. Мне действительно очень жаль. — Тэра взглянула на дочь и развела руками. — Если бы я знала о твоем приезде, постаралась бы освободиться.

— Знаю, знаю. Я свалилась как снег на голову. Это мне нужно извиняться, — сказала Алессандра, окончательно убедившись, что между родителями пробежала черная кошка.

У нее возникло ужасное подозрение, что Тэра не может пообедать с мужем и дочерью — о Боже, только не это — из-за своего любовника. Майкла Ольшака.

Чертов ублюдок, сказала про себя Алессандра. Она всегда была так уверена в любви родителей друг к другу! Правда, в детстве она временами ревновала, чувствуя, что ее не допускают в круг. А теперь… Неужели круг распался?

— Давай прогуляемся по саду, — живо сказала Тэра, решительно выпив стакан холодного молока. — Пошли, нам обеим не повредит немного свежего воздуха. Вдруг это последнее солнечное утро?

Они брели по росистой лужайке, и Алессандра вдыхала запах теплой влажной земли английского газона. Эта смесь ароматов возродила в ней воспоминания детства.

— Скажи, что тебя гнетет, — без всякого вступления резко сказала Тэра. — Чтобы помочь тебе, я должна знать, о чем идет речь.

Алессандра обняла Тэру за плечи. Она забыла, какая маленькая и изящная у нее мать. Кости у нее были как прутики.

— Я люблю Рафаэля до боли, — тихо сказала Алессандра.

— Вы поссорились?

— И да и нет.

Тэра вздохнула.

— Объясни, пожалуйста.

— Вчера вечером произошла ужасная семейная сцена. Его мать, сестра и Эмилио сцепились друг с другом, но главным образом со мной. Семья Рафаэля ненавидит меня. Считает чужеземной захватчицей. Но я думаю, что дело не во мне, а в деньгах. Во всем виновато это ужасное завещание…

Они шли, наклонив головы; Алессандра рассказывала и объясняла, Тэра внимательно слушала.

Алессандра хотела быть совершенно откровенной, но когда дошла до того, какую роль в ссоре сыграла злополучная фотография, испугалась и оборвала рассказ. Он вышел довольно бессвязным.

— Вам бы следовало разъехаться, — задумчиво сказала Тэра, попав в самую точку. — Совместная жизнь с родственниками может быть адом. Далее если все они ангелы.

— О, это было бы блаженством! — воскликнула Алессандра.

— Разве Рафаэль не может это устроить? Наверняка может.

— Это не так просто. Ты не понимаешь, мама. Для него все иначе. Испанцы такие… не такие, как мы. — Алессандра возражала страстно, но чувствовалось, что она осуждает мужа.

Тэра улыбнулась.

— Как ты его защищаешь! — нежно сказала она.

— Да. Так же, как ты защищаешь папу. — Вернее, защищала, добавила про себя Алессандра.

— А что еще?

— Еще?

— Что еще делает тебя несчастной?

— Разве я несчастна?

— Должно быть. Иначе ты не была бы здесь.

— О Боже, мама! Я забыла, какой ты можешь быть бестактной!

— Считай это женской интуицией и материнским участием. Если не хочешь, не говори.

Алессандра вздохнула.

— Я хочу ребенка. Так сильно, что это превратилось в манию.

— Это его выражение?

— Да. Иногда он даже злится, хотя это совсем на него не похоже.

— Конечно, злится.

— Но почему?

Тэра рассмеялась.

— Ты не думаешь ни о чем, кроме своей неспособности. Считаешь, что только на тебе лежит ответственность, что во всем виновата лишь ты.

— Да.

— Мужчины тоже переживают. Бесплодие страшно уязвляет их самолюбие. Это так же тесно связано с мужским достоинством, как и с женским.

Алессандра во все глаза смотрела на мать. У нее словно камень с души свалился.

— Почему я не подумала об этом? Ты прелесть, мама!

— Можешь считать это моей житейской мудростью. А кроме того, — мягко добавила она, — Рафаэль наверняка говорил тебе, что еще рано впадать в панику. Для таких вещей год не срок.

Алессандре захотелось немедленно вернуться в дом, позвонить Рафаэлю, сказать ему, что все в порядке и что она вылетает ближайшим рейсом.

Она улыбнулась, понимая, что нет причин для страхов, что Рафаэль хоть и далеко, но душевно рядом с ней. Они оба любят и всегда будут частью друг друга. Все как-нибудь образуется.

Но сейчас в ней очень нуждаются родители. По сравнению с их трудностями собственные отходили на второй план.

Алессандра повернулась к Тэре и в порыве любви прижалась к ней щекой.

Легкий ветер пробежал по лужайке, тронул длинные пряди распущенных волос Алессандры и обтянул фигуру Тэры, одетой в легкое свободного покроя платье.

Алессандра с изумлением уставилась на ее живот. На смену смутной тревоге о здоровье матери пришло потрясение, обрушившееся нее подобно лавине. Все встало на свои места.

ГЛАВА 24


— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Тем более в моей собственной студии! — яростно протестовала Изабелла, когда Рафаэль обрушил на нее слова, которые она никогда не предполагала услышать от сына.

Конечно, она знала, что Рафаэль с детства отличался решительным характером. И когда он превратился в сильного, мужественного испанца, это стало предметом ее гордости. Кроме того, он был человеком безупречной морали, щепетильно честным в делах и справедливым по отношению к рабочим. Он не афишировал свои чувства, но относился к сестре и племяннику с добротой и участием. И всегда обращался с ней любовно и почтительно.

Но теперь Рафаэль совершенно изменился. Он кричал на них, своих родных, и это стало настоящим шоком. Он осуждал их, ругал и даже угрожал. Чтобы побороть охвативший ее страх, Изабелла тоже повысила голос.

— Нет, ты будешь меня слушать, мама! — с силой ответил Рафаэль. — Вы все будете слушать! Настала ваша очередь!

Катриона, облокотившаяся о кипу старых работ матери, тяжело вздохнула и уставилась в окно. Она вела себя как неуправляемый подросток, демонстрирующий пренебрежение к распеканию директора школы.

Эмилио решил воздержаться от пререканий. Глядя на суровое лицо Рафаэля, он рассудил, что умнее промолчать.

Наступила тишина.

— Очень хорошо, — с достоинством сказала Изабелла. — Мы слушаем тебя.

— Хуже всего то, — сказал ей Рафаэль, — что вы соглашаетесь на это не потому, что серьезно относитесь к моим словам, а потому, что возражать мне не в ваших интересах.

— Нет-нет, — живо откликнулась Изабелла, решив немножко задобрить сына. — Конечно, мы серьезно относимся к тому, что ты говоришь.

— Да неужели? Кто-нибудь из вас думал о моих чувствах в прошлом году? — с жаром спросил он. — Сомневаюсь. Вы просто шли на поводу своих инстинктов, выражая свое отношение ко мне и моей жене!

Рафаэль остановился. Его мысли вновь обратились к Алессандре, к той любви и боли, которые она ему принесла.

— Я объясню вам подробно. — Он обернулся к Изабелле. — Ты, мама, — сказал он, сверля ее черными глазами, — ревнива и нетерпима. Ты не выносишь Алессандру, потому что она моложе и, как тебе представляется, претендует на главенство в доме.

— Мне это не представляется: Так оно и есть. А главная здесь я! — с негодованием ответила Изабелла.

— Нет. Главой семьи был и остаюсь я. Если же ты имеешь в виду роль хозяйки дома — да, спорно. Но Алессандра не дает никаких поводов подозревать, что претендует на твои лавры.

— Ха! Она разговаривала со мной без всякого уважения! — Изабелла нарочно употребила прошедшее время.

— Она защищается от твоих нападок! — парировал Рафаэль. — И правильно делает! Она тебе не кроткая овечка!

Эмилио фыркнул.

— А ты, племянник, — грозно повернулся к нему Рафаэль, — эгоистичный, разбалованный мальчишка, никчемный, глупый и возмутительно ленивый!

— Ты отдал ей мою призовую лошадь! — закричал взбешенный Эмилио. — Как я должен был на это реагировать?

— Я устал от этих слов. Сколько можно, Эмилио? Придумай что-нибудь поновей. Я скажу тебе, почему отдал ей Оттавио. Потому, что она знает, как помочь коню раскрыть свои возможности. Потому, что само животное тебе безразлично. Тебе только нравилось щеголять в красном жокейском камзоле. Некоторые люди больше заботятся о плюшевой игрушке, чем ты о живом существе!

Эмилио покраснел, его кадык заходил ходуном.

— Я отдал его еще и потому, что Алессандра лучшая наездница, чем ты, — беспощадно закончил Рафаэль.

— Бедный Эмилио. В искусстве верховой езды тебя сравнивают с женщиной. Это слишком жестоко, не так ли? — лениво вставила Катриона.

— А ты помолчи! — отрезал Рафаэль. — Придержи свой поганый язык! Сейчас дойдет и до тебя!

Рафаэль гадал, понимает ли его умная сестра, что сейчас он ведет ту же игру, которая доставляет такое удовольствие ей. Она — большая мастерица дразнить людей, подстрекать, провоцировать и заставлять раскрывать карты.

Он опять повернулся к Эмилио.

— Когда ты, наконец, начнешь отвечать за свои поступки? — требовательно спросил он.