Барбара Эрскин - Дитя Феникса. Часть 2

У нее начала кружиться голова, но это было даже приятно. Откинувшись назад, она поправила юбки. Как только огонь разгорится, видения появятся.

И вот они пришли.

Сначала ей привиделся всадник. Он слегка натягивал поводья, и лошадь гарцевала под ним. От ее боков, мокрых от дождя, поднимался пар. Элейн заметила, что знамя над всадником развевалось на ветру и руки, державшие поводья, были мокрыми.

«Покажи мне твое лицо, умоляю, покажи мне лицо».

Она ниже склонилась над огнем. Кто он, этот широкоплечий мужчина, и кем он ей приходится? Почему он уже отвернулся и послал лошадь вперед? Поскакал дальше, в туман, в самое пекло пламени, и она уже не видела его.

Она тихо выругалась. «Покажи мне побольше, мое будущее, только мое!»

У нее была тяжелая голова, ее немного мутило, но вещие картинки все появлялись. Там был мужчина – Александр! Ее Александр. С криком она рванулась к нему, и он улыбнулся. Король протянул ей руку, и его пальцы почти коснулись ее пальцев. Но он исчез.

Глаза ее наполнились слезами. Ответ был там все это время, но она сама не желала признаваться в этом. Без заветной подвески она не могла вызвать Александра, а ее феникс, эта драгоценная ниточка, связывавшая ее с любимым, пропал. Она потеряла его, когда горел ее дом в Сакли.

Но тут возникли другие видения. Дети. Она увидела детишек. Малышки играли в песке, по ту сторону огня. Элейн протерла глаза. Там были две маленькие девочки, которые играли у воды. Они собирали камешки, бросали их и смотрели, как расходятся круги на воде. Джоанна? Хавиза? В горле у Элейн встал комок. Она приподнялась и протянула к девочкам руки. Но и они исчезли. На песке никого уже не было. Слезы бежали по ее щекам. Она повернулась в надежде снова увидеть своих детей. Но они убегали, – там было пять мальчиков и две девочки, но не Джоанна и не Хавиза. Они удалялись к деревьям, к лесу, бежали гурьбой вприпрыжку.

«Вернитесь!»

Она попыталась подняться на ноги, но колени у нее подкашивались, и она пошатнулась. Элейн слышала детский смех, и он разносился по лесу. Еще мгновение – и они пропадут из виду. Она опустилась на землю и приблизила лицо к огню. Но костер уже затухал, от него остались лишь тлеющие огоньки.

В тот вечер она спросила у своей служанки:

– Ты не видела детей на острове?

– Детей, миледи? – Эммот смотрела на нее с недоумением.

– Может быть, их привезли сюда?

– Сегодня не было ни одной лодки, миледи, никто не приплывал.

После этого Элейн уже никого не спрашивала о детях. Она ведь не видела их лиц, а голоса, возможно, слышала только в воображении. Может быть, они послышались ей в шелесте листьев, когда на остров налетел ветерок.

Две недели спустя она поняла, что носит ребенка Малкольма.

Замок Лох-Ливен. 1253

С каждым разом это давалось все проще.

Элейн уже не надо было разводить огонь. Пасмурный август сменился погожим сентябрем, и в ясные осенние дни она обнаружила, что можно встретить видения даже в самой обыкновенной глиняной миске с водой. Элейн видела Там-Лина – мертвый, он лежал на земле. Сквозь слезы она смотрела на своего коня, понимая, что его смерть, по крайней мере, была быстрой и он не мучился. К этому акту милосердия надо было прибегнуть – конь сломал ногу, когда метался по двору во время пожара. Элейн привиделись ее собаки, резвящиеся на солнце, а когда она шепотом позвала их, ей показалось, что они услышали ее. Иногда с собаками играли ее дочери, Джоанна и Хавиза, но Элейн не знала, живы ли они, да и не могла этого знать.

Вскоре из Данфермлайна с вином и дарами приехал Малкольм. В ту ночь, придя в спальню к Элейн, он вожделел ее так страстно, что отпустил камеристок жены, не позволив им раздеть ее. Дрожащими руками он сам расстегнул ей ворот на шее и, спустив с ее плеч платье, отметил, как налилось ее тело; затем он медленно взял в руки ее груди, словно желая ощутить их тяжесть.

– Ты никогда еще не была так прекрасна! – прошептал он, задохнувшись от восторга.

Проснувшись, Элейн застала его в тот момент, когда он, сидя на краю постели, внимательно рассматривал ее обнаженное тело; рука Малкольма покоилась на ее выпуклом животе.

– Ты носишь моего сына, – с благоговением произнес он. Элейн кивнула, и он, склонившись, стал целовать ее живот. – Я увезу тебя в Фолкленд. Хочу, чтобы ты была со мной.

Малкольм обращался с ней так, словно она была драгоценным сосудом, выточенным из хрусталя. Он не позволял ей ничего делать, окружил ее служанками, задаривал новыми платьями и почти не отходил от нее. Когда же ей захотелось послушать старинные кельтские баллады, из Уэльса был приглашен арфист. Элейн попросила разбить сад под южной стеной замка, и Малкольм тут же приказал вскопать там землю и посадить цветы и деревья. А когда Элейн попросила больше ее не трогать, он смущенно убрал руки и оставил ее в покое наедине с ее снами.

Сентябрь

Ронвен еще раз проверила, на месте ли кинжал, спрятанный под платьем. Кинжал никуда не делся, и женщина недобро улыбнулась. Она захватила с собой Энкрет и Лиулфа, и, похоже, обе собаки понимали, зачем они ей понадобились. Она положила руку на голову Лиулфа, как это всегда делала Элейн, и пес тихонько зарычал.

Ронвен огорчало, что убийцей Элейн оказался именно граф Файф. Поначалу, когда до нее дошли слухи о том, что их родовое гнездо разорили люди графа во главе с ним самим, она не хотела этому верить. Он был одним из немногих мужчин, способных вызвать в ней восхищение. И Ронвен долго выжидала, ничего не предпринимая. Однако слухи становились все упорнее; они уже облетели все замки во владениях леди Линкольн. Это убедило Ронвен; теперь она считала, что Элейн погибла в огне. Король повелел отслужить по ее душе заупокойную мессу и начал раздавать ее земли наследникам. Однако никаких обвинений против Малкольма выдвинуто не было. Никто не собирался покарать его за содеянное. Решившись, Ронвен принялась готовить возмездие.

Девочки были живы и здоровы. Ввиду того, что их мать почила, а отец еще не вернулся из Святой земли, они были взяты под опеку короля, и воспитание их было поручено графине Линкольн, которую Ронвен любила и уважала. Кроме того, девочки были вверены заботам преданной Энни.

Однажды ночью Ронвен беспрепятственно покинула замок и пустилась в дальний путь на север, намереваясь осуществить свой зловещий план.

И вот перед ней в тени Ломондских холмов вырос замок Фолкленд. Знамя графа, на котором был изображен конный рыцарь с обнаженным мечом, вяло плескалось на слабом ветерке над Большой башней. Ворота были открыты. Женщина смотрела, как по подъемному мосту проехала нагруженная повозка; зубцы подъемной решетки косыми тенями легли на поклажу, и повозка скрылась за стенами. Картина мира и покоя открылась взгляду Ронвен, когда перед ней вырос замок Фолкленд. Но она хорошо знала, что в тот день граф непременно должен умереть, а возможно, и она вместе с ним. Снова коснувшись рукояти кинжала, она улыбнулась и послала лошадь вперед.

Вооруженный стражник у ворот пропустил ее в крепость, не спросив, кто она такая, – наверно, он запомнил ее лицо, когда она бывала в Фолкленде раньше. Он улыбнулся и помахал рукой, давая понять, что она может проехать.

– Граф здесь? – спросила она охрипшим от усталости го-носом.

– Его нет, но графиня в замке, миледи. Она в Большой башне, в своих покоях.

Ронвен вовсе не хотелось тратить время на неизвестную ей графиню. Она уже решила, что граф должен быть убит, причем в этот самый день.

Страж махал ей рукой, чтобы она быстрее проходила, потому что сзади в ворота катила доверху груженная повозка. Женщина отступила в сторону, чтобы не угодить под огромные колеса, обшитые кованым железом. В это время Лиулф, зарычав, вдруг рванулся вперед и огромными прыжками помчался по двору замка. Энкрет, позабыв про Ронвен, бросилась вслед за ним.

Женщина побежала следом. Их непослушание обескуражило и рассердило ее. Однако вместе с тем у нее появилась слабая надежда. Если они так радостно бросились вперед, то, может быть, все не так уж плохо.

Никто не останавливал Ронвен. Она быстро преодолела ступени, которые вели в нижние покои. Собаки давно исчезли впереди. Ронвен, не чуя под собой ног, бежала вверх по лестнице.

На пороге покоев графа она остановилась, еле переводя дыхание. Внутри, в зале, она увидела Элейн; та, обняв Лиулфа за шею, целовала его в нос. Энкрет вертелась вокруг, стараясь втиснуться между псом и хозяйкой, лизала Элейн руки и ласкалась к ней. Элейн не могла оторваться от любимых животных, но, наконец, подняла полные слез глаза и увидела в дверях свою старую няню. Она выпрямилась и протянула к ней руки:

– Ронвен! А где Джоанна? Где Хавиза?

Потрясение было столь огромным, что Ронвен какое-то время не могла ни пошевелиться, ни ответить. Но потом, увидев ужас на лице Элейн, видимо истолковавшей ее молчание неправильно, она пришла в себя:

– Дети в безопасности, живы и здоровы, радость моя.

Женщины бросились друг к другу в объятия и, припав друг к другу, долго молчали. Камеристки Элейн в изумлении наблюдали эту сцену. Эммот взяла на себя смелость нарушить молчание:

– Миледи, я не уверена, что милорд был бы доволен, узнав, что принимаете неизвестную ему гостью.

Элейн улыбнулась.

– Ронвен – гостья, появление которой вряд ли вызовет его неудовольствие. – Повернувшись к собакам, она стала целовать их мохнатые головы. – О Ронвен, мне просто не верится, что ты здесь, передо мной! Я думала, ты умерла! – Она и смеялась, и плакала.

– А я думала, что ты умерла! – Голос Ронвен уже стал необычайно спокойным. – Что с тобой случилось? Все вокруг считают, что ты умерла. Генрих повелел отслужить по тебе заупокойную мессу, твои земли розданы твоим родственникам, а девочки взяты под опеку короля. – Она опытным глазом оглядела фигуру Элейн. – А ты забыла про нас?