Поцеловав подвеску, Элейн грустно положила ее обратно в ларец. Ее проняла дрожь.

– Александр!

Его имя постоянно звучало у нее в голове. Что-то было неладно… Она сейчас нужна ему, думала Элейн. Быстро накинув на рубашку шелковую шаль, она завернулась в нее. В замке было тихо. Если не было гостей, то спать здесь ложились рано. Последняя гостья, посещавшая их Изабель Брюс, уехала три недели назад. Элейн босиком сбежала вниз по лестнице. Доннет не отставал от хозяйки. Они пересекли нижнюю залу. Там, закутавшись в плащи, вокруг громадного очага с тлеющими углями спали ее слуги, десятка три человек. Похоже было, что ни один из них не слышал, как протрубил сторожевой рог.

Она подбежала к двери и, открыв ее, выглянула во двор – никакого сторожа она там не увидела. Наружные ступени были холодные как лед и мокрые от росы, но она этого не чувствовала. Спустившись во двор, она побежала по скользким булыжникам к Сторожевой башне. В тени под каменной стеной вода во рву казалась черной и застывшей; над ней парила легкая серебристая дымка. Мост надо рвом был поднят, из караульной не доносилось ни звука. Элейн вошла туда, и стражники повскакали на ноги.

– Я слышала, как протрубил рог! – закричала она. – Должно быть, это гонец! Начальник стражи смущенно выступил вперед, расправляя помятый плащ. – Не было никакого сигнала тревоги, миледи. – Он сердито посмотрел на подчиненных. – С тех пор как стемнело, никто на дороге не показывался.

– Но я слышала рог! – Элейн понимала, какое являет собой зрелище – босая, в длинной рубашке, растрепанная. – Значит, мне приснилось, – неуверенно, упавшим голосом произнесла она. Плечи ее поникли, повелительные интонации исчезли. – Извините меня.

Глядя ей вслед, начальник стражи истово перекрестился. На рассвете сон, если это в самом деле был сон, повторился. Элейн вновь услышала призывный звук рога. Она в панике соскочила с постели и подбежала к окну. Погода менялась, занималась заря, и день обещал быть жарким, с грозой. Сладковатый запах земли перемешивался с запахом сырых водорослей на холодной реке.

Вдруг она ощутила легкое прикосновение, словно чья-то рука легла ей на плечо. Она обернулась – никого не было, просто сквозняк шевелил занавески. Взгляд Элейн упал на ларец с украшениями. Он был открыт. Но Элейн точно помнила, что закрыла его. Подойдя к столу, она взяла из ларца подвеску и стала всматриваться в феникса. Рассвет отбрасывал рассеянный, бледный свет в окно спальни. Элейн сняла подвеску с цепочки и, вернув цепочку в ларец, продела в ушко подвески черную шелковую ленточку, а затем надела ее на шею. Она сразу почувствовала, какой феникс холодный, как будто сама смерть коснулась ее груди.

Элейн уже давно не ворожила у огня. Но теперь, опустившись на колени у очага, она сгребла в сторону золу и раздула угли. Ее трясло, она начинала понимать, что владевший ею смертельный страх ей не приснился.

– Александр!

Элейн потянулась к огню. У нее в глазах потемнело, и она ничего не видела. Внезапно она поняла, что отчего-то горько плачет.

– Александр!

Дверь скрипела на петлях, ветер шевелил занавеси на стенах. Ей в лицо из глубины очага дохнуло пеплом, – там, рассыпая искры, треснула пополам сухая ветка.

Она так ничего и не увидела в огне, только слышала, как в пламени кто-то рыдал.

XI

Конь Роберта де Куинси был в пене. Роберт прискакал один, без сопровождения. Элейн встретила его в большом зале, где собрались все домочадцы. Он вошел пошатываясь, и она сразу поняла, что он пьян. С тех пор как она видела его последний раз, прошло два года.

Элейн напряженно следила за ним, сидя на возвышении у стола. Рядом с ней сидела Ронвен и другие дамы ее свиты. Подойдя к ней ближе, Роберт прогрохотал:

– Разумеется, тебе известно то, что я намерен довести до твоего сведения. – Он стоял, подперев руками бока, выставив вперед ногу. Его щегольское дорожное платье было забрызгано грязью, рубаха на груди почернела от пота.

– Разумеется, нет. – Она старалась, чтобы голос не выдал ее волнения.

– Твое гадание на огне ничего тебе не подсказало? – Он говорил намеренно громко, чтобы его все слушали и молчали.

Священник, сидевший рядом с Элейн, тихонько ахнул. Она сжала кулаки:

– Что ты хочешь мне сказать?

Роберт захохотал:

– Так ты, оказывается, ничего не знаешь! Странно. Ты, как я вижу, вполне счастлива, но погоди, сейчас твоему счастью придет конец! – Он посмотрел на нее, как на больную, без всякого сострадания. – Я разобью твое сердце!

Элейн чувствовала, как внутри нее нарастает смертельный ужас.

– Ты хочешь устроить тут публичное представление? – произнесла она холодно. – Тогда поспеши, скоро позовут к ужину.

«Отвернись от него, пусть он глядит тебе в спину. Не доставляй ему такого удовольствия. Он не должен видеть, как тебе больно», – пронеслось у нее в голове.

Она знала. Она знала все уже целую неделю. И сердце ее уже давно разрывалось.

Роберт ехидно хихикал. Он шагнул к возвышению, но не попал на него ногой и, пошатнувшись, сел на край ступеньки. Он сидел там, тупо обводя глазами большой зал. Потом снова раздался его голос. Безумно хохоча, так, что слезы катились у него из глаз, Роберт произнес, словно выдавливая из себя слова:

– Он мертв, любимая моя. Твой король умер! Я был с королем Генрихом, когда ему принесли из Шотландии эту весть. Мы решили, что надлежит немедленно сообщить тебе о том, что случилось…

Его голос звучал все глуше, сливаясь с шумом, рвавшимся ей в уши, гудевшим в ее голове, ослепляющим ее. Поднявшись, она сделала шаг вперед и тут же почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг ее таллии. Элейн выпрямилась.

Она не заплакала. Ронвен была рядом. Элейн медленно спустилась по ступенькам и, не глядя на корчившегося от смеха мужа, проследовала через весь зал к дверям.

Войдя в часовню, она опустилась на колени, на цветные глиняные плиты пола перед алтарем. Она знала, что снаружи ее ждет Ронвен. У статуи Святой Девы горели свечи, но Элейн не видела их. Она ничего не видела перед собой. В ее душе была пустота и страшная, неописуемая боль.


Спустя несколько часов за ней пришел Роберт. Он наелся и опять выпил, но на ногах держался тверже. Наугад забредя в часовню, он увидел там Элейн. Она все еще стояла на коленях, ее глаза были закрыты, на бледном лице застыло страдание.

Схватив ее за руку, он рывком заставил ее подняться.

– Хватит молиться! Пора уделить внимание и мужу!

Она устало посмотрела на него.

– У меня нет мужа, который заслуживал бы моего внимания.

– Нет? – Его губы сложились в злобную усмешку. – Тогда, возможно, вот что привлечет твое внимание к нему. – Страшным ударом рукой в перстне он рассек ей щеку; из раны горячими каплями потекла кровь.

– И ты посмел ударить меня здесь, перед Святой Девой Марией… – Элейн попятилась к нише, где стояла статуя и горели свечи.

Дверь позади них с грохотом захлопнулась, но они не услышали. Воздух гудел от ненависти.

– Я буду бить тебя, где пожелаю!

Она не могла бороться с ним, и никто в доме не смел приблизиться к нему. Роберт протащил ее через весь внутренний двор, а дальше – по крутой лестнице в надвратную башню, мимо слуг и чужого люда, мимо мужчин и женщин, широко открытыми глазами наблюдавших эту сцену. Он заволок ее в покои, издревле принадлежавшие владетельному лорду, хозяину замка. В них когда-то жил Джон. Элейн еще никогда не спала в этой спальне. Тут, в полумраке, стояла огромная кровать, не застеленная, грязная, без полога. Внутри нее, в старой перине уже давно завелись мыши. Пол был голый, его давно не застилали травой.

Элейн даже не пыталась сопротивляться. Она безвольно позволила ему сорвать с нее одежду; не боролась, когда он связывал ей руки; словно окаменелая, стояла перед ним на коленях, и он, нависнув над ней, велел ей открыть рот. Потом она лежала со связанными руками на голой, грязной перине, а он терзал ее, грубо погружаясь и погружаясь в нее, и ей было больно. Но вскоре сознание у нее помутилось, и она перестала ощущать издевательства над своим несчастным, поруганным телом.

Когда Ронвен на рассвете нашла Элейн, ее руки были еще связаны. Мужа с ней не было. Роберт, насладившись, еще несколько часов проспал на ее распростертом, бесчувственном теле. Пробудившись, он спустился вниз – ему захотелось сполоснуть горло вином.

– Ты по-прежнему запрещаешь мне его убить? – Поджав губы, Ронвен маленьким ножом перерезала веревки, которые опутывали руки Элейн.

– Какая будет польза от его смерти теперь? – Пальцы ее были белые, бескровные. Она безучастно смотрела на свои руки, пока Ронвен осторожно растирала их, боясь причинить ей боль.

– Зато ты навсегда освободишься от него.

XII

Спустя неделю Элейн получила письмо от Малкольма Файфа. Когда прибыл гонец, Роберта не было, он катался верхом, и Элейн была благодарна такому случаю. Читая письмо, она плакала. Оно было вежливое и короткое и передавало только факты.

Когда корабль Александра стоял на якоре в заливе Обан, он внезапно заболел лихорадкой. Сопротивляясь болезни, он потребовал, чтобы его отвезли на берег, на остров Керрера, чтобы закончить там дела. На острове он и умер. Его тело было перевезено в Мелроуз и захоронено в аббатстве во исполнение давно оставленного им завещания. Через пять дней после его смерти на трон был посажен его восьмилетний сын; коронация проходила в Скоуне; по старинному обряду мальчик был коронован на священном камне, на который его возвел Малкольм из Файфа, единственный в королевстве, кому подобала такая честь. Но, как стало известно, между высокородными придворными уже начались ссоры. Ближайший придворный нового короля, сэр Алан Дервард, и лорд Ментис борются между собой за право управлять страной, пока король еще несовершеннолетний. В конце письма всего в двух строках Малкольм сказал ей то, чего она так мучительно ждала: «Я уверен, миледи, что перед тем, как заснуть вечным сном, он повторял ваше имя и просил вас молиться за него перед Господом». Слезы покатились у нее из глаз, и она отбросила письмо. Пройдет много времени, и она дочитает его до конца: «Заверяю вас, миледи, в моей бескорыстной преданности и привязанности и готов служить вам до последнего вздоха».